Ветки кизила - Решад Нури Гюнтекин

потихоньку потянулись за сладостями. Хозяйка дома, несмотря на всю свою проницательность, так и не смогла определить, кто это устроил.

Несмотря на то что Таир-ага не любил упускать прибыль, он вместе с тем нашел выход, как продавать некоторые вещи по дешевке или даже отдавать бесплатно.

Результатом домашней анархии было нанесение ущерба: купленную сегодня совершенно новую игрушку дети или ломали, или забрасывали в такой дальний угол, что не могли найти, и требовали новую. Каждое утро выметались и летели в корыто для отходов куча несгоревших спичек, заколки, иголки, карандаши и даже наперстки. Из открытых окон выбрасывали писчую бумагу, а женщины резвились в саду, бросая фундук и фисташки друг в друга. Хозяйка дома уже много раз говорила прислуге не оставлять обмылки в умывальнике, потому что это привлекает крыс, но все бесполезно.

Нянька никак не желал примириться с этим беспорядком. Каждый день он ворчал и, скрепя сердце, собирал выброшенные вещи, чистил и ремонтировал игрушки, снова складывал в коробок несгоревшие спички, расправлял и складывал выброшенную бумагу и конверты и потом продавал их снова, получая уже стопроцентную прибыль.

Самой большой проблемой для Таир-ага было обхитрить крыс и придать собранным обмылкам товарный вид. Однако он и тут нашел выход. Высушивая обмылки, он бритвой придавал им форму кубика, потом смешивал и формовал новое мыло. Если кто-то и обращал на это внимание и говорил: «Боже мой, нянька, что это за мыло?» — он отвечал: «Дорогой, это мыло просто поломалось на дне мешка, а мешок положили на грязное место, вот оно и испачкалось!»

Таир-ага настолько наловчился красить, ремонтировать, полировать и придавать новый вид сломанным и брошенным игрушкам, что не уступал в мастерстве какому-нибудь знаменитому игрушечнику. Хотя залатанные резиновые мячи, отремонтированные запчасти в металлических машинках и не были похожи на новые, свистки уже не свистели так, как раньше, но какая разница? Ведь эти сорванцы все равно поломают их снова.

Так как Гюльсум тайно дружила с нянькой, она помогала ему и в его тайной торговле. Ведь он все-таки был мужчиной и не мог зайти в любую комнату в доме. Если он сам не мог достать где-нибудь выброшенные вещи, то начинал просить об этом маленькую приемную девочку:

— Девочка, если найдешь где-нибудь сигарету, спичку, иголку, клади в карман и приноси мне… Иголки заворачивай в бумагу, чтобы они не потерялись. Но смотри, не лазай по шкафам и ящикам, это грех… Бери только то, что выбросят…

Поначалу Гюльсум отдавала все, что находила, няньке. Но со временем она стала тайком припрятывать то часть банта, то катушку ниток, то шерстяной пояс, который, как она полагала, очень подойдет Исмаилу.

Глава девятая

В доме нашлись и еще люди, кто взялся обучал Гюльсум не совсем правильным вещам.

Той осенью Сенийе, которой уже исполнилось пятнадцать, начала тайком от братьев курить. Иногда у нее заканчивались сигареты, и она звала Гюльсум.

— Давай-ка, Гюльсум… Возьми немного табака из маминой пачки и потихоньку принеси мне… Но если ты намекнешь об этом маме, я тебя убью, — говорила она.

Хозяйка дома сначала жаловалась: «Ребята, я будто одурела. Если раньше мне хватало пачки на три дня, то теперь я выкуриваю целую пачку за день». Однако вскоре она начала что-то подозревать и злилась.

— Кто-то запустил руку в мой табак, но кто? Ах, попадись он мне, — начинала говорить она.

Впрочем, когда Надидэ-ханым жаловалась на ловкого вора, укравшего ее сигареты, это еще больше подстегивало Гюльсум оттачивать свое мастерство.

Иногда ребята покупали на базаре такие опасные вещи, как складные ножики, вязальные крючки, патроны, фейерверки, а временами запускали руку в бабушкин комод и брали оттуда такие ценные или нужные вещи, как цепочку для часов, ключи, четки, швейную машинку. Поначалу хозяйка дома говорила «нельзя». Но разве эти проказники понимают добрые слова? «Хотим, хотим, почему нельзя?» — кричали они, падали на пол или начинали топать ногами. Что поделать, после такого шума женщина, не переносившая его, выполняла все, что требовали дети.

Гюльсум вменили в обязанность отбирать у детей замеченные у них опасные или нужные вещи хитростью или ловкостью:

— Я доверяю это тебе, Гюльсум… Они ведь все равно поиграют и бросят… Ты будешь потихонечку выкрадывать это у них и приносить мне… Хорошо, дочь моя?

Гюльсум начала испытывать какое-то странное наслаждение от этих краж. Как только дети просили у нее что-либо, она подходила к ханым-эфенди и говорила заговорщическим голосом:

— Дайте, милая ханым-эфенди… Ничего страшного… Через некоторое время я выкраду это у них и принесу вам.

Даже слуги заметили растущее день ото дня мастерство девочки. В соседском саду росли фисташковые, гранатовые, грушевые и инжировые деревья. Когда поспевали плоды, повар и слуга подсаживали Гюльсум на соседский забор, она тайком взбиралась на деревья и собирала плоды в подол своей юбки.

Постепенно из любителя Гюльсум превратилась в настоящего профессионала и совершенствовала свое мастерство изо дня в день. Она уже подумывала о работе с выгодой для себя. Во всяком случае, она нашла возможность время от времени отправлять Исмаилу посылки почтой. Что мешало ей брать вещи, лежащие в сундуках, под предлогом наведения там порядка? Поначалу она брала только носки и носовые платки. Но со временем становилась все увереннее в своей безнаказанности и воровала, а потом посылала брату детские брюки, рубашки, старые пелерины, ботинки и даже игрушки. Но этому еще можно было найти разумное объяснение, однако зачем могли бы понадобиться Исмаилу щипцы для завивки волос Сенийе, лимонные цветы, которые остались от свадебного наряда Дюрданэ-ханым, и позолоченные эполеты паши, понять не представлялось возможным.

Из-за постоянного беспорядка в доме воровство долго не замечали. Но однажды хозяйка дома каким-то образом почувствовала, откуда ветер дует. В праздничную ночь рождения пророка Мухаммеда Гюльсум, сложив в узелок несколько лепешек и конфет, решительно засобиралась домой с гулянья. В ту святую ночь, когда воры, бандиты и убийцы раскаиваются в своих злодеяниях, и раскрылось воровство, которое опекаемый совершал в доме благодетеля, дающего ему хлеб и соль.

Хозяйка дома кричала как безумная:

— Увы, эта оказалась такой же подлой, как и все остальные. Я больше не хочу, чтобы она жила у меня! Глаза бы мои ее не видели. У меня уже не осталось к ней чувств, она мне опротивела. Вышвырните ее прочь из дома. Что бы вы с ней ни сделали, меня уже ничем не удивишь!

Вмешались