Заводная девушка - Анна Маццола

чтобы затем отчитаться перед отцом. Серые рисунки и серебряные переплеты начали проникать в ее сны. Ей снились движущиеся анатомированные мужчины, разрезанные женщины с открытыми глазами и пустым чревом.

Вероника взяла с тумбочки потертый экземпляр книги «Автоматы и механические игрушки» и снова нырнула под одеяло. Она листала замусоленные страницы, пока не добралась до той, где был изображен механический Христос и ухмыляющийся заводной дьявол с высунутым черным языком. Эту книгу отец подарил ей десять лет назад, перед отправкой в школу при монастыре Сен-Жюстен.

– Там о тебе позаботятся гораздо лучше, чем я, – заявил отец с беспочвенной самоуверенностью, свойственной взрослым.

Перед глазами замелькали картины прошлого. Вероника вспоминала, как собиралась, увязывая свои книги и кукол. Потом была ночная поездка. В монастырь ее привезли на рассвете. Он помещался в средневековой крепости, чьи каменные стены сурово глядели в серое утреннее небо. За монастырским порогом ее встретила полная тишина. Ни криков, ни скрипа колес, ни тиканья часов. Только тихое пощелкивание четок и шарканье ног по каменному полу.

Их встретила преподобная мать аббатиса. У нее было обрюзгшее улыбающееся лицо, похожее на рыбью плоть, втиснутую в апостольник.

– Добро пожаловать, дочь моя. Мы рады, что ты влилась в наши ряды. Я вручаю тебя мудрому водительству нашей воспитательницы, заботящейся обо всех воспитанницах. Познакомься с сестрой Сесиль.

Вперед вышла другая женщина: повыше ростом, сухопарая, с глазами острыми, как кремень. Она протянула Веронике костлявую руку.

– Вероника, будь смелой девочкой, – прошептал отец, когда она не сдвинулась с места.

Он легонько толкнул ее к воспитательнице. Ощутив длинные холодные пальцы женщины, Вероника подумала, что смелость ей очень понадобится. Только так можно выжить в этом месте.

– Мы учим их смирению, – услышала Вероника слова аббатисы, обращенные к отцу. – Через доброту, сострадание и любовь мы учим их идти по правильным стезям.

Но рука сестры Сесиль, уводящей Веронику от отца, вовсе не была доброй. Лицо воспитательницы не излучало любви. Она провела девочку по лестнице, затем по коридору, открыв дверь дортуара – длинной комнаты, где Веронике теперь придется спать вместе с другими воспитанницами.

– Вот твоя кровать.

Сестра Сесиль указала на последнюю в ряду из двадцати кроватей, поставленных вдоль стены, как в больнице или морге. Воспитанницы еще спали. Каждая кровать имела табличку с именем. Такая же была и на кровати Вероники, но пустая. На табличке соседней кровати значилось: «Клементина». Вероника опустила сундучок на изножье кровати и вдруг увидела, что Клементина не спит. Девочка лежала тихо, но ее карие глаза сверкали.

Услышав шаги снаружи, Вероника выглянула из окна и увидела отца, возвращающегося к карете. Она не заплакала, а с холодным пониманием смотрела, как карета тронулась.

Палец Вероники скользил по изображению древа Теофила, изготовленного из позолоченной бронзы. На ветвях сидели заводные птицы. Далеко от дома и всех, кого она знала, вдали от привычного мира книга об автоматах стала не только занимательным чтением, но еще другом и проводником. Дедал со своими дышащими статуями, царь Алкиной с его золотыми и серебряными сторожевыми псами – все они были вратами в мир, лежащий за стенами монастыря, проблеском магии за пределами холодного дортуара. Они заглушали кислый запах трапезной, разгоняли скуку непрестанных молитв. Вероника понимала: многие монахини нашли здесь пристанище. Их жизнь в миру была суровее, беднее и опаснее. Но для ребенка монастырь являлся совсем неподходящим местом, особенно для такого ребенка, как она, не привыкшего к обществу других детей и к мысли об обуздании полета ума. Помимо Клементины единственными друзьями девочки были золотые птицы и серебряные заводные мыши из ее воображения. Потянулись недели и месяцы монастырской жизни. Вероника твердо решила: она тоже будет делать вещи, изображенные в книге; существа, способные двигаться, летать и восхищать других. Она создаст свою механическую вселенную.

Отец писал Веронике раз в две недели. В письмах не было ни слова о его парижской жизни. Он рассказывал об автоматах минувших веков и о машинах, которые собирался изготовить сам. Посылал дочери рисунки и описания замыслов, над которыми работал: механической совы, движущейся руки и отряда маленьких барабанщиков. Отец регулярно присылал ей загадки и всевозможные головоломки, требуя найти ответ. В одинокой, а порой пугающей атмосфере монастыря отцовские письма были спасительным канатом.

Когда Вероника подросла, отец стал посылать ей более сложные книги, требуя, чтобы их непременно передали дочери. Это были книги по часовому делу и механике, а также анатомические атласы. Отец велел Веронике срисовывать оттуда, что поможет ей понять строение человеческого тела. Книги изобиловали схемами, планами и чертежами. Глядя на голые, безволосые фигуры, соученицы Вероники только хихикали, но она видела в анатомических рисунках совсем другое – возможность выбраться из этой гробницы с каменными стенами. Она усердно трудилась, повторяя рисунки до тех пор, пока они не совпадали с оригиналом. В то время как ее соученицы упражнялись в игре на рояле и шили, она изучала каждую часть тела, каждую мышцу и жилку. Вчитывалась в статьи, присылаемые отцом, и его пояснения. Латынь и греческий она знала лучше других учениц, поскольку для нее эти языки были живыми языками науки и анатомии.

– Старайся изучить как можно больше, – говорил отец, приезжая ее навестить. – Когда тебе исполнится семнадцать и если позволят обстоятельства, я сам займусь твоим образованием.

У сестры Сесиль отцовская идея вызывала презрительную усмешку.

– Воспитанницы нашей школы выходят замуж либо становятся монахинями. Думаешь, ты отличаешься от других? Считаешь себя особенной, не похожей на всех?

«Да», – мысленно отвечала Вероника, поскольку хорошо знала: в ней есть что-то, чего не было в других девочках.

– Твой отец поступит так, как поступают все отцы. Или он выдаст тебя замуж, или ты вернешься в монастырь послушницей.

«Не будет ни того ни другого, – твердила себе Вероника. – Я сумею убедить отца в своей полезности ему. И еще потому, что мой отец отличается от прочих». Более того, она не собиралась сюда возвращаться. Никто не заставит ее принять постриг и облачиться в монашеское одеяние. Одно дело, когда кто-то добровольно выбирал такую жизнь, и совсем другое, когда монастырские стены превращались в тюрьму. Вероника знала, какая участь ждет тех, кто оказывался запертым в монастыре против воли, в качестве наказания или по необходимости. Она каждый день видела это по лицу сестры Сесиль. «Прости нам прегрешения наши, – думала Вероника, – ибо порой они заслуженны».

Она надеялась, что отец сам приедет за ней, но он послал Эдме, от которой у нее остались смутные детские воспоминания, полные восторга. За эти годы повариха еще больше располнела, лицо ее стало