Мир за рекой. Русская готика - Марина Струкова

Она отрыла окно, стала на подоконник. Внизу тускло переливался перламутровый лёд под фонарём. Минуту подумала и прыгнула со второго этажа, почувствовала удар в подошвы ботинок, но даже не упала на колени. Подняв лицо, с благодарностью посмотрела в небо. Минуту постояла и спокойно пошла по чёрному в искрах городу. Она шла и думала - правильно ли поступила? Город переполняли чудные виденья - колонны дворцов - заиндевевшие деревья, свечи звёзд, призраки в средневековых одеждах, летящие всадники, ангелы и Смерть, огромная в сияющей одежде. Она понимала, что выдумала своё отечество мечты, должна подчиниться закону природы - мыслить как все. Но, со злобным торжеством и презрением представляя лица родных и знакомых, восклицала: "А мне здесь нравится. Нравится!" * * * Вечером, дома, Света, млея, лежа на диване с телефоном, живописала Власте пьяного бешеного супермена, выбивающего дверь. - Мужчина должен быть красивым, а женщина - умной. - Всегда считалось наоборот. - А мне плевать. ... Проснувшись утром, она как всегда ощущала не похмелье, а желание творить. Света расставила картины по всей комнате - на стулья, на спинку дивана, на полку. Упоительно пахло масляной краской и лаком. Она была окружена провалами сияющих звёздных бездн, огненных вихрей, где корчились руины, валился искрящимся ворохом бурелом, окружая эпицентр, где рухнул метеорит. Гигантские вскипающие волны сметали дома, деревья, в грязной пене несли перевернутые лодки. Чаша гнева переливалась через край, и кровавый мёд Солнца горек был миру. Она, нарисовав новую картину, показывала её Саше, смотревшему с фотографии: "Посмотри, Сашенька, что у меня получилось". Внезапно вошла Регина. - Как много картин. А почему людей нигде нет? - Я не люблю людей, за что любить их? - А это кто? На одной из картин Регина, наконец, углядела на зеленой равнине одинокую фигурку и какого-то зверя рядом. - Это я одна в моём мире. Все люди исчезли, стало спокойно, тихо, чисто. Руины поросли травой, цветами, и по улицам городов спокойно ходят волки. - Это мечта твоя? Страшно, дочка. Конечно, ты талантлива, но что мне до твоего таланта? Человеком надо быть. - Хорошо. Я не человек. Света не обиделась. Она была окружена дверями в Вечность. Надо было только получше рисовать.

В мае была гроза, из розетки вылетел крошечный голубовато-белый шарик, проплыл мимо её виска. Кожей ощутила тёплое дуновение и тонкие прядки волос, потрескивая, потянулись к шарику, он с хлопком исчез в воздухе. Шаровая молния, яблоко с Древа Смерти. Кто-то бросил ей это яблоко, оставляя выбор, она не поймала.

Подруга матери Тамара Юрьевна сделала Свете сайт в Интернете, и юная художница смогла продать несколько картин. Воодушевленная пошла к Слэшу. Тот к её творчеству был абсолютно равнодушен. Более того, его задело бы, добейся Света чего-нибудь в живописи. Нет, она словно обязана была прибывать в таком же ничтожестве как её белобрысый наложник. Албан снова появился у них только девятого мая. На столе стоял букет жасмина, он наклонился над ним, вдохнул аромат, выпрямился, и только тогда как ни в чём ни бывало поздоровался, блеснув зеленоватыми глазами. Света подумала, что он, наверное, ничего не помнит. Оказывается, помнил. - Ну, что, - спросил Албан, - испугалась тогда? Извини, обычно я не такой. Хочешь, погуляем? Сергей, ты не против? Сергей вякнуть против ничего не посмел. Света пошла с Албаном - да, он был ей интересен. Что-то в нём было любопытное, да и что скрывать, агрессивный, напористый привлекал больше, чем Сергей или кто-то из её знакомых. - Ты кто вообще по жизни? - Я художница... - Ого, богема. А у меня своё дело. Они долго молчали. Свете льстило присутствие рядом красивого взрослого Албана, она стеснялась своего балахона с мордой германского рокера. Млела. И думала, как было бы оскорбительно потерять его из-за какой-то красивой сучки, лучше уж и не связываться. И она не связалась. - Хреново мне, Светка. - Сказал Албан. Они шли по парку. Цвёл жасмин. Лицо у Албана было бледное, он курил одну за другой папиросы. И Свету так и тянуло спросить у него папиросу. - Ты почему такой грустный, Слав? - Зачем тебе знать? - Ну как хочешь... Всё-таки ему хотелось выговориться. Они сели на скамейку, сломали по ветке, отмахивались от комаров, которые так и норовили впиться в албановские голые загорелые руки, он был в рубашке с короткими рукавами. И Света фамильярно, с удовольствием хлопала ладошкой по этим обнаженным загорелым рукам, но комары успевали взлететь, и дело было вообще не в комарах. - Я сдохну скоро, - с широкой улыбкой сказал Албан. - Тогда пожалеешь, что мне не дала. - С чего бы это? Сдохнешь... - Уточнила Света. - У меня не совсем бизнес. В общем-то, люди, с которыми я сотрудничаю, они в мафии. Оружие, наркотики, прочая фигня. - Я никому не скажу, - быстро заверила Света. - А это значения не имеет, кто поверит? Ну вот я этим людям нужен в деле или в могиле, зашёл слишком далеко, увяз по самое ни хочу. Мне просто всё надоело. А я слишком много знаю, и выйти из-под контроля - значит подписать смертный приговор. Я ухожу не потому что меня на раскаяние пробило или ещё какая-нибудь дурь, типа - побежал в церковь, рубаху рванул: простите, люди добрые, каюсь, гадом был. Нет, я ни в чём не раскаиваюсь. Но хочу, чтобы убили меня! Албан ожесточенно вмял в песок окурок, и выбил из пачки новую папиросу. Света подхалимски поднесла зажигалку. Она уже глядела снизу вверх. Албан кивнул. - Слава, а почему? - Осторожно спросила она. - Скучно, тошно. А я трус, убить себя не способен. Но у меня есть другой сценарий. Знаешь, у судьбы много имён, я запоминал их, из книг и фильмов. По-украински - доля. По-татарски - кысмет, по-арабски - мактуб, по-гречески - фатум. Я хочу судьбу пытать. Вот если там, куда я уеду, меня не достанут, не уроют, я начну жизнь сначала, но, кажется, я конкретно опоздал. Часто думал, почему не везёт мне? Вроде всё есть, а тошно. Моя доля оставлена мной на родине, там я оставил счастье мне предназначенное - спокойную нормальную жизнь. - И всё-таки, что тебя привело к этому решению? - Когда-то я думал, что могу все проблемы разрулить. Не деньгами так стволом, знакомства использовать, государство, в конце концов. Но вот у меня сын заболел. Было ему пять лет. Жена металась по больницам с ним. А я сволочь делом своим занимался. Ну, бабки ей отстегивал на врачей. Думал, мелочь, все дети болеют. Она в больнице с ребенком. А я даже не интересовался, что происходит. Понимаешь, думал, что дело - главное в жизни. Чего стоит мужчина, который ничего не добился? Лучше грабить и убивать, чем нищенствовать. А бывало и не по делу, а с девками на блядках, казино, то, сё - расслабиться надо было, всегда можно мерзость свою оправдать... А сын умер. И вот тут меня так шарахнуло. Всё перевернулось. А жена таблеток каких-то наглоталась и всё. И никого у меня не осталось. Стою в чистом поле один. И хоть волком вой, ничего не изменить. Не я смерти боюсь, а моё тело сопротивляется. Инстинкт самосохранения. Я не могу его подавить, я - слабак, значит. Вот говорят, воля к жизни - это круто. Но воля к смерти это круче. Убить себя только смелый человек может. Самому свою смерть выбрать - красиво! Интересно, можно запрограммировать свой организм на самоубийство? - Можно. Многие доводят себя депрессиями до смертельных болезней. – Обнадёжила Света. - Не, так не хочу. В больнице сдохнуть - убожество. - Смоделируй ситуацию, в которой хочешь умереть. - Интересная мысль. - В девятнадцатом веке раньше на Кавказ ехали, чтобы погибнуть. Красиво и не зря. - Нет, я не буду за смертью гоняться. Я женщинами избалован, пусть сама меня ищет. Особенно скрываться не стану. Я снял на лето дом в селе, оттуда мой дед родом, в Карпатах. - А если кто-то будет искать тебя? - Тогда скажи им. - Ухмыльнулся Албан. Света покачала головой:

- Тебя убьют. - Найдут, так найдут. Никому не сказал, кроме тебя и Слэша. - Если ты считаешь меня другом, как я могу просто наблюдать то, что происходит? Но что могу сделать? Чувство долга - как его трактовать в данной ситуации? - Помочь другу умереть, когда он хочет умереть. - Тут я тебе не помощник. - Эгоистка. Хочешь без камушка на душе? - Считай, я тоже сволочь. - Скажи, когда тебя отец бросил в семь лет, ты что-то понимала? - Мы с матерью шли по парку, впереди заметили девушку, и мать сказала: вот с этой отец твой мне изменяет. До сих пор её помню, в красной майке и синих джинсах, с длинными волосами. Я захотела её убить. И сейчас хочу убить. Сколько раз я воображала, как убиваю её, эту суку. - Значит, сын тоже понимал, когда жена меня в изменах упрекала. Сколько раз мы при нём скандалили, а теперь он умер и прощения не попросить. - Значит, понимал. - С ненавистью подтвердила Света. Во всех мужиках после ухода отца видела потенциальных блядей. И сейчас Албан был не Албан, а её отец в маске Албана. Миг она ненавидела его.

- Знаешь, я подумала, а вдруг если помирюсь с отцом, то утрясу отношения с этим миром и с богом, если он есть? - Ну вот, я думаю, что у меня всё было бы о кей, если бы я жил на родине предков. А ты - что если бы с тобой рядом был отец. Страдание озарило его, как будто в груди тлел угль, выжигая изнутри. Рассеянный печальный взгляд искал и не находил на земле того, за что душа может зацепиться и остаться - того, что стоит жизни. Свете казалось совершенным его потрясающее одиночество, психологическая выключенность из пространства, в котором он прибывал. В происходящем таилась неповторимая в своей изменчивости красота, как будто на её глазах рушился величественный замок. Света стояла внутри катастрофы, не задетая ею, словно внутри трёхмерной голограммы. Она была единственной зрительницей, приглашенной в амфитеатр, где на арене прекрасный гладиатор сражался с чудовищем. Гладиатор знал, что чудовище победит. Поэтому и вышел на арену. От остальных молодых симпатичных мужчин Албана отличала именно эта печать обреченности, этим он был привлекательней, поэтому вызывал интерес у неё.