Наследие дракона - Юлия Июльская

кончика хвоста. – Это лишь одна из возможностей в переплетении судеб, шанс наконец объединить земли. Впервые за всё время существования мира этот шанс нам предоставился. Мы получили возможность поставить точку в распрях и скрытой ненависти, что тянется столетиями. Мы можем изменить мир. Как не попытаться?

Норико с удовольствием не пыталась бы, её всё устраивало. Она жила своей жизнью, никого особенно не трогала, делала что хотела, и ей ничего за это не было. Прекрасная жизнь. Изумительная. Всем на зависть. Променять её на попытки наладить связь между людьми и ёкаями? Так ей было плевать и на тех, и на других. Она даже с кошками не очень-то ладила, какое ей дело до остальных?

Но Норико не привыкла говорить правду. Особенно когда эта правда может разозлить богиню, в гостях у которой ты находишься. Особенно когда ты не почётный гость, а, можно сказать, самая известная преступница Яманэко. Поэтому впервые с момента, как оказалась здесь, она сделала то, что умела так же хорошо, как убивать и примерять чужие ки. Она соврала.

– Вы правы, госпожа. Мы обязаны попытаться.

Каннон снисходительно улыбнулась.

– Милая Норико, такая бойкая за стенами этого замка и такая послушная здесь. К чему эти притворства? Неужели ты боишься меня?

Конечно, она боялась.

– Не стоит. Я не из тех, кто станет наказывать за выбранный путь. Каждое твоё действие имеет последствие. И вся ответственность за последствия – на тебе. Это уже достаточное наказание за любой выбор. Так что прекращай изображать послушание.

– Ладно, – Норико и не думала прекращать.

– В общем, – Каннон вздохнула, – мне нужно, чтобы ты отправилась в Шинджу.

– Что?! – вопль получился истошный. Такой же, как если бы Норико отдавили хвост. Ну, может, немного ниже, на полтона. Она ожидала, что её могут изгнать из Яманэко, но чтобы выселить с материка! Не слишком ли суровое наказание от богини милосердия?

– Вот сейчас ты больше похожа на себя настоящую, – заметила богиня, по-прежнему улыбаясь. – Я хочу, чтобы ты отправилась на остров и отыскала принцессу. Впрочем, это будет нетрудно: просто ступай в столицу к императорскому двору. Понаблюдай за девочкой, узнай, раскрылся ли её дар. Если ещё нет – дождись, когда это произойдёт. И постарайся сделать так, чтобы тебя не поймали. Люди в столице чтут старые традиции и пока не готовы заводить дружбу с вам подобными. Ты всё поняла?

– Я… погодите, почему я?

– Не ты ли самая изворотливая из всех бакэнэко? Ты не уступаешь в хитрости даже кицунэ и ногицунэ, а некоторых и превосходишь. Уверена, если бы нужно было перехитрить девятихвостую, ты бы и здесь что-нибудь придумала. К тому же тебя не обременяют близкие отношения на Яманэко, у тебя нет семьи. Сама понимаешь, я бы не стала отправлять чью-то мать или отца, даже супруга на неопределенный срок через море.

Норико понимала. Но плыть по морю казалось сомнительной идеей. А идея попытаться прижиться во дворце императора в стране, столица которой, судя по всему, столица ненависти к ёкаям, – ещё сомнительнее.

Она взглянула на богиню, пытаясь отыскать в её взгляде ответ на рвущийся из ее души вопрос «за что?», но встретила только милостивую улыбку. Может, богиня говорит правду, а может, это и есть её способ наказать Норико за все проступки разом. Как бы то ни было, противиться воле Каннон она не смела.

– Я всё сделаю, госпожа. Можете на меня положиться.

* * *

В праздники сёгун всегда освобождал от службы своих самураев. В мирной Шинджу давно не было войн, а потому даже сейчас, когда безопасность империи находилась под угрозой, Мэзэхиро-сама без лишних слов отпустил всех, позволяя насладиться отдыхом. Он привёл отряд в город, когда до стражи дракона и рассвета оставалось по меньшей мере три коку, и сказал:

– Отдохните завтра как следует, чтобы к следующему рассвету быть готовыми к долгому пути.

Воины спешились и передали лошадей конюхам.

– Но разве праздник не продлится дольше? – уточнил Кио, принюхиваясь к аромату сладостей, уже заполнившему дворец.

– Продлится, но не для нас. Через сутки жду вас у ворот Покоя.

На этом они и разошлись.

В Шинджу работа и служба в праздники считалась едва ли не преступлением. Работали только те, кто готовил и подавал еду, обслуживал придворных и развлекал народ. Даже охраны во дворце оставалось немного, ведь в большом её количестве не было никакого смысла: отдыхающие стражники и самураи пугали народ ничуть не меньше – а то и больше – тех, что оставались на службе. И ещё, конечно, торговали купцы, для которых любое празднество – возможность разбогатеть. Они открывали свои лавки задолго до рассвета и закрывали глубокой ночью. А многие из местных семей так и вовсе не прятали товар ни на коку, сменяя друг друга и держа лавки открытыми всю ночь.

Хотэку нравилась суета городской жизни, хотя он и не мог понять беспечности жителей столицы. Праздность мирного населения была ему чужда, несмотря на то что с восьми лет он сам стал его частью и жил в городе у добрых людей. Мать заботилась о нем и учила видеть красоту всего сущего, а отец воспитал в сыне гордость и справедливость. Единственное, что никак не удалось привить Хотэку, так это любовь к простому труду.

Он явился к ним нелюдимым ребёнком, готовым драться из-за любого косого взгляда. Когда он изъявил желание стать самураем – никто не удивился и не препятствовал. Воинам хорошо платили. Хотэку полагал, что именно благодаря этому его отдали на обучение при дворце, иначе родители, вероятно, привлекли бы его к семейному делу. Но даже если так – это нисколько не умаляло его благодарности.

Дом семьи Фукуи, куда он направлялся, расположился вдали от дворца, на четвёртой линии, объединяющей кварталы между третьей и четвёртой улицами, в глубине переплетения переулков, так как жизнь у проспектов могли себе позволить лишь знатные семейства столицы.

Не доходя до шумного перекрёстка четвёртой улицы и центральной дороги Синего дракона, Хотэку свернул на улочку, над которой высились покосившиеся от времени и непогоды крыши. В воздухе пахло помоями, но к этому привыкаешь за месяц, что уж говорить о десяти годах. И хоть дома здесь не слишком богаты, Хотэку знал, как ему на самом деле повезло оказаться именно в этом квартале. Он с самого начала был вполне доволен этим местом, а позже, изучив весь город и особенно северную его часть, он всем сердцем благодарил Акито. В Иноси из Ши проще всего было войти с севера по главной дороге, но волк заставил Хотэку обойти город и зайти с юго-восточной стороны. Здесь он и обрел спокойную жизнь.

Тем не менее, живя среди людей, Хотэку каждый день таился от них. И потому любой праздник для него был лишь очередной декорацией к жизни изгнанника, живущего в чужой шкуре. Беспечность, с какой другие относятся к своим жизням, казалась ему слишком наивной, ведь сам он никогда не чувствовал себя в полной безопасности, всегда готовый обороняться. И каждый раз осознание беззащитности дворца вызывало неясное беспокойство и внутренний протест.

Но самураям велели отдыхать. Потому он вошёл в дом, снял доспехи, сменил одежду и даже заставил себя поспать пару коку, прежде чем отправиться на поиски родителей. Они торговали шёлком, и всё свободное от службы время он посвящал помощи тем, кто был достаточно добр, чтобы приютить сироту без рода и племени, дать ему дом, любовь и образование.

Они наверняка давно ушли на рынок, чтобы успеть пораньше разложить товар.

Так и оказалось. Мама обнаружилась на своём обычном месте среди прочих купцов. Она предлагала женщинам один из тех шёлковых нарядов, что изредка шила сама по неизвестной даже ей самой причине. Редко кто покупал готовые кимоно. Все, кто мог себе позволить расшитые дорогие наряды, заказывали их у мастериц, потому отец не любил эту причуду Мики. Говорил, что та лишь переводит дорогую ткань, тратит время, а потом продаёт за бесценок то, что вышло, другим торговкам.

– Уверяю, Кари-сан, ваш муж это оценит. Возьмите ещё это верхнее кимоно, – Мика лихо подхватила наряд цвета штормового моря и чуть поводила руками под тканью, чтобы в неярких лучах восходящего солнца переливались вплетенные в неё