Другая. Украденная душа - Сергей Саканский

Отец уложил Машу спать, ей было непривычно и страшно в комнате одной, отец долго сидел на краю постели, держа ее за руку, она задремала и проснулась, в ужасе, что он уже ушел, но он все еще сидел, нежно держа ее за руку. Будто чувствовал, что они расстаются навсегда…

Ночью Машу мучил кошмар, он был громкий, звуковой, как оказалось, она просто слышала сквозь сон настоящие крики. Она проснулась под утро, будто кто-то толкнул ее в плечо. Маша не сразу вспомнила, почему кровать сестры пуста. Ей захотелось в уборную, она прошлепала босыми ногами по комнате, в коридоре испугалась своего отражения в длинной ночной рубашке, даже вскрикнула от испуга.

Потом ей захотелось посмотреть, как спит отец. Дверь родительской спальни была почему-то открыта настежь, в спальне горел свет. Еще Маша почуяла какой-то странный запах, такой же, какой был летом в сарае у бабушки, где зарезали кролика…

Отец лежал у двери, прижавшись щекой к дощечкам паркета, в огромной черной луже, а мать стояла посреди комнаты на цыпочках, Маша бросилась к ней, но поскользнулась, упала, обеими ладонями заскользила по кровавому пятну. Дальнейшее она помнила смутно, весь этот ужас просто вымело из ее памяти: как она сидела в шкафу, через щелочку присматриваясь к матери, которая неподвижно стояла на цыпочках под люстрой, на самых кончиках пальцев, будто балерина…

Оказалось, что отец давно жил с Дарьей как с женщиной, мать подозревала это, но только сейчас, оставшись у бабушки вдвоем с матерью, Дарья во всем призналась… Мать приехала на последней электричке, они ругались, мать схватила нож и перерезала отцу горло, он едва смог доползти до двери. После она накинула веревку на крючок от люстры и…

Никто не взял их к себе жить, даже бабушка, мать их матери. Впрочем, ее можно понять. Близняшек определили в детский дом имени Куйбышева, потом перевели в другой – в «Солнышко», потом – в третий… И всюду за ними ползло, укореняясь на новом месте, разрастаясь, словно опухоль – их прошлое.

Иногда Маша ненавидела ее и желала ее смерти. Дарья родилась на несколько минут раньше, и она всегда вела себя как старшая сестра. Дарья первой стала встречаться с парнями. Откуда-то у нее завелись деньги, вскоре все объяснилось самым банальным образом…

Так прошло пять лет. Вскоре у Дарьи появился тот, кого в старину называли «покровитель». Он-то и выхлопотал сестрам квартиру в городе, в новом районе, на Омской улице…

Оренбург – небольшой город, не Самара, третья столица России: здесь все друг у друга на виду. Но уехать они не могли. Дарья была со всех сторон повязана своим бизнесом, а Машу, тот же Дарьин высокопоставленный «покровитель» устроил в театральное училище, куда детдомовская девчонка, даже при самом высоком таланте, сама поступить никогда бы не смогла.

«Покровитель» погиб, его застрелили при очередном переделе власти, Маша давно уже окончила училище и работала в театре, снимала комнату на Чапаевке, сестру не видела уже больше года: однажды, в глухую осеннюю ночь убежала из дома, когда их случайно перепутал Дарьин клиент.

Обо всем этом ей хотелось забыть – сестра выставила ей счет: дескать, она ее содержала, пока Маша училась, давай, отрабатывай…

Все это было ужасно, она считала себя безнадежно испорченной, ей хотелось умереть. О, если бы навсегда все эти омерзительные воспоминания покрыл лунный дождь!

Вот почему за идею, которую шутя бросил ей Родион, Маша уцепилась обеими руками. Правда, обо всем ему не расскажешь, но эта детская простота решения показалась единственно возможным путем к спасению ее погибшей души.

И она благодарила судьбу за то, что однажды ей крупно повезло: в роли доброй феи Виллины ее заметил Раковский, быстро все уладил с контрактом и привез в Самару, где ее сразу и без возражений, взял и поставил рядом с собой этот красивый загадочный человек, превращавший простые движения, топот по сценическим доскам в волшебную феерию света и тьмы.

Родион, Родя…

Казалось, для нее началась совершенно новая жизнь, но в какой-то момент все оборвалось. Сначала не стало сестры, она сразу почувствовала ее смерть. Потом была Москва, странный конкурс имени Афродиты, потом сестра вернулась, но уже на другом, более страшном уровне.

Призрак. Привидение…

Нет, она не видела ее, только слышала, чувствовала внутри себя. Она была беременна своей собственной умершей сестрой.

Нет, мертвые никуда не уходят – они начинают новую жизнь внутри нас.

– Нас было двое, а теперь ты одна, – говорила Дарья где-то глубоко внизу. – А эта одна – она и есть мы обе, и теперь нас двое опять… И все, что было со мной – значит, было и с тобой. И это тебя, а не меня приголубил наш покойный «покровитель», и это ты, а не я делала бизнес в нашей уютной квартирке, которая, как нетрудно догадаться, была дана нам обеим в качестве аванса.

– Замолчи, замолчи, дура! – кричала Маша, стуча кулачками по столу.

Сидя в своей самарской комнате, одна, видя перед собой в зеркале Дарью…

* * *

Что-то происходило с нею в последние дни: в голове как будто бы существовали обширные области струящегося сетчатого света, ничем теперь не занятые. Казалось, что прежде на их месте были какие-то воспоминания, которые теперь стерлись. Эти области постоянно расширялись, будто бы шла она высоким берегом реки, а лес редел, переходя в степь, а над степью искрился и гремел лунный дождь.

Сначала она думала, что Родион ее просто разыгрывает: он говорил о вещах, о которых она не имела никакого понятия – так, будто бы она должна хорошо знать о них. Вскоре она заметила то же самое и за другими людьми. Нет, не могли они все сговориться.

А потом она перестала узнавать людей. Кто-то подходил, протягивал руки, лез с дружескими поцелуями, а Маша только делала вид, что знает этих людей. Ее жизнь превратилась в странную невеселую игру. Оказалось, что обманывать просто: можно поддерживать разговор на тему, о которой ты не имеешь никакого понятия, а окружающие ничего не заметят. Вполне возможно, что многие так и живут всю жизнь, вводя других в заблуждение собственным существованием.

Маша и представить себе не могла, что расскажет обо всем Родиону, да и вообще, кому бы то ни было. Впрочем, по отношению к Родиону – нечестно: если она серьезно больна, то кто, как не ее жених, должен первым узнать об этом?

Она была из тех людей, которые до последнего момента откладывают визит к зубному врачу. Допустим, в ее мозгу стремительно развивается опухоль. Умереть в двадцать пять лет… Скажут: не повезло. Произнесут над гробом какие-то речи:

– Мы знали ее недолго, но все это время юная, энергичная, она…

Раковский окает, смахивает скупую мужскую слезу со своих больших глупых глаз. Похоронят на городском кладбище, где они как-то раз были с Родионом, и он показал ей могилу своего отца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});