Крест - Виталий Владимиров

Напечатал-таки книжку - был счастлив пока не столкнулся с равнодушием близких.

Полюбил Татьяну на всю жизнь, а счастлив был пока... Пока Танька не обернулась из красивой легкой бабочки в кокон Татьяны Алексеевны. А с другими было бы по-другому? Вот глянулась же сегодня в метро. Татьяна таких нутром чувствует. Как ясновидящая. Недавно неожиданно позвонила на работу и потребовала явиться домой. Гроза разразилась из-за брошки, лежащей на столе, на самом видном месте. Леонид пытался объяснить, что это с работы, что Николай просил Леонида передать брошку "Белоснежке" из фонда по случаю дня ее рождения - бесполезно. Было заявлено, что кроме брошки в туалете обнаружены два длинных женских волоса, а в постели еще один.

Они кричали друг на друга, словно треснула плотина, годами державшая семьи хранилище. До остервенения, до потери человеческого облика, до остановки сердца.

А потом Леонид сдался и умолк. Татяна еще что-то выговаривала ему, но всему есть предел.

Леонид заговорил тихо, больше размышляя вслух, чем пытаясь найти виноватого. Он говорил, как любил ее, смешливую, солнечную Таньку, студентку с химфака, говорил, что они давным-давно друг другу чужие люди, что держит их вместе только недавно приватизированная квартира да то, что Татьяна - прекрасная домохозяйка. А любовь умерла. Это в молодости мужья ревнуют жен, а в старости жены ревнуют мужей.

Вот она, старость - стареешь, когда в тебе умирает любовь. Татьяна неожиданно разревелась, поняла, что или надо смириться окончательно или разойтись, как в море корабли. Старые корабли...

Неужели только в старости обжигают и другие воспоминания? Те, что являются так незванно... Как оставил в морозном чужом подъезде подаренного некстати котенка... Как, не подумав, разжег костер в сухом мхе прибалтийского леса и еле затоптал расползавшееся, словно нефть по воде, пятно пожара... Как ляпнул глупость, сказал пошлость... От таких озарений полыхает лицо - стыдно, мучительно стыдно. Почему же сейчас, а не прежде, когда был молод, почему?.. Или близок к концу и итоги жизни подводит душа?..

Леонид нескоро добрался до работы, транспорт ходил из рук вон плохо. День прошел ни шатко, ни валко, но к вечеру, часов в пять, накрыли стол, выпили по случаю дня рождения Лены Алисовой и отпустила тоска повседневности, раскраснелись, заговорили, достали гитару, пели, почти как в старые времена: издалека, долго, течет река Волга... а где мне взять такую песню... отвори потихоньку калитку... Просили Леонида про любовь и он читал стихи про ожидание, про встречу, про разлуку.

Именинница Лена Алисова вдруг расплакалась и убежала в другую комнату, Леонид пошел за ней, чувствуя свою поэтическую вину, но причина оказалась не в нем, а в брате. Лена призналась, что давно и безответно любит Николая. Она спросила Леонида, почему Николай так равнодушно жесток к преданным ему людям... Не только к преданным, но и к родному брату, подумал Леонид, что объединило его с Леной. Они горячо выговорились о Николае, на душе полегчало, вернулись за стол, хряпнули еще по одной, потом второй, созрел момент - компания хором грянула цыганщину, раздвинули столы, начались пляски...

Кто-то погасил свет и Ляля в танце крепко прижалась к Леониду. Он коснулся ее лба губами, а она запрокинула лицо навстречу... Леонид вроде бы несвязно вспомнил ту, в метро, что глянулась...

Глава девятая

- Ой, Ле-о-онид Николаич!.. - обрадовалась ему на следующий день Ляля и по-дружески обняла его. Он хотел ее чмокнуть в щеку, а попал в гладкую нежность шеи, пахнущей свежим теплом.

Ляля замерла и они постояли так - едино - мгновение, не больше - длиною в вечность и потому его хватило, чтобы у Леонида закружилась голова. Как в танце.

Время шло, а танец танцевал, кружился, раскручивался по спирали вверх. Наяву Ляля и Леонид работали рядом, встречались каждодневно, но в памяти она бесцеремонно и властно являлась Леониду, совсем нежданно, в середине разговора с кем-то, Леонид замолкал, замолкал и собеседник, ощущая что на Леонида что-то нашло. Что-то необыкновенное. Не обыкновенное...

Она вспоминалась Леониду резко, как вспышка, словно всполох фейерверка в небе, когда на мгновение вздрагивает от пронзительного света весь купол, или как слепящий свет фар встречной машины, вылетающей в ночи из поворота. Виделась картинка, но будто боковым зрением: нога, закинутая за ногу и в ритм легких качелей носка туфельки-лодочки подрагивание края платья на голом круглом колене. Ее веселая улыбка, ее тягучий голос, когда она звала к телефону: "Ле-о-онид Николаич!.." Вечно открытые двери их комнат соседствовали друг напротив друга и когда она выходила в коридор, он видел ее всю: высокую, стройную, а когда он шел коридором, то видел ее светлую, склоненую над книгой или маникюром голову.

Воспоминания-вспышки обжигали Леонида, он физически ощущал их, да, ему было больно и он знал, что боль зовется ЛЮБОВЬ.

Годы придали иной смысл, иное ощущение вечному понятию - Леонид уже давно осознал, что истинное чувство столь же остро, как и нетерпеливо, не признает оно иного, кроме ненасытной жажды получить "да" - улыбкой, фразой и улыбкой, и фразой, и тоном, каким сказана фраза, и касанием... А когда "нет" или чудится, что "нет", тогда прощай разум и здравый смысл.

Когда-то Леонид прочитал английский роман Агаты Кристи. Нет, совершенно неожиданно не детектив, не загадочные убийства распутывала знаменитая Агата, а развязывала узелки и сплетения чувств женщины, что полюбила, да безответно, как Лена Алисова, и никак не может избавиться, никак не может справиться со своей... "обузой". Роман так и назывался "Обуза". Ноша... тяжесть... кладь... бремя... Обуза. Героине в конце концов удалось совершить "убийство" своей любви, она успокоилась и потекла мерная жизнь, пока не обнаружилось, что живется скучно и серо в ожидании неминуемого - старости и смертного часа. Кончилось тем, что героиня встретила героя и последняя фраза романа была началом новой истории: "...и она с радостью ощутила легкую поначалу тяжесть обузы."

Леонид был старше героини Агаты лет на тридцать, женат, он с печальным ужасом понимал, что жизнь его неудержимо катится только вниз по склону, под откос, что тем круче, чем дальше и "обуза", не ведающая возраста, явилась, увиделась ею, стройной и уж тут выбирай: задавить "обузу", как цветок каблуком, или дать цвести и в дурмане жить, как с открытой раной.

Влюбленный, влюбленные отличимы в толпе - им не спрятать ореола сияющих глаз, беспричинных улыбок, легкости и стремительности телодвижения, когда голос наполнен обертонами радуги, а щеки палит румянец. К этим уже неоднажды пережитым ощущениям у Леонида добавилось совершенно новое. Поначалу: слава Богу, открыта еще душа детской радости первоощущения жизни! А уж потом обожгло: ох, похоже, в последний раз и уже никогда не будет. Словно привкус острой приправы, дарящий двойную жажду, уже ничем неутолимую.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});