Потайной ход - Дункан Кайл

— Но вы только что осветили мне эти стороны!

— Враждующих сторон пока нет. В этом все дело. А теперь давайте посмотрим: есть две группы, настроенные одна к другой в десять раз непримиримее, чем либералы и лейбористы в Австралии, где нет прецедентов политической агрессии. Это России такая традиция свойственна. Во главе одной стороны — генерал А, во главе другой — мистер Б. Вовсе не легко одному избавиться от другого, выбрав какую-либо форму убийства. Каждый их них окружен всевозможными мерами безопасности.

— Юлия Цезаря это не спасло, — напомнил я.

— Вождь всегда уязвим. Никто не может ничего поделать против вдруг ставшего убийцей друга или коллеги, который говорит: «Доброе утро, Джордж», — и тут же втыкает перочинный нож боссу в живот.

— К чему же это все ведет?

Сергей вздохнул:

— Знаете, мы сейчас импортировали обучающих менеджменту. Это очаровательные, явно цивилизованные господа из Гарварда, которые симфоническую музыку называют «товаром». Не используют артиклей: ни определенного, ни неопределенного. В описании моей работы говорится о внешнем кольце. Мне нужно предотвратить удар противника.

— Догадался я, на чьей вы стороне, или нет?

Он вздохнул еще раз:

— В этом, видите ли, заключается трудность. Я мог бы представиться одним, а оказаться другим. Но вам нужно это уяснить, потому что рано или поздно придется кому-то довериться. Выпьем еще?

* * *

Самолет приземлился в Дели, потом взял курс на север. Сначала мы летели над Афганистаном, потом над Россией. Когда пилот объявил, что мы летим над Россией, Сергей указал пальцем вниз, улыбнулся и сказал:

— Вот где все происходит!

Все же он оставался для меня загадкой. Даже когда наш лайнер заканчивал полет и приближался к Лондону, мне еще не было ясно, чью сторону во внутренней борьбе в России он поддерживает.

В какой-то момент я закрыл глаза и притворился, что сплю, главным образом чтобы спокойно подумать. И через некоторое время решил: в этом мире существует очень мало определенного, кроме, как сказал один мудрец, смерти и налогов. И весьма вероятно, что Питеркин говорил правду. И также вполне вероятно, что Сергей — из аппарата Гусенко. И когда под крыльями самолета мелькнули зеленые поля старой Англии, я спросил:

— На какой же стороне Гусенко?

Сергей посмотрел на меня и усмехнулся:

— Гусенко на стороне Гусенко. Ничего нового, а?

Я подумал, что сделал ошибку и надо быть осторожнее.

— Я вас еще увижу?

— Зависит от того, куда вы направляетесь, — сказал Сергей. — Но на вашем месте я думал бы, что шанс есть.

— Ну, тогда пока. Скажите мне одну вещь: через какой коридор вы проходите паспортный контроль?

— Конечно, там, где проходят граждане Соединенного королевства и стран Общего рынка.

— А если я скажу им, что вы русский шпион?

— Они ухом не поведут. Могут попросить вас доказать. Вы сможете? — И он достал синий британский паспорт. — Это настоящий паспорт. Да, и еще одно.

— Что такое?

— Подозреваю, к вам проявляется очень большой интерес. И не только с моей стороны.

— А с чьей?

Он зевнул.

— Я сказал бы, что это, похоже, общий интерес.

Глава 8

Я лежал в отеле аэропорта Хитроу, тщетно пытаясь заснуть и надеясь, что пройдет наконец дурнота, донимавшая меня из-за резкой смены часовых поясов. Одолев перелет из Австралии в Лондон, чувствуешь себя так, будто по темечку ударили крикетной битой, да не единожды. Мысли в голове путались. Шли часы. Я дремал, просыпался, опять задремывал и думал. В сущности, все очень просто, решил я наконец. Тридцать пять лет назад Питеркин сбежал из кремлевской тюрьмы, несмотря на всевозможные запреты, засовы, решетки и охраны. Сбежать оттуда очень трудно, однако он это сделал. Наверное, подозревали, что к делу причастен его напарник Гусенко, который в тот момент заперся в туалете, мучаясь расстройством желудка. Видимо, его довольно долго и жестоко допрашивали. Ему предлагалось продумать многочисленные возможные варианты исчезновения Питеркина. В конце концов он, подобно Шерлоку Холмсу, проанализировал все варианты и пришел к выводу, что остается один, пусть даже совершенно невероятный, но он единственный будет верным. Если Питеркину удалось сбежать, минуя посты, строго охраняемые ворота, то он ушел каким-то другим путем. Значит, есть какой-то выход, о существовании которого не знает даже высшее тюремное начальство.

Тогда, тридцать пять лет назад, Юрий Гусенко понял, что у Сталина, который был еще жив и здоров, есть свой потайной ход. По совершенно необъяснимой причине он мог выпустить через него Питеркина и, конечно, разгневался, если бы кто-нибудь посмел его заподозрить, а тем более заявить об этом вслух.

История не стоит на месте. Сталин умирает, уходит его окружение. Потайная дверь остается. Питеркин точно знал, что она существует, а Гусенко догадывается. За прошедшие годы он сделал головокружительную карьеру и превратился из скромного кремлевского караульного, попавшего под подозрение, во влиятельного человека, облеченного доверием в высших кругах МВД — КГБ и наделенного широкими полномочиями.

Если верить сообщению старой газеты, в 1956 году, всего через три года после смерти Сталина, господин Гусенко становится правой рукой Андропова и помогает ему подавить мятеж. Гусенко доказал, что он находчив и безжалостен, если верить, что именно он застрелил в Будапеште генерала Малетера.

Не придя ни к какому решению, я уснул как убитый. Проснувшись, собрался принять душ, побриться, переодеться и поразмыслить, в каком справочнике можно отыскать «CH.AD.11». Однако, стоя под струями воды, я вдруг понял, что если буду звонить из отеля Хитроу, выяснить ничего не удастся. То, что мне было нужно, находилось в неведомой церкви в Западном Йоркшире, и я должен отправиться туда прямо сейчас. Я поднял трубку, заказал билет на ближайший рейс и через два с половиной часа приземлился в аэропорте Брэдфорда.

* * *

События заставляют меня быть опытнее, мудрее. Прежде я взял бы напрокат машину, подъехал к библиотеке и поставил машину там, где стоянка запрещена. Меня оштрафовали бы и заставили убираться. В результате пришлось бы тащиться пешком, оставив машину на какой-нибудь отдаленной тихой улочке. А поэтому теперь я сел в такси и, сверившись с картой Херца[2], попросил отвезти меня в Брэдфорд. Оттуда было недалеко до Бентли и Дьюсбери, где когда-то жил Питеркин. Там же находилась большая справочная библиотека. Но для начала понадобилось кое-что уточнить, и я велел водителю высадить меня у здания редакции местной газеты. Войдя туда, я сказал, что мне нужен библиотекарь. Его разыскали быстро. Библиотекарь спросил о цели моего прихода. Я ответил, что я юрист из Австралии, мне необходима помощь и я готов в разумных пределах заплатить за услуги.

Мистер Хоулдсворт оказался чудесным человеком и, когда мы наконец попали в его кабинет, приветливо улыбнулся мне.

— Чем могу помочь?

— Я хотел бы заглянуть в картотеку и узнать причину исчезновения человека, которого звали отец Бодински, — ответил я. — Это было давно, вы не помните ли?

— Помню ли я? — воскликнул он. — Да я занимался этой историей. Сейчас принесу.

Картотека оказалась довольно толстой, но не слишком толковой. Я внимательно прочитал каждую вырезку и понял, что все они об одном и том же. Когда поднял голову, Хоулдсворт сказал:

— Он исчез. Вчера был тут, а сегодня уже нет. Ничего не объяснил. И не оставил следов.

— А есть какие-нибудь соображения на этот счет?

— Полиция считала, что Бодински был ярым антикоммунистом и заявлял об этом и с кафедры и на улицах, поэтому от него решили избавиться. Вы знаете, поляки подняли тогда целую кампанию, призывая своих собратьев вернуться на родину.

— А что думаете вы?

— Трудно сказать. Он был не единственным строптивцем. Многие священники высказывались в том же духе, но я не слышал, чтобы похитили кого-нибудь. А почему вас это интересует? — спросил Хоулдсворт, искоса посмотрев на меня.

На этот случай я заготовил коротенькую историю. И сейчас я ее изложил, рассказал, будто у меня был клиент, поляк из Австралии, который попросил выяснить все, что можно, поскольку он подумывал, в память об отце Бодински, оставить наследство его старой церкви.

Хоулдсворт кивнул.

— Вообще-то забавно, — сказал он. — Это довольно старая картотека. А вы уже второй человек на этой неделе, которому она понадобилась.

— А кто другой?

Библиотекарь рассмеялся.

— Тот другой действовал иначе, мистер Клоуз. Он позвонил и спросил, есть ли у нас в картотеке сведения о Бодински.

— Вы ответили, что есть?

— Конечно. Может быть, он заедет сегодня днем.

— Вы не предупредите меня, если он появится?

— А где вас найти?

— Пожалуй, я сам позвоню.

* * *

Мне нужна была комната. Я пересек вымощенную булыжником маленькую площадь и снял номер в гостинице «Виктория», которая находилась напротив редакции, оставил там свои рубашки и снова вышел. В кармане у меня лежала записка с названиями двух церквей из картотеки Хоулдсворта, в которых ранее вел богослужение отец Бодински. Это были церковь Святого Катберта в Дьюсбери и Святой Девы Марии в Хортоне, расположенная в полутора километрах отсюда. Я прошагал это расстояние и понял, какое взвалил на себя непосильное дело. Мне стало абсолютно ясно, что если бы отец Бодински вдруг чудом вновь очутился здесь, он вряд ли узнал бы это место. Каждое второе лицо теперь принадлежало азиату, магазины тоже. Я прошел мимо двух викторианских церквей, построенных из местного камня, нынче превратившихся в кинотеатры, которые крутили исключительно азиатские фильмы. Не хочу сказать, что я имею что-либо против. Ни один австралиец сегодня не станет осуждать людей, рыщущих по свету в поисках лучшей доли. Но ощущение было странное, примерно такое, как если бы вы приехали в Бали и увидели, что там сплошь одни негры. Мне даже подумалось, что я зря теряю время, взбираясь в гору, чтобы попасть в Хортон, потому что церковь Святой Девы Марии может оказаться пакистанской лавкой, торгующей блестящими сари.