Имидж старой девы - Елена Арсеньева

– Припадок! – закричал кто-то. – Звоните в «Скорую»!

Теперь и сидящие на втором этаже заметили, что происходит. Интерес к халяве был на какое-то время утрачен, все прихлынули к перилам и жадно таращились вниз.

– Падучая, – пробормотал кто-то над ухом Кирилла. – Эпилепсия! Точно говорю, я такие штуки уже видел. Бедолага!

– Хорошо, что рейс отложили, – раздался женский голос. – А если бы с ним это в самолете случилось? Там же ни врача, ничего! А тут…

«А тут» происходило следующее. Осанистый парень со значком «Служба безопасности» на лацкане пиджака, стоявший доселе у дверей со скучающим видом, поспешно направился к «толкачу», что-то быстро говоря в мини-рацию. Буквально через минуту в зале появились мужчина в темном костюме и еще один охранник со значком. Парни без особых усилий подхватили «толкача» под руки и поволокли к выходу. Мужчина в темном костюме поднял голову, увидел нависших над перилами пассажиров и напряженно улыбнулся.

– Господа, пожалуйста, не напирайте на перила! – крикнул он. – Если рухнут, больно будет падать.

Какое-то мгновение все стояли оцепенев, потом разом отхлынули назад.

– Спасибо! – выкрикнул человек в костюме и удалился. И это были все комментарии, которых удостоилось случившееся событие.

Из заключения экспертизы по идентификации предъявленных документов

«…Согласно заключению экспертов, оттиск печати на загранпаспорте на имя Шевелевой М.М. 44 № 1933107, который, по данным УВД, значится как утерянный, поставлен с использованием двух печатей. Та часть оттиска, которая имеется на бланке заграничного паспорта 44 № 1933107, проставлена с той же печати, что и представленный образец оттиска печати «Для заграничных документов УВД – 230». Та часть оттиска, которая имеется на фото, не соответствует образцу, то есть проставлена с другой печати. Фотография на паспорте не является первичной. Имеются следующие признаки ее переклейки: наличие под ней на бланке приклеенных остатков белой бумаги, не принадлежащих вклеенной фотографии; частичное повреждение защитной сетки листа бланка, образованное в результате обрыва поверхностного слоя; монтаж печати, полученный в результате переклейки фотографий.

Фотография на загранпаспорте Шевелевой М.М. принадлежит Каретниковой Л.А. Подпись на бланке проставлена рукой Шевелевой М.М.

Выводы по экспертизе загранпаспорта на имя Чепыжиной В.А. с наклеенной фотографией Волковой Т.Н. и загранпаспорта на имя Кулик И.Ф. с наклеенной фотографией Свербеевой А.П. аналогичны вышеизложенным».

Александр Бергер,

28 сентября – 1 октября 200… года, Нижний Новгород

Бюро начинало работать с девяти утра, однако его открывала секретарша директора, а он сам и остальные сотрудники приходили к десяти, некоторые – к одиннадцати. Бергер по натуре своей был ранней пташкой по имени жаворонок и сначала появлялся на работе одним из первых, одновременно с секретаршей или сразу вслед за ней. Из этого девушка сделала ошибочный вывод. Она решила, что скромный и сдержанный Александр Васильевич влюбился в нее и приходит раньше всех потому, что жаждет без помех любоваться ее хорошенькой мордашкой. То, что кабинет Бергера находился в другом конце коридора и, засев там, он выходил только в туалет или если надо было ехать по какому-то расследованию, девушку ничуть не обескураживало. «Стесняется даже смотреть на меня, – убеждала она себя и подружку, которая занималась в бюро компьютерным набором. – Готов на все, только бы одним воздухом со мной дышать! Видела, последнее время еще больше похудел? Сохнет он по мне, сохнет!»

Именно подружка и оказалась сорокой, которая разнесла информацию о робко сохнущем Бергере по всему бюро. Больше всех этой вести удивился он сам. Кем-кем, но влюбленным в пустую болтушку он себя совсем не ощущал. Он даже не считал ее хорошенькой! Впрочем, Бергер не был ни знатоком женщин, ни тонким ценителем их красоты. У него случались иногда, раза два-три в месяц, встречи с замужней дамой, муж которой слишком увлекался своим бизнесом и которая искала в объятиях и поцелуях то же, что и Бергер: разрядки от опостылевшей обыденности. Между прочим, именно от этой дамы он и возвращался тем вечером, когда некстати забрел в парк Кулибина. Муж, как водится, уехал в командировку, вот и возник повод для встречи. Оба получили то, что хотели, но и намека на сердечную привязанность между ними не возникло. Никогда не возникало. Вспышка нежности, влечение – и все. И довольно!

Кстати сказать, Бергер вообще думал, что не способен влюбиться. Последний раз он пережил нечто подобное любви к женщине, которая недавно погибла. Более того, он ее никогда не видел живой. Только фотографии, какие-то видеозаписи. Он влюбился в образ, который составил себе из разговоров с ее двумя мужчинами.

Один ревниво, злобно любил ее, другого невыносимо, смертельно любила она – и оба равно постарались довести ее до самоубийства. Нет, не по злобе! По любви! Бергер ревновал, жутко ревновал ее к обоим. Конечно, у него это была не настоящая любовь, да и не вполне нормальная ревность. Он просто завидовал тем, кто способен на самозабвенное, безрассудное чувство, презирал себя за суровую рассудочность, тайно мечтал сделаться объектом такой же невероятной любви, а главное, хотел влюбиться сам – чтобы голову потерять, чтобы ночей не спать, мучиться, плавить лбом оконное стекло, «с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику…» совершенно так, как писал ныне сосланный в забвение Маяковский, которого Бергер почему-то очень любил. Не за это: «Пулей в гущу по оробелым!» – а вот за это: «Хотите, буду от мяса бешеный? И, как небо меняя тона, хотите – буду безукоризненно нежный, не мужчина, а облако в штанах?»

Но отнюдь не секретарша директора бюро могла возбудить в нем такое чувство. Поэтому, чтобы смикшировать возникшее недоразумение, Бергер начал приходить на работу попозже: к десяти, а то и к одиннадцати. «Брошенная» секретарша сначала дулась на него, а потом, по присущей всему ее полу и ей лично добродушной легкомысленности, переключила свои ветреные чувства на другого «жаворонка».

После приключения в парке Кулибина Бергер не мог уснуть чуть ли не до четырех часов. Все думал, думал, гнал дурные мысли, ворочался, ругал себя, свою жизнь и нелепую судьбу… Наконец он уснул – и открыл глаза только в половине одиннадцатого. Пережив мгновение острого стыда за свою сонливость, вспомнил, что сегодня – суббота, а значит, выходной. И завтра выходной!

Оба эти дня он провел в Семенове, где у него была служебная квартира. Теперь ее надо освободить – ведь Бергер окончательно перебрался в Нижний. Он разбирал вещи, кое-что крайне необходимое уложил в сумку на колесиках – поднимать тяжести ему пока что возбранялось врачами. Слушал любимого Чайковского (у него была хорошая подборка дисков и отличный проигрыватель), думал. Не о любви думал, хотя музыка располагала мечтать именно о страсти нежной. Думал о погибшем Симанычеве.

Разгадка его смерти была для Бергера очевидна. Зарвался мужчина (наверняка вскрытие обнаружит следы алкоголя), слишком увлекся, напористо перешел в наступление. А женщина не была готова к таким маневрам. Не готова сдаться! Испугалась – и брызнула ему в лицо из газового баллончика. Бергер слышал о таких случаях непреднамеренного убийства: у жертвы либо аллергический криз – ну, аллергия у него на перец, к примеру, – либо приступ астмы. Девушка убегает, даже не узнав, что превысила пределы необходимой обороны… Почти наверняка то же было и здесь.

Почти наверняка… Смысл слова «почти» заключался для Бергера в том, что хозяин Финта видел высокую женщину с пышной прической. Именно на такую женщину Симанычев с ненавистью смотрел в театре. Хотя… не факт, что это она. Может быть, совпадение. Мало ли непричесанных женщин на свете! В любом случае, судя по тому, что рассказывает хозяин Финта, она защищалась от Симанычева. Надо же, с виду такой спокойный человек, а до чего страсть довела! Нет, наверняка он сильно выпил, вот и…

Может быть, оттого, что не был занят никаким конкретным делом и голова томилась от бездействия, Бергер никак не мог отделаться от размышлений о Симанычеве. Так голодный пес снова и снова грызет давно обглоданную косточку, желая обмануть пустой желудок. Бергер пытался обмануть изголодавшийся по работе разум, снова и снова вспоминая о Симанычеве. Снова и снова мысленно проигрывая ситуацию: вот женщина вырывается что было сил (в пылу борьбы барсетка отлетает в сторону), потом брызгает охамевшему кавалеру в лицо из баллончика, отскакивает и убегает… возможно, в ярости или просто случайно поддав барсетку носком так, что она отлетает на газон, откуда ее и притащил Финт.

Вряд ли она намеревалась ограбить Симанычева. Деньги на месте, паспорт… Да и барсетка была закрыта на «молнию». Или нет? Он не мог вспомнить, как ни старался. Хотя… какая разница?