Политическая наука №2/2011 г. Государственная состоятельность в политической науке и политической практике - Михаил Ильин

Wellhofer E.S. The effectiveness of party organization: A cross-national time series analysis // European journal of political research. – Amsterdam, 1979. – Vol. 7, N 2. – P. 205–224.

Whetten D.A., Cameron K.S. Organizational effectiveness: Old models and new constructs // Organizational behavior: The state of the science / J. Greenberg (ed.). – HillsDale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1994. – P. 135–154.

Wolfensohn J.D. Foreword // World Bank. World development report 1997: The state in a changing world. – N.Y.: Oxford univ. press for the World Bank, 1997. – P. III–IV.

World Bank. – Mode of access: http://info.worldbank.org/governance/wgi/pdf/ge.pdf (Дата посещения: 11.01.2011.)

World Bank. The East Asian miracle: Economic growth and public policy (A World Bank policy research report). – N.Y.: Oxford univ. press for the World Bank, 1993. – 408 p.

World Bank. World development report 1997: The state in a changing world. – N.Y.: Oxford univ. press for the World Bank, 1997. – 280 p.

Wright W.E. Environmental change and party effectiveness // A comparative study of party organization / W.E. Wright (ed.). – Columbus, Ohio: Charles E. Merrill publishing company, 1971. – P. 514–522.

Yuchtman E., Seashore S.E. A system resource approach to organizational effectiveness // American sociological review. – Sage, 1967. – Vol. 32, N 6. – P. 891–903.

Zammuto R.F. Assessing organizational effectiveness: Systems change, adaptation and strategy. – Albany, N.Y.: State univ. of New York press, 1982. – 181 p.

ПРЕДЕЛЫ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СОСТОЯТЕЛЬНОСТИ СТРАН МИРА 17

М.В. ИЛЬИН

В современной политической науке все шире используется понятие государственной состоятельности (stateness). Его понимание разнообразно, а опыт использования в эмпирических исследованиях достаточно велик18. При этом попытки дать новые трактовки государственной состоятельности продолжаются, в том числе и в рамках теоретизирования по поводу природы государства как такового. Необходимость дальнейшей концептуализации государственной состоятельности очевидна, однако одновременно назревает и необходимость операционализации данного понятия. Для эмпирических исследователей, компаративистов это важно само по себе. Для всех остальных, включая теоретиков и идеографов-интерпретаторов, это может способствовать более конкретному и полному уяснению понятия государственной состоятельности.

Возможный подход к решению задачи операционализации данного понятия связан с рассмотрением следующих вопросов.

• Как разные страны и политические системы становятся государствами-состояниями?

• Какие страны и политические системы стоят за различными государствами-состояниями в условиях эволюционной чересполосицы?

• Как влияет различная природа отдельных политических традиций на государственную состоятельность?

• Что и для кого делает различные государства состоятельными?

• Как соотносятся параметры состоятельности государств разных типов?

Прежде чем пытаться дать ответы на вышеперечисленные вопросы, нужно прояснить исходные позиции. Нередко слова страна, полития, государство употребляются как синонимы, а порой становятся равнозначными именам собственным: Россия, Япония, Куба. Это опасно. А с точки зрения темы данной статьи – совершенно неприемлемо.

О чьей государственной состоятельности может идти речь? Государства, именуемого Российская Федерация? Нынешней отечественной политии, т.е. политической системы, включающей по самой простенькой теоретической схеме кроме государства также гражданское общество и структуры посредования между ними? Нашей страны с ее природой, хозяйством, культурой и, конечно, политикой? Можно ли говорить о государственной состоятельности России как мифологического, даже мифического единства и тождества всех этих ипостасей и много чего другого, включая историческую судьбу и предназначение?

Опыт обсуждения государственной состоятельности даже среди коллег – чего уж говорить о журналистах и политиках – показал, что разговор сразу же дрейфует в сторону рассуждений, какая страна «самее» прочих, кому живется весело, вольготно на Руси (подставить любую страну). А ведь в строгом смысле допустимо обсуждение государственной состоятельности только лишь собственно государства или – еще ýже и точнее – его институциональной структуры, предназначенной обеспечивать эту самую состоятельность. Во всех остальных случаях происходит метонимический перенос на более широкое и масштабное явление. Это неизбежно ведет к не менее масштабному искажению понятия. Но при всем этом, как не признать, что за институциональной структурой обеспечения состоятельности маячат и вся политическая система, и вся политическая культура, и вся страна. Это означает, что предельно строгое и конкретное определение, которое по природе своей неизбежно «ненасыщенно» (thin), потребуется дозировано и осторожно насыщать дополнительным содержанием, чтобы получить куда более «плотную» (thick) и богатую версию понятия. Вопрос в том, как это сделать, избежав опасных деформаций и искажений концепта государственной состоятельности. Можно попробовать последовательно проследить взаимные порождения странами политий, а теми – государств, равно как и обратный порядок: государства – политические системы – страны. При этом, естественно, в фокусе внимания оказываются соответствующие превращения государственной состоятельности.

Как разные страны становятся государствами-состояниями?

При всей своей теснейшей связи с политическими системами государства-состояния отнюдь не являются их прямыми порождениями и продолжениями. До их появления, до начала перехода к Модерну политические образования разного рода взаимодействовали на основе Природнения-и-Усыновления (Apparentation-and-Affiliation) [Toynbee, 1954; Тойнби, 2010, с. 950 и далее]. В условиях модернизации возникает модель чистого природнения, а точнее, освойствления (приема в семью)19 в виде формальной кооптации.

Мы в состоянии исторически и институционально проследить процесс подобной кооптации. Государства-состояния возникли в некоем условном ядре общего цивилизационного пространства Западной Европы в качестве территориальных ячеек общей координатной сетки [Политический атлас современности, 2007]. От исходной сетки Итальянской лиги второй половины XV столетия развитие шло путем создания все более обширных и сложных сеток, пока на рубеже XIX и XX вв. эта сетка не стала глобальной.

По мере разрастания сетки с XV по конец XIX в. происходила простая кооптация. При этом основные ее «лоскуты» сами по себе были сетками колониальных империй. Следующее столетие свелось к реконфигурации глобальной сетки и вписанных в нее субсетей. Однако сам формальный механизм кооптации не только сохранялся, но и укреплялся. Во многом этому способствовали существование и деятельность всемирных межгосударственных организаций – Лиги Наций и ООН.

Странам и политическим системам свойственны многообразные и многоуровневые взаимосвязи, сложившиеся в основном спонтанно – как результат отпочкований, поглощений и совместного сосуществования. Эти связи выражаются и в родовых, и в семейных сходствах, которые нередко трудно разделить. Для собственно государств-состояний характерны формальные связи, ставшие результатом дипломатических усилий и сознательного государственного строительства. Сходства между ними исключительно фамильные. Именно это и дает основания говорить об освойствлении в виде формальной кооптации как единственном пути создания государств, какие бы страны и политические системы и сколь бы интенсивно ни участвовали в этом. Последнее слово принадлежит межгосударственным системам и уже входящим в них государствам-состояниям. Они не только решают, кому становиться членами их «клуба», но и задают стандарты столь же формального признания государств-состояний изнутри, их собственными гражданами или подданными.

Однако координатная сетка мировой политики не оторвана от своей среды, образованной странами и политическими системами. Эта сетка покоится на многослойной и к тому же крайне неоднородной и различной по плотности хронополитической подложке. Фактически государства-состояния при всей своей формальной самостоятельности или суверенности вписаны в глобальную эволюционную чересполосицу. Это не может не оказывать на них существенного воздействия.

Какие страны и политические системы стоят за различными государствами-состояниями в условиях эволюционной чересполосицы?

Географические пространства становятся месторазвитиями [Савицкий, 1997], когда населяющие их люди начинают преобразовывать и очеловечивать эти пространства. Сами люди при этом приобретают свой образ жизни, собственное лицо, субъектность. Возникает общая судьба, а с ней понятие общности страны и народа. Таким образом, страна и населяющий ее народ – это предельно широкое и многостороннее явление, которое может концептулизироваться огромным количеством способов. Некоторые из них очень удачно охарактеризовал в своей книге «Государство как форма жизни» Рудольф Челлéн [Челлéн, 2008], но далеко не все и отнюдь не систематически. Здесь будет использоваться русский термин страна, понимаемый как единство пространства и населяющего его народа, как их общее месторазвитие. Есть у этого единства очень важное качество – потенциал месторазвития, по отношению к стране его можно считать аналогом того, чем является состоятельность по отношению к государству-состоянию.