Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского - Александр Иванович Яковлев

тиражом. В отчете Библейского общества за 1818 год говорится: «Евангелие на российском языке, ожидаемое с нетерпением, принято с чрезвычайным удовольствием и умножило еще более желание читать слово Божие… Нельзя не упомянуть здесь о той радости, с какою приемлются единоплеменниками нашими сии книги словес Господних на природном, вразумительном для всякого языке, ни изъяснить той пользы, какой от того ожидать можно; таковая польза наиболее предвидится для юношества, которое снабжается сими книгами. Поистине можно сказать, что дело перевода сего есть величайшее благодеяние для российского народа, издревле наклонного к благочестию и всегда жаждущего просвещения духовного, Божественного…».

Читали книгу с жадностью. Знакомые по церковным службам тексты воспринимались яснее и сильнее, ведь переводчики сочли возможным использовать современную лексику, встречались даже такие слова, как «кафтан», «верста», «воробьи», «снопы», «глупые девы». Перевод был обращен прежде всего к мирянину и предназначен для семейного чтения. Более полное знание содержания облегчало понимание текстов, читаемых в церкви при богослужении. В 1819 году вышло уже третье издание Евангелия вместе с книгой Деяний Апостольских. Но тут возникли сложности.

Вся деятельность обер-прокурора Святейшего Синода по распространению христианских идей в России основывалась скорее на энтузиазме, чем на верном понимании Православия. С объединением в 1817 году Синода и министерства просвещения князь Александр Николаевич Голицын превратился в «светского архиерея», Синод был низведен до положения одного из департаментов нового ведомства, а само оно всячески поощряло деятельность разнообразных мистических течений, вплоть до открыто сектантских. Почти официально под религией стало пониматься нечто универсальное, свободное от вероисповедных различий, а стало быть, не ограничивающееся точными рамками Православия, которое размывалось в неопределенностях мистического тумана. Вся религиозная жизнь сводилась к пленительным и томительным «переживаниям сердца», причем именно эта «внутренняя жизнь сердца» объявлялась важнее всех догматов и даже церковных Таинств и подкреплялась ссылками на Евангелие. Любые открытые протесты против формирующейся некоей космополитической религии властью преследовались. Тем не менее благодаря покровительству обер-прокурора Святейшего Синода Библия на церковнославянском языке расходилась по стране, продолжалась работа по переводу Священного Писания на русский язык. В жизни вообще нередко случается, что к доброму делу примешиваются опасные искушения.

Стоит ли говорить, что архимандрит Филарет никак не мог разделять мистических мечтаний князя Голицына? Филарет читал все, что читал тогда весь просвещенный Петербург: Юнга-Штиллинга, Франсуа Фенелона, Карла фон Эккартсхаузена; общался с известными мистиками и масонами И. В. Лопухиным, А. Ф. Лабзиным, графом А. К. Разумовским и обсуждал с ними, например, аллегорические толкования Священного Писания немецкого мистика-богослова Мейстера Экхарта – ведь все эти люди входили в правление Библейского общества. Филарет мог находить общий язык даже с заезжими американскими квакерами, его интересовали самые разные случаи проявления духовной жизни. Но при всем том, подчеркивает протоиерей Георгий Флоровский, «Филарет оставался церковно твердым и внутренне чуждым этому мистическому возбуждению».

Стоит заметить, что эту твердость он проявлял не только по отношению к идеям. «Князь Александр Николаевич был мой благодетель, – вспоминал позднее святитель Филарет, – но я позволял себе не во всем соглашаться с ним».

Однако благодаря своей активной деятельности в Библейском обществе и переводу Евангелия он в глазах столичного общества выглядел «человеком Голицына» и потому стал объектом разнообразных слухов и сплетен. Для него лично ситуация осложнялась тем, что против его покровителя-князя при Дворе сформировалась партия во главе с генералом А. А. Аракчеевым, соперничавшим с князем Голицыным за близость к Императору. В показной и реальной борьбе за чистоту веры противники обер-прокурора впали в иную крайность, чем он сам: Голицын покровительствовал различным религиозным течениям, размывавшим границы Православия, а его противники, напротив, требовали сузить эти границы, прекратить всяческие искания в духовной жизни, страшились любых новаций и даже отказывались издавать творения святого Исаака Сирина, усматривая в них опасный мистицизм.

Следует отметить, что в закрутившейся на несколько лет дворцовой интриге вопросы церковной жизни, Библейского общества и перевода Писания на русский язык использовались прежде всего для компрометации обер-прокурора и удаления его от Императора. Аракчеев привлек крайне экзальтированного архимандрита Фотия (Спасского), пугавшего царя возможностью заговора под прикрытием мистических идей, опирался на поддержку адмирала А. С. Шишкова и митрополита Серафима (Глаголевского), ставшего в 1821 году столичным архиереем. Обер-прокурор, в свою очередь, нашел двух провинциальных священников, которые в столичных гостиных пропагандировали идеи его «двойного министерства»[5].

Отец Филарет держался в стороне от соперничества дворцовых партий, хотя по-житейски не мог не сознавать, что с падением князя Голицына его положение может ухудшиться. Путь интриганства был не по нему. Однако и на путь открытой борьбы он не встал. Когда его друг архимандрит Иннокентий (Смирнов) начал кампанию по разоблачению неправославных идей заезжих проповедников и новомодных авторов, Филарет пытался его удержать. «Нам, двум архимандритам, не спасти Церковь, если в чем есть погрешность», – говорил он и действовал иначе: боролся не против, а – за.

В мистической взволнованности общества он ощущал подлинную духовную жажду и считал, что следовало утолить эту жажду православным наставлением и просвещением. Он начал составление краткого изложения православной веры в форме Катехизиса – вопросов и ответов.

В 1817 году Филарет был возведен в сан епископа, в 1821 году назначен на почетнейшую Московскую кафедру в сане архиепископа, в 1823 году награжден орденом святого Александра Невского за труды по составлению Катехизиса, по которому основы православной веры могли постигать миллионы россиян. Тем не менее он не обольщался столь высокими отличиями, зная, что воля царская переменчива, и помня совет святителя Григория Богослова: «Смотри, чтобы не обманула тебя суетная слава, – это западня для людей, недалеких умом».

Сам автор Катехизиса знал о глубоком недовольстве со стороны партии боязливых православных охранителей тем, что Символ веры, десять заповедей и библейские тексты были изложены в книге на русском языке, а не на церковнославянском. Об этом говорил государю митрополит Серафим, находивший также деятельность Библейского общества «крайне вредной» потому, что «раздача Библии есть самое верное средство к введению Реформации». Архимандрит Фотий, со своей стороны, сравнивал филаретовский Катехизис с «грязной канавной водой» и называл его еретическим.

В конце 1823 года адмирал Шишков подал Императору записку «О злых действиях тайных обществ, выдумавших Библейское общество в Европе и неусыпно через оное всё к своей цели направляющих». Престарелый адмирал решительно причислил Библейское общество к масонским ложам системы иллюминатов (что было необоснованно), обвинил общество в содействии расколу и ересям в народе (что было верно) и заявил об ошибках в переводе Нового Завета и Псалтири на русский язык (что оказалось лишь проявлением его консерватизма). По его словам, «перекладка Священного Писания с высокого и важного языка на простонародное наречие» есть «сильнейшее орудие революционных замыслов».

Столь дружное