Про женщин, тараканов и цветы - Наталия Мурсаловна Годжаева

начал вздыхать и перебирать мысли.

– Вчера на консалтинге с клиентом ты отработала плохо…

– Язык учишь долго…

– Заработок твой может быть в три раза больше, но лучше, чтобы в четыре…

Не знаю, сколько прошло времени: чайник кипел вечность, а мне закипать не хотелось. Я стояла босиком на плитке и впервые ощущала дискомфорт от привычного ритуала. Почему ногам так холодно? Почему тут нет подогрева, ковра или, на худой конец, уютных домашних тапок на моих ногах? Недостаточно Хорошо продолжал перечислять мои недостигнутые kpi, я пыталась найти причины, чтобы выставить его вон.

До конца не поняв, что между нами было, я налила чай в хрупкую чашку, открыла блокнот и стала писать: «Я благодарна себе…»

Недостаточно Хорошо скорчился.

– Это ещё что за дрянь? – пробормотал он.

«Я благодарна себе, – продолжила я, – за смелость и за то, что, стремясь к идеалу, я пробую и разрешаю ошибкам быть…»

Недостаточно Хорошо вскочил и начал ходить по кухне.

«…За то, что слышу себя и пытаюсь ужиться со своими достоинствами и с разной величины недостатками…»

«Я благодарна другим…»

На этой фразе Недостаточно Хорошо понёсся к выходу. Я услышала, как за ним захлопнулась дверь, как он быстро спускался по лестнице.

Он, конечно, ещё вернётся. И я опять не узнаю, куда делось счастье утром, а Недостаточно Хорошо не узнает, какой была последняя фраза в моём дневнике этим утром:

«Я благодарна своему внутреннему критику. Именно он ставит мне новую планку и бесконечно двигает меня вперёд…»

Людвиг

Я знаете чего понять не могу?

Нет, не закон Паскаля и даже не квантовую теорию поля с большим числом степеней свободы, а то, почему пилоты Lufthansa в шесть, зараза, утра без перерыва во время полёта трындят.

Ранний вылет, люди в самолёте спят, не спит только пилот Людвиг. Он рулит и говорит с нами без перерыва. Не знаю зачем, может, экстраверт, может, ему там страшно со вторым пилотом в кабине, возможно, болтает, чтобы не уснуть за рулём. Ну должна же быть причина, почему он врубает микрофон и на весь самолёт делится информацией о том, что в Мюнхене облачно, а мы пролетаем Люксембург. Зачем мне знать это, Людвиг? Шесть утра, Людвиг, я встала в три ночи, не только я, мы тут все встали в три, чтобы приехать в аэропорт с одной-единственной мыслью – спать! Спать в самолёте и поскорее.

Но Людвигу пофиг. Он говорит на немецком, французском, потом на английском. Зря, что ли, учил? Может, он мстит, что родители в детстве таскали его по всяким репетиторам и он не высыпался?

Замолкает на какое-то время, и только пассажиры засыпают, он снова кидается к микрофону: «Ай хоуп ю энджой зе флайт».

Люди вскакивают, хватаются за телефоны и тихонечко проклинают Людвига. А я за него молюсь…

Господи, услышь и пошли Людвигу этому жену небезразличную. Чтобы приготовила она утром ему яичницу, села сонная рядом, посмотрела на незамолкающего мужа и сказала открыто:

«Людвиг, вот ты вроде неплохой мужик, но сколько же ты трындишь не по делу. Не надо так».

Он бы послушал её, поцеловал и поехал бы рулить самолётом молча. И, возможно, сейчас мы бы спали счастливо и видели сны, как в Мюнхене облачно, как мы пролетаем солнечный Люксембург и как маленький Людвиг в своём далеком детстве не спит и учит немецкий, французский и английский. Ай хоуп, ю энджой зе флайт, Людвиг. Ай хоуп.

Странный магазин

Зашла сегодня в продуктовый магазин на юге Франции, а там перед входом поставили прилавок и продают сумки с разными надписями.

Вот сумка с надписью «Счастье». Семьдесят девять евро. Я в неё заглянула в самую первую, а там ничего. Бери эту сумку и сама наполняй. А раз ничего там нет, то за что семьдесят девять евро? Продавцам надо было хотя бы список покупок туда положить, чтобы мы наконец-то заказали себе всё, что для счастья нужно. А так… пустое какое-то счастье на прилавке. Неестественное.

Дальше была сумка с надписью «Я люблю». А это зачем? Если любишь, даже и писать такое не стоит. Когда любишь, глаза горят так, что все надписи лишние и неуместные, как пошлый логотип на видном месте. Вот, смотрите, что у меня есть! Видели?

Дальше лежала сумка «Гармония», к ней прижималась сумка с надписью «Успех». Почему не вместе? Выбирать нужно, да? Как в жизни? Либо успех, либо гармония? Я бы их склеила и продавала уже по сто двадцать. Сейчас каждая стоила по сорок пять евро. Они обе дешевле «Счастья». Оно и понятно.

Но больше всего меня удивила сумка с надписью «Душа». Зачем это написали? Душа и точка. Брать я её в руки не стала. Подумала, вдруг загляну, а там тоже пусто. А что может быть печальнее пустой души?

Ничего.

Мне бы сразу захотелось её купить и наполнить чем-нибудь важным, а может быть, даже особенным…

Посмотрела я на эти сумки и купила себе кусочек сыра и шоколад. Обману сегодня себя и скажу: «Это всё, что мне нужно и для счастья, и для гармонии».

Странный магазин. Странный.

Вы боитесь или?..

После трёх месяцев работы без единого выходного дня и в промежутке между очередными жизненными переменами меня накрыл страх.

Показывать страх этот внешнему миру мне совсем не хотелось, я села в машину и, простояв три часа в пробках, доехала до психотерапевта.

– Знаете, я иногда боюсь остановиться, – начала я. – Мне кажется, что если я остановлюсь, то сразу же либо проиграю, либо отупею. Потом брошу свою работу, откажусь от повышения, у меня начнётся апатия, мне нечего будет сказать этому миру. Я удалюсь из всех социальных сетей. Одичаю, смогу работать только в каком-нибудь мелком магазине за прилавком, в спокойной деревне, где меня никто не знает. Отпуск буду проводить, сидя на газоне, читая книги. Больше ни на что не хватит денег. Платья все свои продам, потому что они будут мне не нужны. Заведу кота и цветы в горшке, стану тихой, и мне придётся вести скромное существование… Вот такой у меня страх.

Психотерапевт смотрела на меня пару минут и вдруг неожиданно спросила:

– Наташа, а можете ответить на вопрос? Вы сейчас этого реально боитесь или всё-таки тайно мечтаете?

Этот