Будь ты проклят, сводный! (СИ) - Милтон Анна "Anna Milton"

Градов будто не слышит слов, прилетевших в его адрес. Он и рыжая подружка Таши мрачно переглядываются друг с другом. Обычно Мирон на своих бывших, нынешних и будущих так не пялится. А лапулю в белом платье жрет буравящим, неотрывным взором. Рыжая инициативно разрывает их зрительный контакт и концентрирует заботу на моей сводной сестричке, чуть пошатывающейся из стороны в сторону.

Этой нетрезвой рыбке здесь не место. Плавают тут всякие твари, падкие на беззащитных сексапильных девчонок.

Я твердо вышагиваю вперед и протягиваю Таше раскрытую ладонь.

— Пляски закончились. Закругляйся.

Златовласка щурится и упирает руки в бока, широко растопырив локти.

— Сам закругляйся, а я только раскругляюсь.

Я киваю несколько раз подряд. Наша правильная девочка, никак, напилась. Я тоже не трезвенник, однако знаю свою меру и не принимаю больше того количества, которое смогу перенести без тяжелого похмелья. Сомневаюсь, что пьянчужка проснется завтра с первыми лучами солнца и споет диснеевскую песенку о том, как чудесен мир.

— Ты думаешь, я буду с тобой лясы точить, Ибрагимова? — предостерегающе зыркаю на Марка, затем рыжую, как ее, Лизу. Чтобы не вмешивались. — С каких пор ты ищешь приключения на свою жопу?

— С таких вот, — гордо заявляет малявка.

М-м-м, класс. Все по полочкам разложила.

— Короче, поехали домой.

— Я уеду отсюда с Маркой и Лизой, — категорично выступает токолошка.

Не нравится мне морда у этого Марка. Какой-то стремный чувак. Ну а Лиза… как она защитит Ташу, если вдруг что случится? Если, допустим, им перекроет дорогу какой-нибудь крупнокалиберный баран. Уложит под себя двух заек, глазом не моргнув.

Отец мне голову открутит, если узнает, что я допустил, что его ненаглядная падчерица угодила в беду.

— Пардон, но нет, — я беру Ташу за локоть. Встрепенувшись, она начинает сопротивляться. На мое счастье и на ее беду каблуки ей в этом деле не товарищи. Как и короткая длина юбки. Особо не размахнешься руками и ногами, есть риск нечаянно оголиться. Если бы вокруг нас не вертелись озабоченные скоты, я бы с удовольствием глянул на это зрелище.

— Эй… Курков, оставь ее, — сопляк в розовой рубашке мямлит мне в спину.

Что за жалкий тон?

Лиза умнее своего скулящего дружка. Не вмешивается, хоть и жаждет. По глазам вижу.

— Господи, Антон, ты в своем уме?!.. — рычит Таша.

Не уверен. Потому что забота о целостности ее охренительного тела вырывается на первый план. Я бы мог дальше притворяться, что руководствуюсь сохранностью собственной шкуры, рискуя нарваться на гнев отца, но это не главная причина, почему я принял решение увести Ташу.

Меня бесит — невообразимо и чудовищно — то, как другие смотрят на нее.

Хотят ее.

— Куда ты меня ведешь? Отпусти, дурак! Антон, кому говорю? Курков, ау! Я человек, а не кусок мяса, чтобы так со мной обращаться! Слышишь?

Врубила режим скороговорки. И как теперь ее заткнуть?

Закатываю глаза и слегка дергаю Ташу за руку.

— Не тормози, Ибрагимова.

Я вывожу блондинку из «Арта» на свежий воздух и хмуро смотрю на ее рассерженное и розовощекое лицо.

— Будешь буянить или выделываться — накажу, поняла? — пригрозив ей, вынимаю из джинсов телефон. Вызываю такси и пишу Дрю, единственному из нашей компании, кто не притрагивался к алкоголю, с просьбой откатить мою тачку к его тату-салону, чтобы я завтра я ее забрал оттуда.

Умения Таши держать рот на замке и не перечить мне хватает ровно на минуту.

— Ох, напугал! — паясничает сестренка. — В миллионный раз говорю: я не боюсь тебя. Что ты сделаешь, а? Вот что, Курков?! Остались испытания, которым ты меня еще не подвергнул? — естественно, она не упускает возможности припомнить мне прошлое. Я не отворачиваюсь от ее осуждающего взгляда, пробирающего до потемок души.

— Что ж, теперь, когда ты стала старше, я могу гораздо больше себе позволять, — спокойным голосом резюмирую я.

Близко наклонившись к оторопелой Ибрагимовой, с наслаждением наблюдаю, как ее презрительные глаза расширяются, а на щеки ложится ярко-алый румянец. Она нервно облизывает пухлые губы, переманивая концентрацию моего сознания на них. Влажные, блестящие, сочные, наивные. Хочу опорочить их, жестко и быстро.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мое распаленное, буйное воображение стремительно рисует яркий эротический образ: Таша раскрывает рот, ловит тугие струи моей спермы, размазывает их язычком по губам и подбородку и нежно постанывает. В следующей фантазии я кончаю на ее сиськи с топорщащимися розовыми сосками.

Я вымученно закрываю глаза и через джинсы поправляю твердый член.

Надо заканчивать.

И надо кончить.

Подъезжает такси. Таша без пререканий забирается на задние сидения. Я ныряю следом. Мы не пересекаемся взглядами и не разговариваем. Время переваливает за полночь, когда машина подъезжает к особняку. Незадолго до этого Таша задремала, прислонившись головой к моему плечу.

— Подъем, — я слабо тормошу дочку Настасьи Павловны. Честно говоря, не особо стараюсь разбудить ее, потому что спящей она симпатизирует мне куда больше. Не вякает что попало, не бесит.

Я выволакиваю сводное проклятие из автомобиля и несу на руках домой. Свернувшись в моих объятиях калачиком, Таша громко сопит и причмокивает во сне. А я, как последний болван, улыбаюсь, залипая на нее.

Выглядит миленько, когда не зубатит.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ТАША

Первое похмелье выдергивает меня из сна в половине шестого утра. Совершенно новое физическое состояние симптомами похоже простуды, но ощущается в разы тяжелее. Тело превратилось в неподъемный мешок костей, сухожилий и мышц. Мои пятьдесят килограмм стали пятью центнерами. Не могу пошевелить конечностями, не говоря уже о том, чтобы покинуть постель. В голове — кисель из мыслей. Алкогольный ураган стер воспоминания о том, как я добралась до своей комнаты, как плюхнулась в кровать и уснула крепким сном.

Навскидку я спала три-четыре часа. Последние образы, которые всплывают на поверхности памяти: я сцепилась в споре с Антоном, он вывел меня из клуба, мы сели в такси и… все. Видимо, я провалилась в сон в машине.

Антон донес меня?

Не бросил на крыльце, а даже поднял на второй этаж, дошел до моей спальни и уложил на кровать. Да нет. Не может быть.

Дернувшись под одеялом, я не нащупываю на бедрах юбку. Громко сглатываю, от нарастающего страха пульс подскакивает к горлу. Провожу пальцами немного выше и выпускаю воздух из легких крошечными порциями. Нижнее белье на месте, однако юбку он с меня стянул.

Как же так? Я утратила бдительность рядом с Курковым-младшим, и эта неосторожность могла обернуться для меня чем-то непоправимым… Божечки, даже подумать страшно, на какие непотребства он способен. Я настолько разочарована в нем, как в человеке, что не удивилась бы, если бы он надругался надо мной, пока я спала…

Головная боль молотами долбит по вискам. Я жмурюсь и заставляю себя перевернуться на бок. Душу готова продать за то, чтобы на прикроватной тумбе волшебным образом появился кувшин с холодной водой. Рот наполняется слюной, как только я представляю ее сладковатой вкус.

Неторопливо приподнявшись на локте и свесив ноги, подползаю к краю. Слава богу, мама не видела меня в таком состоянии… Не видела ведь?! Молюсь, чтобы нет. Ни она, ни отчим. Тогда мне вовек не отмыться от стыда. Давя зевки, я запускаю руку под одеяло и шарю под подушкой в поисках телефона. Разблокировав экран, болезненно морщусь от режущего глаза яркого света и читаю сообщения друзей.

Лиза: «Таш, как ты? Добрались нормально? Напиши, как будешь дома».

Марк: «Ты в порядке? Курков не причинил тебе вреда?.. Прости, мне все-таки следовало вмешаться…».

Нет. Не следовало. Марк все сделал правильно. У Антона совсем беда с головой. Он ненормальный, это неопровержимый факт, и самое здравое, что можно предпринять, столкнувшись с таким человеком, это держаться от него на расстоянии.