Искусство творения - Александр Поповский

Не поспешил ли Лысенко со своим заключением? Не принял ли случайность за закономерность?

Вернемся к нашим вазонам в теплице, изнывающим в условиях сентябрьского дня. Если расчеты эти верны, короткий день им теперь не помеха. Непрерывное сияние тепличного солнца должно привести их к счастливому исходу. Так в есть: то, что казалось не под силу сентябрьскому солнцу, с успехом проделал длительный электрический свет.

Есть периоды в жизни, убеждается Лысенко, когда, кроме пищи и воздуха, растение нуждается в холоде. Неважно, где именно: в полутемном ли амбаре, на полу, в почве или вне ее. Пройдет время, и за этим наступит новый этап. Нужды станут иными: кроме пищи и тепла, растение потребует света, сияния солнца или электрической лампы, с перерывом или без перерыва, но в известных пределах нормы. Минет эта пора, и свет перестанет играть прежнюю роль; достаточно будет трехчасового дня. От новых запросов будет зависеть вызревание и плодоношение. Как в жизни человека, никому не дано, минуя детство, стать юношей, старцем, так и у растения, сколько ни сияло бы солнце, сколько ни изливало бы тепла, свет его не послужит на пользу организму, если стадия яровизации еще не прошла. Нельзя повернуть жизнь вспять, минувшее не возвращается, пройденную стадию вновь не пройти и не отбросить, как не отбросить былых испытаний.

Лысенко сделал значительное открытие: он вплотную приблизился к пониманию того, что носит название «вегетационный период», но теперь он был дальше от победы, чем когда-либо. Загадка как бы распалась, но каждая часть ее стала новой загадкой. Вегетационный период — сумма стадий в жизни растения, но кто знает, сколько их всего? Кто скажет, в чем их скрытая сущность?

Из нескольких неизвестных, составляющих в целом вегетационный период, Лысенко разгадал только два. Будучи от приводы человеком практического склада ума, он с добытыми данными поспешил заняться гибридизацией.

Наука о том, как из двух несовершенных растений выводить совершенных потомков, создать новый сорт, во всех отношениях хороший, — одно из самых несложных и приятных занятий. Селекционер скрещивает две формы родственных растений, точнее, пыльцу одного из них переносит на рыльце другого, и с надеждой на бога спокойно ждет результатов. Кого с кем подвергать такой процедуре, никто толком не может сказать, — не больше других знает об этом и селекционер. Правил здесь тоже немного: если пшеница от ветра ложится, ее надо скрестить с крепкостебельным собратом, позднеспелые растения — с раннеспелыми, зимостойкие — с еще более морозолюбивыми. Собранные семена дадут первое поколение гибридов. В течение десяти или пятнадцати лет, из года в год отбирая и высевая лучшие экземпляры, селекционер все же не может быть уверен, что работа эта принесет ему успех. Неудача? Ошибка? Ни то, ни другое. Таков порядок вещей во всем белом свете. Редкие счастливцы не в счет. Выведенный раннеспелый сорт окажется подверженным мушке гессенской или шведской. Кто бы мог подумать, что у чудесной скороспелки такая наследственность? Пшеница с крепким колосом неожиданно проявит скверное свойство гибнуть при слабенькой засухе. У зимостойкого гибрида найдется другой порок: мука окажется неважного качества. История повторится, селекционер начнет сызнова. Пожелаем этому труженику успеха.

По выкладкам Лысенко, обоснованным на строгом расчете, век селекционера слишком недолог, чтобы дать миру новый сорт. До тридцати лет он постигает науку и практику. Жить остается в среднем двадцать пять лет. После первой неудачи много ли экспериментов доведешь до конца?

Лысенко не так богат временем, как селекционеры, терпения у него еще меньше. Десятилетиями он не швыряется, жизнь коротка и не стоит на месте. Сорта надо выводить в несколько лет. Со страстью и горячностью, присущей немногим на свете, он приступает к гибридизации.

«Наука, — твердят еще многие ученые, — обитательница „возвышенных сфер“». Кто переступил ее порог, стал слугой «неумирающей истины». Кто не знает этих ученых, чуждых истинным представлениям о назначении науки! Они творят и создают, делами их нередко восхищается мир, но ни в минуту отчаянья или радости от правильно или неправильно решенной задачи, ни в момент лицезрения в муках — рожденного творения их мысли не обращаются к тем, для кого они, казалось, трудились. Так строятся сооружения, чудесно разрешающие архитектурные задачи, монументы, утверждающие принципы Фидия, машины, поражающие пропорцией частей, создаются теории, воскрешающие давнюю гипотезу. И искусство и идеи эти как бы служат себе же — тому же искусству, эстетике, точно в мире не родился еще человек.

Лысенко — ученый иного порядка. С момента первого проблеска идеи и до полного осуществления ее он видит одну только цель — ее пользу для человека и для страны. Опыт, лишенный перспективы для сельского хозяйства, как бы он ни был любопытен, его внимания не привлечет. Он уверен, что неудачные браки в теплице — несчастье не только для него одного. От успеха или неуспеха на делянке или в теплице зависит благо народа. Он верит утверждениям статистиков, что один удачный брак в лаборатории селекционера порождает тысячи браков счастливых людей. Потому-то Лысенко с такой горячностью и любовью приступил к выведению новых сортов пшеницы.

Первая трудность на этом сложном пути — она же и последняя: как отобрать родительскую пару, чтобы не ошибиться и получить совершенных гибридов? Во всем мире никто не ответит на этот вопрос. Мало ли как природе заблагорассудится распределить между потомством свойства родителей! Кто знает, наконец, чем эти свойства можно объяснить.

Допустим, углубляется в размышления Лысенко, мы располагаем двумя сортами поздно вызревающей пшеницы. Один поздно цветет, потому что в условиях нашего района долго проходит стадию яровизации, а другой — световую. Оба сорта позднеспелы, но по совершенно различным причинам.

Лысенко уходит по горло в работу. Теперь говорить с ним можно только о скрещивании, о завязи, о пыльце, о коварных свойствах наследственности. По старой привычке, он садится на корточки перед делянкой, сидит неподвижно, точно прислушиваясь к голосу рождения, зову и отклику жизни. Вот он — призыв: чешуйки на цветах разошлись, распушенные рыльца открыты, ждут пыльцы, отклика. Занесенная ветром, она прорастет здесь, сольется с цветком и даст начало чудесному таинству, древнему и вечному, как мир. После долгого созерцания Лысенко, не прерывая размышлений, уйдет, будет стремительно носиться по межам далекого поля, пока не отыщет решения.

Прежде чем венчать родительскую пару, приходит он, наконец, к убеждению, надо выяснить стадийность растений, как протекают у них эти процессы. Нельзя работать вслепую. Всегда нужно знать, кому и зачем отдаешь свое время.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});