Бунт Дениса Бушуева - Сергей Максимов

По широкой улице, хрустя шинами, мчались автомобили, где-то внизу, под землей, с глухим грохотом шел поезд метро. Темное звездное небо за Москвой – рекой полыхало багряным заревом: Парк культуры и отдыха еще жил кипучей и шумной жизнью, несмотря на поздний час.

XIV

Бушуев на несколько дней уехал по делам Союза писателей в Ленинград. Но вернулся, не закончив дел. Вот как это случилось.

Рядом с дачей Бушуева отстроился контр-адмирал Топиков – тучный и угрюмый старик, ворчливый, всегда и всем недовольный. Переехал он в новый дом вскоре после того, как Денис вышел из больницы, но почему-то ему долго не могли поставить телефон. Когда Бушуев уехал в Ленинград, Топикову наконец провели телефон. А так как земли у Дениса было много и забор был предлиннющий, то Топиков, чтобы не огибать забора, приказал рабочим поставить один столб на земле Бушуева.

На даче Дениса находились в это время Настя да Ананий Северьяныч; шофер Миша был вместе с Бушуевым в Ленинграде – поехали они в Ленинград на новой машине, только что купленной.

Когда рабочие явились в сад Бушуевых со столбом, перепуганный Ананий Северьяныч метнулся было к адмиралу с жалобой, но сробел, вернулся назад и волчком завертелся вокруг рабочих, уже начавших копать яму.

– Окаянные! – визжал Ананий Северьяныч. – Что вы, стало быть с конца на конец, делаете?.. За такие поганые дела под суд пойдете!..

– Наше дело, папаша, маленькое: прикажут – выполняй.

– Земля-то – чья? – тряся бороденкой, вопрошал старик. – Сына мово, а не едмеральская… Стало быть…

– Стало быть, папаша, и пущай твой сын с адмиралом воюет… – заметил пожилой рабочий.

– Так сына-то нет…

– Да что тебе, сивому мерину, жалко, что ль, что на твоей земле столб стоит? – возмутился молодой рабочий. – Экой частник ты, право… Теперь частной собственности, папаша, нету, не должно быть.

– У кого нет, а у мово сына – есть! – визжал старик. – А едмерал ваш без стыда и совести – лезет на чужую землю.

Беде помогла Настя. Она догадалась позвонить композитору Крынкину (Лапшина уже не было, он уехал в Польшу). Возмущенный Крынкин немедленно связался по телефону с Ленинградом и, ругая на чем свет стоит нахального адмирала, пожаловался Денису – спайка у новых собственников была крепкая.

Если бы такое самоуправство проявил кто-нибудь другой из соседей Бушуева, то, всего вероятнее, Денис не обратил бы на это никакого внимания – ставь хоть сто столбов. Грубого чувства собственности Денис был совершенно лишен. Но адмирал на второй же день своего приезда сумел жестоко обидеть девочку-колхозницу, свою новую прислугу, чем вызвал к себе бешеную ненависть Дениса. С помощью связей адмирал замял скандальное и грязное дело, но в лице Бушуева навсегда нажил непримиримого врага.

Выслушав Крынкина, Бушуев помчался на аэродром и к вечеру прилетел в Москву.

– «Который тут налим»? – весело крикнул он Ананию Северьянычу, красившему калитку сада, выскакивая из такси и на ходу сбрасывая пиджак и засучивая рукава.

– Папаша, неси лопаты! – приказал он, направляясь к маячившему столбу.

Ананий Северьяныч в одну минуту сбегал в гараж за лопатами.

Денис принялся копать. Но столб был врыт добротно, глубоко.

– Неси, отец, топор…

Ананий Северьяныч сбегал за топором.

– Оно, Дениска, так сподручней будет, – одобрил он идею Дениса рубить столб. – Оно, стало быть с конца на конец, быстрее выйдет… А корешок-от я потом один потихонечку выкопаю, выкопаю потихонечку…

Брызгами летела щепа. Гудели на верху столба провода. Удары сыпались один за другим. Рубил Денис со всего плеча, сладострастно вскрикивая:

– А-ах!.. А-ах!..

Провода сотрясались и жалобно гудели. Это, должно быть, и навело адмирала на грустные предположения. И вскоре его бритая, круглая, как шар, голова показалась над забором. Адмирал был в одной исподней рубашке и в форменных адмиральских штанах, в сандалиях на босу ногу. Так как забор был выше его, то адмирал взобрался на пустой ящик.

– Товарищ Бушуев! – закричал он мощным, чуть хрипловатым голосом, простуженным в морях и океанах. – Позвольте, товарищ Бушуев, что вы делаете? Это мой столб!

Денис молча прибавил темп. Одна из щепочек щелкнула Анания Северьяныча по носу. На лезвии топора сверкало закатное солнце, прорываясь сквозь листву.

– Столб-то ведь мой! – настаивал адмирал, сотрясая забор белыми сильными руками.

– Не спорю – ваш. И я вам его через две минуты верну. Мне он, собственно говоря, даже и не нужен, – не отрываясь от горячей работы, ответил Денис. – Но вообще-то говоря, вы могли бы и кругом сада провести линию…

– Так у вас земли-то чёрт-те сколько! – возмутился адмирал. – Что же мне: прикажете километровую проводку делать? Прекратите рубить столб!

– И не подумаю… – спокойно ответил Денис.

– А ты, Дениска, стало быть, не слушай, а руби… – шептал осмелев ший Ананий Северьяныч.

– Прекратите рубить столб, я говорю! – кричал адмирал. – Не прекратите?

– Нет.

– Это ваше последнее слово?

– Да.

– В таком случае я сейчас же позвоню товарищу Ворошилову и пожалуюсь на вас…

– Звоните, если успеете… Торопитесь, товарищ адмирал, а то столб сейчас упадет, провод придется перекусить, и звонить вам уже будет некуда…

– Ах, так? – взметнулся адмирал. – Х-хорошо!

Адмирал спрыгнул с ящика и, поддерживая рукой спадающие форменные брюки, пошел было к дому, но, услышав треск за своей спиной, круто повернул назад и снова занял свой наблюдательный пост на ящике.

Столб повалился. Один конец его лежал на земле, другой висел на натянувшемся проводе метрах в двух от земли. Бушуев, бросив топор, вытирал пот со лба. Ананий Северьяныч угодливо подсовывал сыну плоскогубцы. При имени Ворошилова он не на шутку перетрухнул и торопил Дениса лишить адмирала связи с внешним миром, тем более – с Кремлем.

Денис взял плоскогубцы и, подняв руку, наложил их на провод.

– Стойте! – крикнул адмирал.

– Ах, вы опять здесь? Успели позвонить?

– Стойте, товарищ Бушуев… – меняя тон, сказал адмирал. – Я признаю, что я виноват… Стойте, стойте, не перекусывайте, пожалуйста… Попробуем кончить дело мирным путем, сосед.

– Что же вы предлагаете? – через плечо спросил Денис, не снимая, однако, плоскогубцев с провода.

– Вроем снова столб в землю и…

– На прежнем месте? – перебил его Денис.

– На прежнем. И…

– Не выйдет!.. – кратко бросил Денис и перекусил провод.

Столб шлепнулся наземь. Адмирал крепко, по-морски покрыл Дениса матом и пропал за забором.

Телефонный провод пришлось ему все-таки провести, минуя землю Бушуева.

………………………

Еще в больнице, просматривая газеты, Денис натолкнулся на рецензию на спектакль «Братья» в постановке Горьковского драматического театра. Задним числом – спектакль уже шел несколько месяцев – горьковская газета разносила постановку «Братьев» за «выпячивание на первый план образа бандита-повстанца Еремина» и за «бледный, неубедительный образ комиссара Черемных».

В конце мая, заканчивая сезон, театр давал заключительный спектакль. Шли «Братья».

23 мая Денис Бушуев выехал в Горький. Он хотел непременно посмотреть этот спектакль. Из Горького он намеревался уехать в Отважное на все лето.

XV

Пароход «Нева» подходил к пристани Знаменское. Было солнечно и тихо, так тихо, что крики купающихся возле пристани детей были слышны на другом берегу Волги. Над пристанью и пароходом кружили чайки. Волга была гладкая, словно отполированная, и все кругом – и зеленые кудлатые берега, и небольшая пристань, на дебаркадере которой толпились пассажиры, и большое село на горе, с красными и зелеными крышами и кирпичной церквушкой, и красивый, белый, как мел, пароход, с косой бурого дыма за кормой, – все это так неестественно точно отражалось в реке, что казалось декорациями. Шел конец мая, с берегов доносился терпкий запах черемухи вперемежку с запахом молодой листвы и трав.

Пароход бодро, оглушительно засвистал и свистел долго, и так же долго катилось потом где-то по Заволжью эхо.

– Готовь, ребята, чалки!.. – весело скомандовал матрос, пробегая по нижней палубе.

Аркадий Иванович, высокий и стройный, в белых брюках и в белой рубашке, вышел из буфета со стаканом холодного молока в руке и зашагал по палубе той славной, спокойной и уверенной походкой, которой ходят только люди, переживающие большое счастье.

А счастлив он был потому, что всего несколько часов назад он объяснился наконец с Ольгой Николаевной и получил ее согласие на брак. Вышло это до того неожиданно, что Аркадий Иванович все еще никак не мог прийти в себя и поверить в свое счастье.

Они стояли на корме парохода, облокотясь о поручни. Кругом никого не было. Склонив русую голову, Ольга смотрела на убегавшую назад воду и чему-то улыбалась. Оттого, что она стояла, слегка согнувшись, открытое серое платье сползло с ее плеча, обнажив тонкую косточку ключицы, с матово-темной тенью под ней на сильно загоревшем теле. Вдруг она рассмеялась и повернулась к Аркадию Ивановичу. «Что это вы?» – спросил он, тоже невольно улыбнувшись и жадно вглядываясь в ее лицо. – «Вспомнила, какой вы вчера вечером смешной были», – ответила она, снова отворачиваясь, и, подумав, добавила: «Да, наверное, и я не лучше была». Аркадий Иванович подвинулся ближе, так что плечи их сошлись. Почувствовав, что она не отстраняется, он прижался крепче и почти шепотом, не узнавая своего голоса, сказал: «Что ж в этом удивительного?.. Ведь я вас… я вас…» В руках у нее была книга – поэма Дениса Бушуева «Матрос Хомяков». Слушая Аркадия Ивановича, она машинально раскрыла ее на главе «Лютики». Аркадий Иванович протянул руку и прикрыл в слове «Лютики» последние четыре буквы – осталось лишь «Лю»… «Любите?» – спросила она, порывисто поворачиваясь и хмуря брови. Вместо ответа, он обнял ее, рывком притянул к себе и жадно поцеловал в мягкие полуоткрытые губы. Она ответила ему так же жадно – поцелуй вышел долгий и страстный, и при воспоминании о нем у Аркадия Ивановича кружилась голова.