Избранное - Валентин Свенцицкий

– Неподобающее говоришь. Храм православный бесчестишь.

– «Бог не в рукотворенных храмах живет! Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине»[13].

В это время расслабленный, который все время на грязной циновке лежал у входа, подполз к ногам Христа.

– «Дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои»[14], – обратился к нему Христос.

– Богохульствуешь! – гневно воскликнул о. Никодим. – Кто дал тебе власть грехи прощать?

Христос повернулся к нему:

– «Что легче сказать: прощаются тебе грехи, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи»[15], говорю ему: встань и иди домой!

И на глазах у изумленной толпы расслабленный, как здоровый, поднялся с полу, в ноги поклонился Христу и благоговейно поцеловал край Его одежды.

Тихо, опустив голову, о. Никодим пошел в алтарь.

V

Была ночь. Старичок Сила, ночной сторож, приютил Христа у себя на ночлег.

– Все равно каморка пустая ночью, спи себе на здоровье.

Христос не спал, сидел у открытого окна.

В дверь постучали.

– Это ты, Сила? – окликнул Христос.

– Можно? – произнес за дверью дрожащий голос. Дверь отворилась. В темноте нельзя было разобрать лица вошедшего.

– Кто это?

– Это я, о. Никодим… Я пришел к Тебе поговорить. Ты сегодня свершил чудо. Я знаю, что ты учитель, посланный от Бога… Но в то же время слова твои так странны…

– О каких словах говоришь ты?

– О нерукотворенном храме. О Боге, которому нужно поклоняться в духе и истине.

– «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия»[16].

– Да, но не учил ли Христос две тысячи лет тому назад, что Он созиждет церковь, и врата адовы не одолеют ее.

– Не про вашу церковь сказаны эти слова.

– Но про какую? Где же другая церковь?

– «Дух дышит, где хочет»[17].

– Послушай, кто бы ты ни был, я вижу, что тебе открыто многое. Скажи, ведь церковь должна была развиваться, крепнуть, изменяться. Не могли же при Христе так же молиться, как в наше время. Не могло быть архиереев, митр, таких облачений, колоколов. Не могло быть всего того, чем богата православная церковь. Но пойми, это доказывает рост церкви. Церковь созидается воистину. Ее изменения есть переход юности в возраст мужа. Церковь не отменяет Евангелие, но она толкует его. Ее толкование есть раскрытие, уразумение тех истин, которые заключены в Евангелии.

– Так говорили книжники и фарисеи две тысячи лет назад, – тихо сказал Христос. – Они извратили закон Моисеев. Они завесили уши народа, и он перестал слушать глас Божий; заповеди Его они умертвили толкованиями своими. И все это во имя торжества Божьего дела на земле. Рост не в колокольнях, не в архиереях, не в клиросе, не в ваших торгашах свечами – рост Церкви в духе и истине сынов Божиих. Когда Мои апостолы шли на проповедь без серебра и золота, ужели это было ниже, чем выезды ваших архипастырей! Ужели рост Церкви – золото и серебро храмов ваших, когда братья ваши умирают от голода и нищеты!

– Но если так, если ты прав, учитель, то тогда Церкви нет. Церковь от Христа отреклась; не сбылись пророчества Христовы. А тогда Христос не Бог, и мир неискупленный лежит во зле. Пойми, что кроме Евангелия есть еще предания. По ним из поколения в поколение жила Церковь, и когда теперь она дошла до своего могущества и торжества, ты хочешь отречься от нее и все вернуть к первобытному христианству. Да знаешь ли, если бы сейчас пришел Сам Христос и потребовал бы, чтобы Церковь восстановила старое учение Его апостолов, еще неизвестно, послушалась бы Его Церковь или нет! Скорей, не послушалась бы – и была бы права. Христос ниже Церкви.

– Да, потому что люди более возлюбили тьму, нежели свет; потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий зло, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы! И книжники и фарисеи поставили свой человеческий закон, обычай, предания выше голоса Божия; и храмы их стали мертвы, а дух Божий дышал не среди их роскошных храмов, а среди Моих учеников, простых рыбаков. Ты спрашиваешь: где Церковь? Церковь там, где двое или трое собираются во имя Мое. А собираются во имя Мое там, где любовь, где правда, где таинственное благодатное общение. Церковь и в ваших храмах, но не в золоте их, не в ризах ваших, не в блеске ваших владык. Церковь ваша на паперти, где стоят нищие и убогие – дети мои. Если Церковь не в любви была бы, то в чем же? Не сама ли Церковь ваша на соборах своих устанавливала правила отлучать епископов, если их поставит светская власть, если они переменят кафедры свои, если не будут собирать соборов; священнослужителей – за взимание денег за требы, мирян – за то, что не всегда пребывают в молитве. Где же хоть один верующий в Церкви, который бы не был отлучен от нее на основании собственных постановлений Церкви?

– Учитель, ты не прав. Изменяются времена, изменяется строгость в исполнении правил. Ты забыл, что кроме жизни в Боге существует еще быт. Христианству евангельскому надо считаться с бытовым, примирить его с собой, уступить ему.

– Нет, кто хочет быть учеником Моим, тот должен отвергнуться себя, всех привязанностей житейских, всех привычных условий жизни, взять крест Мой и идти. И при апостолах Моих тоже существовал быт, но они не учение Мое искажали ради этого быта, а перевертывали всю жизнь, все понятия. «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня»[18].

– Странно говоришь ты… Но Христос пришел к слабым, а ты требуешь силы.

– Что невозможно человеку, то возможно Богу!

– Но почему же Церковь наша так велика, так могущественна?

Христос поник головой Своей.

– Ты молчишь?

Христос молча поднялся со своего места. Лицо его светилось во тьме, и глаза сияли.

О. Никодим тоже встал.

– Учитель… кто ты?

– Христос воскресший!..

– Я ослышался… Ты богохульствуешь! – в ужасе отстраняясь от Него, воскликнул о. Никодим.

Но в это время свет окружил голову Спасителя, и образ Его, знакомый по нерукотворенной иконе о. Никодиму, ясно выступил из темноты.

Звезды сияли на небе. Стены комнаты, казалось, раздвинулись, и весь мир сливался со своим воскресшим Искупителем.

О. Никодиму послышался торжественный победный гимн, который пели где-то в глубине его собственного сердца.

Он упал перед Христом на колени, и из уст его вырвался крик радости:

– Воистину воскрес!

А Христос поднял его и сказал:

– Слушай, что значит величие вашей Церкви. Уже две тысячи лет Я открыл это людям, но они не послушали Меня. Я открыл им, что праведники всегда будут гонимы, а гонители никогда не будут правы. А где нет правды – нет Церкви. Я открыл им, что гонения, муки, всяческая несправедливость – вот что ожидает мир перед Моим пришествием во славе. И от этих жестокостей «по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь»[19]. Евангелие Мое будет проповедано по всей земле; с виду Церковь будет могущественна. Имя Мое будет владычествовать над всеми народами, но это и будет означать «мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте»[20]. Так не радуйтесь же господству вашей Церкви, оно знак скорой гибели ее. Ищите Церковь в душах живых и бойтесь тех, кто приходит под именем Моим…

VI

Светало. Город еще спал. Глухими переулками под конвоем гнали за город шестерых солдат, приговоренных к расстрелу.

В казармах был бунт. Убили офицера. Те, кто попроворней, разбежались. Шестерых арестовали. Покорные, сосредоточенные, шли они к месту своей казни. Молодые лица – простые, мужицкие – были спокойны, словно люди шли по самому обыкновенному, привычному делу. Пригнали их в город на службу из деревни Вахрамеевки. А теперь велят расстреливать. Ничего не поделаешь – служба. Вышли за город, пошли по пыльной проселочной дороге. Лес показался. Уж там ждет кто-то. Это священник для последнего напутствия.

Пришли.

Покорные, беззащитные, они стояли в куче и ожидали своей участи.

Закрутили им назад руки. Батюшка сказал напутствие, дал приложиться ко кресту. Выстроили в ряд. Против них поставили взвод солдат с заряженными ружьями.

Офицер вынул белый платок.

– Раз!..

– Два!

– Три!

Но… никто не выстрелил.

Офицер с изумлением смотрел на них.

– Идет кто-то, – тихо сказал коренастый солдатик. Офицер обернулся и посмотрел на дорогу. Через поле быстро шла какая-то странная белая фигура.

Офицер пришел в себя и крикнул:

– Эй, убирайся отсюда прочь, покуда цел!

Но фигура шла по-прежнему быстро, не останавливаясь. И по мере ее приближения солдаты, приговоренные к смерти, чувствовали, что веревки, которыми они были связаны, сами собой слабнут и сползают с рук.

Вот Он подошел совсем близко. Лицо Его полно страданием, глаза горят гневом.