Уездный врач - Сергей Анатольевич Куковякин

не первый год занимался расследованиями убийств, поэтому версия говорливого крестьянина его особо не впечатляла. Не такое он ещё слышал.

— Вотяки часто просят своих злых духов помочь им в том или ином деле. — Кобылин перекрестился. — Принесли они в жертву мужика в благодарность старым богам… Все болеют, а они — нет. Хлебушко у них ещё хорошо родится…

Если глаза закрыть и стоящего перед ним не видеть, пришло в мысли Тимофееву, то совсем не крестьянин сейчас супротив него находится. Складно всё как говорит! Не хуже иного гимназиста.

Так, так, так… Убийство ради «всеобщего блага».

Приходилось приставу о таком уже слышать.

— Ладно, всё, хватит. — Тимофеев махнул на дверь говоруну.

Кобылин замолчал, глазами похлопал, повернулся и вышел. Обиделся даже на пристава. Он к нему со всей душой, а тот — не верит… Подкуплен, скорее всего.

В Аныке дело о трупе без головы ни на шаг не продвинулось и пристав решил перебраться в Старый Мултан. Завозился всё же у него где-то внутри червячок сомнения.

А, вдруг?

Да, нет…

Ну, а всё же?

Свят, свят… Чертовщина какая!

Труп уже начинал пованивать, поэтому по приезду в Старый Мултан он был помещен в ледник. Хозяин ледника упирался всеми четырьмя конечностями, пришлось приставу на него даже прикрикнуть.

— К телу никого не подпускать! — таково было строгое распоряжение пристава. Уездный врач был им давным-давно уже вызван, но…

— Эпидемия, на тифе занят…

Такое положение дел Тимофееву крайне не понравилось. Мало ли, что на тифе занят. Тут-то дело неотложное.

— Из соседнего уезда тогда нужно позвать, — предложил пристав ещё один вариант ускорения расследования дела.

— Светловский болен, — последовал ответ от осведомленного непонятно откуда криминалиста из губернского города. В Старом Мултане сейчас уже целая делегация приехавших по поводу трупа квартировала и о спокойной жизни Тимофееву оставалось теперь только мечтать.

День ото дня у него к тому же формировалось всё более и более неприязненное отношение к местным вотякам.

Тимофеев уже который день наблюдал текущую вокруг него мултанскую жизнь и в душе не уставал поражаться вотякам. Они совершенно не скрывали ни от кого своих старых языческих верований, но вместе с тем и дружно ходили в православную церковь и там усердно молились чуть не расшибая лоб.

Мултанские же русские, а пристав продолжал проводить опросы, в один голос твердили, что вотяки в своей обыденной жизни совместили у себя две религии, поэтому могли одной рукой ставить в церкви свечку за упокой, а другой — приносить по старой памяти в жертву какое-либо домашнее животное. Тимофееву сообщали, что козе или корове при этом в обязательном порядке отрубали голову, после чего потрошили тушу. Мултанские вотяки, так у них ведётся, забирали внутренности из обезглавленных животных при проведении своих языческих обрядов.

Шепотком, даже оглядываясь, доброхоты сообщали приставу, что в последний год количество жертвоприношений у вотяков сильно выросло, поскольку они все настойчивее выпрашивают у своих старых богов послать им урожайный год.

— Одних животных их духам мало… Стали они посматривать в сторону людей… — уже не первый раз слышал в Старом Мултане пристав Тимофеев.

Его всем этим как бы наталкивали на напрашивающийся логический вывод — мултанские вотяки на это раз все же перешли дозволенную черту и совершили ритуальное убийство.

Как будто сговорившись, русские семьи Старого Мултана, а их насчитывалось около сорока, совместно ополчились против местных вотяков, которых было почти в три раза больше. Православные всячески старались навредить соседям-язычникам.

Тимофеев принял решение в это дело глубоко не лезть, разумно предпочитая оставаться в стороне. Он даже пока не стал лично осматривать шалаши, в которых мултанские удмурты молились своим богам. Пристав решил, что это занятие для помощника окружного прокурора Раевского.

Да, в эти самые дни появилась неприязнь к мултанским вотякам и у ещё одного человека, прибывшего на расследование данного уголовного дела.

Участвовавший в сем дознании полицейский урядник Жуков настоятельно попросил у самого состоятельного жителя села Василия Кузнецова денег «на мундир» и, получив от него десять рублей, туже попросил еще восемнадцать. Чай не обеднеет инородец! Когда же Кузнецов ему в этом отказал, обиженный урядник тут же накатал рапорт начальству о том, что Кузнецов пытался его подкупить с целью замять расследуемое дело.

Глава 15

Глава 15 Раевский, молельный шалаш и корыто

Жизнь в Вятской губернии в конце девятнадцатого века текла неспешно — куда торопиться-то? Вятчане последовательно следовали пословице — воробей торопился, да мал уродился…

В последних числах мая в Старый Мултан прибыл помощник, товарищ — как в то время значили, окружного прокурора Раевский. Сразу же с порога он выразил недовольство, что Тимофеевым до сих пор не осмотрены шалаши, где вотяки своим старым богам молятся.

— Как не осмотрели? Почему? Что думали?

Тимофеев только руками развел…

— Сейчас же приступаем!

Ну, как скажете…

В одном из шалашей помощник окружного прокурора и нашел испачканное кровью корыто.

— Вот! Всё самому делать надо!

Остается всем нам только с ним согласиться — хочешь, чтобы что-то было хорошо сделано — сделай это сам. Правда, работает это правило только в том случае, когда на своих помощников ты совсем не можешь понадеяться и нет совершенно никакого смысла делегировать им полномочия.

Кровь на корыте давным-давно высохла, но ведь и Матюнина Конона Дмитриевича не вчера головы лишили!

— Чей шалаш⁈

Полицейские чины с ответом на этот вопрос затруднились.

— Моисея Дмитриева, — пояснил сельский староста Андриан Александров.

— Доставить его сюда!

Помощник окружного прокурора для вида тяжело вздохнул — сам же был он собой всемерно доволен. Бестолочи! Без него элементарных вещей сделать не могли!

Тут же притащили указанного старостой вотяка, по дороге ему ещё и тумаков надавали.

— Так курицу в жертву приносил… Давно