Николай Александрович Невский - Лидия Громковская

Так закончил лекцию Щербатской. Лекция же Отто Оттоновича Розенберга называлась не „Философия буддизма", а „Миросозерцание современного буддизма на Дальнем Востоке". Очень важно обратить внимание на эту разницу в наименованиях. Розенберг закончил свою лекцию так: „Сближение Европы с Востоком усиливается. Все более и более рушится преграда, разделявшая народности, но не понять нам народы Востока, если мы не будем знать их души, не будем понимать того, чем живут и чем вдохновляются их лучшие мыслители, художники и поэты, если мы не будем знать, чем живет широкая масса народа".

И вот Николай Александрович Невский приехал к нам.

Дело в том, что из слов Розенберга можно понять: он изучал буддизм в Японии совершенно иначе, чем предполагал его учитель. Меньше всего он сидел над текстами и больше всего ходил по монастырям, храмам, разговаривал с монахами, иначе — его интересовал буддизм не как философема, а буддизм как действие. В известной мере такие же настроения были и у другого товарища Николая Александровича Невского, которого он застал в Японии, у Конрада. Конрад поехал туда, чтобы заниматься китайской культурой в Японии, но ему хотелось не по книгам изучать, а увидеть тех людей, для которых китайская культура, в частности китайская философская мысль, представляется жизнью реальною, от чего зависит их поведение. Николай Александрович попал в среду своих товарищей, старших по возрасту. И произошло разделение зон влияния. Буд

дизм был признан зоной влияния Розенберга, китайская культура в Японии — зоной влияния Конрада, а зоной влияния Невского — синтоизм, то есть национальная идеология японцев».

Первые полгода своей стажировки Невский большое внимание уделяет литературе вопроса, ему необходимо хотя бы в общих чертах уяснить сущность основных синтоистских учений в исторической последовательности ях возникновения.

«Начал он, по традиции, конечно, с памятников, с тех же самых памятников, которые всем хорошо известны как литературные и исторические. Те же „Нихонги", те же „Кодзики", „Норито" и так далее, т. е. памятники VIII–IX веков. Но Николай Александрович, может быть в известной мере под воздействием своих коллег, не стал заниматься исключительно изучением памятников, окружив себя монографиями, трудами современных г профессоров японских. Нет, он взял старых токугавских /авторов, которые по-своему разрабатывали все эти памятники, и остановился главным образом на тех, которые больше всего занимались синтоизмом, в частности Хирата Сатоми. Николай Александрович стал одним из крупнейших знатоков этого выдающегося, чрезвычайно интересного мыслителя XVIII века. После него никто этим Хирата Сатоми не занимался, специально по крайней мере. Но в то же время это была одна линия работ, и, разрабатывая ее, Николай Александрович приобрел огромное знание материала по фольклору и превосходным памятникам…»

Переводы «Норито» — синтоистских гимнов VII–VIII веков Н. А. Невский спустя много лет опубликовал. До сих пор «Норито» в его переводе остаются в числе лучших образцов переводов памятников древней японской поэзии. Н. И. Конрад по поводу этой работы говорил:

«Перевод отличается тем качеством, которое пленяло почитателей раннего Мандельштама. Творчество раннего Мандельштама было в одной критической статье определено удивительно любопытным выражением „велеречивая строгость". И вот в этих гимнах этя велеречивость, эта торжественность, эта, даже если хотите^ многословность сочеталась с поразительной точностью каждого слова, каждой формулы».

«Подобно тому, как вздыхающий ветер восьмислойные тучи небес раздувает, как мглу утреннюю с мглой вечерней развевает ветр утренний с ветром вечерним; подобно тому, как громадный корабль, стоящий в громадном заливе, отвязавши у носа, отпустивши корму,

толкая, пускают в великую моря равнину;

подобно тому, как деревья густые, что в далях,

сносятся с корня

топорами калеными,

топорами проворными, — оставшихся прегрешений не будет:

они снимутся и очистятся».

Но параллельно с изучением памятников, а может быть даже предпочтительнее, определилась и другая линия исследований синтоизма.

«Обозначая словом „синто" или синтоизмом национальную японскую религию, как это принято в европейской науке, — писал Невский в отчете университету, — должен сделать весьма существенную оговорку, чтобы не вводить в заблуждение лиц, сталкивающихся с этим термином; а именно, что синто не есть понятие абсолютное, позволяющее каждому, слышащему данное слово сразу же вызвать в мозгу сущность концепции, обозначаемой данным термином. На вопрос, что такое синто, вряд ли много японцев даст удовлетворительный ответ…»

Уяснив в общих чертах сущность основных синтоистских учений в исторической последовательности их возникновения, Н А. Невский разделил их на три больших класса: буддийский синто, китаизированный синто и квазинациональный синто. Последняя разновидность синтоистских учений — квазинациональный синто — более двух первых импонировала самому Невскому в его исследованиях этого вопроса.

«К третьему классу относятся все попытки объяснить трактуемый предмет посредством сравнительного изучения национальных (или мыслимых национальными) классических преданий, встречаемых в „Кодзики", „Ни-хонги", „Манъёсю" и других старых книгах.

Таковы синтоистские учения плеяды националистов-кокугакуся3 (Мотоори, Хирата и пр.). Однако слабое

8 Кокугакуся — ученый, специалист по японской классической филологии.

развитие национального языкознания, служившего Преимущественной опорой этим комментаторам, китайское образование, процветавшее в токугавский период и накладывавшее свою печать на всякого японца того времени, и отголоски начавшей проникать европейской науки привели к тому, что данный класс синтоизма, с одной стороны, полон натяжками в объяснениях, а с другой стороны, в национализм незаметно для самих ученых вкралась масса ненациональных элементов».

Ввиду эклектичности данного учения Невский обозначил его термином «квазисинто».

Классификация была относительной, существовало еще множество учений, которые располагались как бы между тремя основными классами.

Представители квазинационального синто внесли огромный вклад в изучение вопроса. Они обладали колос-, сальными знаниями в области национальной классической литературы и преданий, собрали очень большой и ценный материал, но совершенно не систематизировали его. Однако ни кокугакуся, ни тем более приверженцы буддийского или китаизированного синто не обращали внимания на живые народные суеверия, праздники, обрядность, другими словами — «на живой фольклорный и этнографический материал».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});