Печальный демон Голливуда - Анна и Сергей Литвиновы

Вообще вопросы происхождения и генеалогии в самом широком понимании этого слова довлели над любознательнейшим Куртом. Он проследил своих пращуров едва ли не с четырнадцатого века, специально ради этого, можете себе представить, ездил в архивы Нюрнберга и Потсдама.

Несколько дней вновь обретенные друзья развлекали друг друга. Мардж проводила время за безудержной выпивкой. А Ирина и Курт целомудренно прогуливались по песчаному брегу и беседовали обо всем. Солировал австралиец. Он даже уверял, что умеет если не лечить руками, то ставить диагноз – наверняка. Утверждал, что он сотням людей у себя на родине помог. Приглашал Ирину в свое бунгало, чтоб определить, какими недугами она страдает, и постараться ее подлечить. Что ж, хоть какое-то внимание. Разумеется, лишь жалкая пародия на тот мужской интерес, какой она вызывала сорок, тридцать и даже двадцать годков назад, однако и на том спасибо, и то хлеб.

Рассказывал новый знакомец в том числе об истории своей собственной семьи. Оказывается, родной его отец тоже имеет непосредственное отношение к России. Он служил в чине гауптмана (капитана) на Восточном фронте. Был ранен, получил нашивку и Железный крест. А когда его полк базировался в одном из оккупированных фашистами советских городов, случилась с ним даже романтическая история. Он влюбился в русскую женщину уже не первой молодости. То была настоящая страсть, рассказывал отец. Зрелая и чистая любовь. Ей около тридцати, ему тоже. Она была замужем за русским командиром, который пропал без вести. Но эта русская не смогла с собой совладать, отдалась врагу и даже забеременела от него. Когда фронт стал подходить все ближе, он предложил ей уехать вместе с ним, уговаривал, стращал карами, которые обрушит на нее свирепый сталинский режим, если она останется на советской территории. И она согласилась бежать с ним. И даже решила не делать аборт, оставить ребенка.

Однако продвижение советских войск и высадка десанта оказались столь стремительными, что гитлеровцам пришлось отступать в спешном порядке. Ежеминутно рискуя головой (в городе уже шли уличные бои), влюбленный немец все ж таки добрался до дома своей девушки. Но – увы! – ее не оказалось на месте. Где она? Гауптман не имел ни малейшего представления, как найти возлюбленную. И он совершил то, что должен был сделать солдат, верный воинскому долгу, и чего он не мог себе простить до конца жизни. Он отступил вместе со своей частью. И больше в советский город, естественно, не вернулся. И с любимой никогда не встретился.

«Что же было дальше?» – воскликнула Ирина, живейшим образом заинтересовавшаяся рассказом. Дело в том, что история ее семьи являлась чем-то вроде зеркального отражения повести немца. В судьбе родной матери Ирины тоже был роман, случившийся в военные годы, от которого родился незаконный ребенок.

«Что было дальше? – насупился Курт. – Ничего хорошего или интересного». Война закончилась, отец из поверженной Германии в поисках лучшей доли эмигрировал в Австралию. Там женился, у него родилось трое сыновей, в том числе будущий «Гурвинек», и одна дочь. Однако бывший гауптман не забыл свою русскую возлюбленную. Неоднократно писал в посольство Советского Союза и даже в Кремль. Но до смерти Сталина ему просто ничего не отвечали. А в пятьдесят пятом пришла официальная бумага: дескать, в тысяча девятьсот сорок пятом году у девушки родилась дочь. А затем, в сорок седьмом, молодую мать признали виновной в измене Родине и приговорили в десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Через год она в заключении скончалась. А девочку отдали в детдом, откуда последняя была удочерена. «О дальнейшей ее судьбе органы опеки сведений не имеют», – говорилось напоследок в официальном письме из СССР.

А Ирина в этом месте рассказа Курта – Гурвинека уже находилась в состоянии, близком к обморочному, – и вовсе не спиртные напитки были тому виной. История до странности, до запятой, до сердечной боли походила на ее собственную!

Не знает ли, случайно, дорогой Курт, живо поинтересовалась она (а сердце так и стучало), каких-нибудь подробностей той истории? Например, в каком городе это случилось? Или, быть может, как звали ту самую русскую?

Ирина едва не лишилась чувств, когда услышала, что дело было в советском городе Юж-но-рос-сийск. А русскую девушку звали Кирой.

Во всем мире лишь пара человек знала подлинную историю Ирины Капитоновой. Она лично, во всяком случае, поведала ее лишь двоим. Первый из них – Эжен. Вторая – дочка Настя. Наверное, знали о том, что происходило шестьдесят пять лет назад, в вездесущих кадрах КГБ. Возможно, были в курсе дела всякие советские инстанции, которым полагалось знать все. Все-таки приемный ее отец, Егор Ильич, был не последним человеком в коммунистической империи. Но теперь-то прошло двадцать лет со дня краха СССР. Кому сейчас интересны личные тайны Ирины Егоровны?

И вот поди ж ты! На просторах мира, где проживает почти шесть миллиардов людей, она встречает человека, который рассказывает ей ее же собственную историю! Больше того! Он, Курт, этот немецкий австралиец (или австралийский немец), может быть, является ее братом. Пусть сводным – по отцу, немецкому офицеру, но тем не менее! Какова вероятность случайно встретить на планете Земля, на затерянных в Тихом океане курортных островах своего собственного брата?! Правильно: она ничтожно мала. Гораздо меньше, чем выиграть сто миллионов долларов по трамвайному билету.

Оставалось лишь вздохнуть вслед за Гамлетом: есть множество вещей, мой друг Горацио, что и не снились нашим мудрецам. И признать, что знакомство с Куртом – дикая, противоестественная случайность.

А напоследок перед отъездом Курт все-таки добился своего. В том смысле, что он, демонстрируя свои экстрасенсорные способности, осмотрел Ирину Егоровну – впрочем, весьма целомудренно. Он не нашел никаких болезней в ее ногах, руках и торсе – однако как только перешел к голове, сразу помрачнел. Курт потом долго отнекивался в ответ на прямой вопрос, что же он там рассмотрел. Но… Призвал ее немедленно по возвращении в Америку отправиться к врачу, а под конец сдался и молвил: «У вас – рак мозга. Долгое время опухоль дремала, но теперь она снова активизировалась».

Ирина поразилась точности диагноза. Как закоренелая материалистка и марксистка, член КПСС с шестидесятых годов, она сроду не верила ни в каких хилеров, экстрасенсов, астрологов. Но… Откуда тогда далекий австралийский друг знал о ее заболевании? О нем, кроме самой Ирины, знали, конечно, врачи бывшей «кремлевки», дочь Настя и зять Арсений. Ну, и муж Эжен, конечно. Да, был еще один парень, медик, партнер Сеньки по медицинскому кооперативу. Тау вроде была его фамилия. Он, кажется, потом тоже эмигрировал, и именно в Австралию.

Однако полагать, что Курт с его историями – подстава, – это паранойя. Кому нужна Ирина? Зачем разыгрывать ради нее столь сложные оперативные комбинации? Кто она такая? Американская пенсионерка русского происхождения. Гораздо логичней было бы признать, что в этой жизни случается все. В том числе – самые странные совпадения.

Разговоры с Куртом на тропических Островах разбередили душу Ирины. Она вдруг осознала, что о своем настоящем происхождении знает крайне мало. Когда ей минуло восемнадцать, ее отец (точнее, человек, которого она до той минуты считала родным отцом), Егор Ильич Капитонов, пригласил ее в свой кабинет для серьезного разговора. И поведал, что они с женой удочерили Иру, когда той исполнилось два годика. Взяли из детского дома. Дело было в портовом городе Южнороссийске, где Егор Ильич в ту пору работал заместителем председателя горисполкома.

Однако на вопрос, кто ее настоящие родители, Капитонов ни слова не сказал ни о каком немецком офицере, ни о матери, сгинувшей в сталинских лагерях. Он ограничился безыскусной констатацией: «Они погибли на войне». А когда через пару лет Ира, уже вместе с грудной Настенькой, приехала в Южнороссийск, к ней на улице подошла женщина, представилась Кирой и заявила, что она – ее настоящая мать. Тетешкалась с младенцем:

– Ой, какая хорошенькая. Как зовут – Настенька? Вот у меня и внученька родилась!

Тем же вечером Ира рассказала о случившемся женщине, которую всегда считала своей матерью, – Галине Борисовне. И больше ни разу никакая Кира ее не беспокоила. А соседи сказали (и позже подтвердила настоящая мать), что Кира – просто психическая.

И вот она, странность! В речи Курта тоже фигурировали Южнороссийск и имя Кира. Но Кира, согласно письму, которым австралийцу ответили советские власти, числилась погибшей в лагерях. Так кто же она, ее настоящая мать? И кто – отец? Неужели и впрямь: гауптман нацистской армии? Тот самый отец Курта?

Ирина думала об этом неотступно. Мысль о том, что ей надо, наконец, узнать о себе всю правду, постепенно овладевала сознанием. И еще она безоговорочно поверила Курту, поставившему ей диагноз-приговор. Капитонова чувствовала: времени у нее остается мало, отступать и оттягивать больше нельзя.