Дерево лжи - Фрэнсис Хардинг

Говард ныл. Его предстояло осмотреть на предмет ранений, утереть сопли носовым платком, погладить, утешить и предложить сладостей. Преподобный был холоден как лед от ярости, но постепенно смягчался под градом извинений. В конце концов, кто мог предположить, что такая толстая цепь лопнет? И благодаря натяжным канатам настоящей опасности не было.

На неверных ногах Фейт подошла к Бену Кроку, тот сидел на траве и пытался перевести дух. На его ладонях виднелись свежие кровавые ссадины от веревок.

— Спасибо, — тихо сказала она, указывая взглядом на его руки.

— Ни одна леди не должна испытывать такой страх в мою смену, — вот и все, что он ответил. — Надеюсь, вы сможете простить меня, мисс.

Глава 5

Черепа и кринолины

Семейство Сандерли отправилось домой переодеться. В дороге они бурно обсуждали произошедшее. Миртл, вне себя от гнева, была готова отказаться ехать к Ламбентам на послеобеденный чай. Лишь когда ей доходчиво объяснили, что ее дети не подверглись реальной опасности, она наконец уступила. Фейт молчала. Она до сих пор помнила липкий ужас, когда Говард чуть не вывалился из корзины. В тот момент опасность казалась совершенно реальной.

Миртл сомневалась, относится ли приглашение «леди семейства Сандерли» в том числе и к Фейт. Если бы их позвали на ужин, Фейт, без всяких сомнений, осталась бы с Говардом. Но послеобеденный чай — несколько иное. В конце концов Миртл позволила Фейт поехать, хотя та заподозрила, что мать просто хочет использовать ее в качестве камеристки.

Поскольку событие предстояло довольно важное, Миртл согласилась затянуть детский корсет Фейт на дюйм туже обычного, но запретила надевать ей более длинную, взрослую юбку. Фейт заметила, что в последний год подолы ее ровесниц стали длиннее. Большинство из них также перешли на взрослые корсеты, и Фейт начала стесняться своего неуклюжего, болтающегося детского корсета. Временами ей приходило в голову, что Миртл держит ее за ребенка из тщеславия, не желая признать, что ей уже немало лет.

Выходя из дома, Миртл обратила внимание, что на Фейт надеты ажурные перчатки.

— Где другие твои перчатки? — спросила она.

— Я… не знаю. — Фейт покраснела. — Уверена, что на катере я была еще в них… — Намек на то, что злосчастные перчатки могли упасть за борт.

— О, Фейт! — Миртл с упреком поджала губы.

Дом Ламбентов стоял на мысу, на самой вершине, меньше чем в миле от раскопок. Согласно старой деревянной табличке он именовался «Пейнтс». Четырехэтажный дом был построен из красного кирпича и отважно сносил порывы ветра, но окружавшие его заборы и щуплые деревца сдались под напором стихии, склонившись к высокой траве. Неподалеку виднелись большая конюшня и каретный двор. В псарне лаяли гончие.

Выбираясь из экипажа Ламбентов, Миртл, как обычно, замешкалась: ее кринолин — куполообразная клетка из металла, китового уса и льна, раздувавшая юбку сзади, — шуршал и колыхался, открывая взору изящные туфельки с бантиками. Не успело семействе Сандерли войти в вестибюль, как к ним подскочил Ламбент:

— Проходите, пожалуйста! Позвольте мне вас представить!

Он провел их в подобие трофейного зала, где повсюду на шахматных полах из красно-белой плитки валялись репьи и собачья шерсть. Из стен тут и там торчали оленьи рога, отбрасывая ветвистые тени. Помимо прочих сувениров из экзотических земель здесь также были африканские маски, китайские нефритовые статуэтки, моржовый бивень, бумеранг и много чего еще. С дюжину гостей, большинство из которых — мужчины, были заняты разговором. Среди них Фейт узнала только доктора Джеклерса и Клэя.

Когда Сандерли вошли, Фейт бросила на гостей тревожный взгляд, нет ли на их лицах презрительного выражения. Но, когда ее отца представили, она, напротив, заметила лишь восторг, уважение и любопытство. Если ее отец и оказался замешанным в каком-то скандале, никто из присутствующих об этом не знал.

Как всегда, лесть растопила сердце преподобного, а Миртл опутала всех кружевной паутиной своего очарования. Она быстро завоевала симпатии джентльменов остроумием, не проявляя при этом слишком много ума. Тем временем дядюшка Майлз извлек ископаемых моллюсков, которых хранил в табакерке, и начал демонстрировать их присутствующим, несмотря на попытки Миртл остановить его. Случайно Фейт обнаружила себя рядом с доктором Джеклерсом, который явно не знал, о чем с ней говорить.

— Вы не расскажете мне о черепах? — прошептала Фейт. Это было дерзкое предложение, вероятно, не подобающее для леди, и если бы Миртл находилась в пределах слышимости, Фейт не осмелилась бы на такое. Но готовность, с которой Крок отвечал на ее вопросы, придала ей уверенности. Что, если на Вейне другие правила? Вдруг ей позволено проявить интерес к естествознанию, не показавшись странной?

— Ах, ты шутишь над пожилым человеком! — рассмеялся здоровяк доктор, обнажив сильные белые зубы. Он решил обернуть ее предложение в шутку. — Я коллекционирую черепа не для того, чтобы пугать милых юных особ вроде тебя, но потому, что пишу статью о человеческом мозге и об источниках сознания. Также я измеряю головы пациентов. Даже если они приходят с жалобами на кашель, я всегда найду повод подступиться к ним с сантиметром.

— Значит, вы краниометрист?[6] — Едва это слово вырвалось из уст Фейт, она увидела увядшую улыбку доктора и поняла, что сделала ошибку. Объясняя, он получал удовольствие от процесса, а она все испортила своей излишней осведомленностью. — Я… правильно употребила слово? — Она знала, что да, но сглотнула и добавила с ноткой нерешительности в голосе: — Я… мне кажется, я его где-то слышала.

— Да. — Трюк сработал: к доктору постепенно возвращалась уверенность. — Совершенно правильно, дорогая. Молодец! — И он продолжил описывать свою коллекцию черепов.

Фейт слушала, ощущая кислый комок в желудке. Она злилась на себя за то, что использовала слишком умное слово. Наконец-то с ней говорили о науке, и если она покажет себя слишком образованной, беседа может прерваться. Да, он рассказывает о вещах, которые она знала, когда была в два раза младше, но она благодарна и за это.

Давным-давно, когда ей было девять лет и она начала кое-что понимать в отцовских книгах, Фейт использовала любую возможность блеснуть знаниями. Каждый раз, когда к ним приходили гости, она была готова завалить их свежими фактами и новыми словами, поразившими ее. Она хотела произвести впечатление — доказать отцу и всем вокруг, что она умная. Но каждый раз реакцией гостей был удивленный смех, сменявшийся неловким молчанием. Не то чтобы ее грубо обрывали, но спустя какое-то время начинали ее просто игнорировать, как грязное пятно на скатерти. Потом она долго плакала, пока не засыпала с мыслью, что она показала себя не умной, а глупой, глупой, глупой. Она всех смутила и все испортила.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});