На краю света. Подписаренок - Игнатий Ростовцев

Но вот мы переехали по шаткому мостику нашу речку и поворотили в Облавное. Теперь дорога наша пошла наизволок в гору. Тут я вспомнил, что у меня за пазухой печенюшки от тетки Марьи, и мне сразу сильно захотелось есть. Я с жадностью стал их жевать. И думать о тетке Марье.

Тетка Марья — женщина высокая, полная. Дядя Илья кажется около нее каким-то замухрышкой. А вот ходить она почти не может, у нее все время болят ноги. И с хозяйством ей управляться очень трудно.

Тетка Марья очень любит меня. Когда придешь к ним за чем-нибудь по делу или в праздник заглянешь, она всегда угощает медком. Пасека-то у них большая, а детей своих нет. Вот она и угощает меня. Окромя того, тетка Марья хорошо «вправляет мозги».

Многие ребята очень часто встряхивают себе голову. Особенно зимой. То с коня кто-нибудь брякнется, то с санок на катке свалится и стукнется головой о мерзлую землю. Ну, у него и зайдут мозги за мозги. А потом начинает болеть голова.

Нынче зимой увязался наш Конон за мужиками белковать куда-то по Шерегешу. Весь день ходил там за ними. И все было ничего. А к вечеру, уж по дороге домой, отстал от, них и плелся один. И вот то ли устал, то ли недоглядел, но только напоролся лыжей на какой-то сук из-под снега. На его счастье, катился он не так уж шибко. Но все же перекувыркнулся несколько раз и, видать, стряхнул себе мозги. Вечером — голова болит, утром встал — голова болит. День, другой — все на голову жалуется. Тогда мама и говорит ему: «Иди к тетке Марье. Пусть она вправит тебе мозги-то как следует. А то они у тебя, видать, сошли с места».

Конон пошел к тетке Марье лечить голову. А я увязался за ним посмотреть на это дело.

Сначала тетка Марья попросила Конона посидеть немного да отдохнуть. Она налила нам по стакану чаю и поставила блюдечко медку. А потом начала расспрашивать: когда и как он стряхнул свою голову. Когда Конон рассказал ей, как все это с ним приключилось, тетка Марья начала охать и ругаться, что он такой неосторожный: «Там ведь можно так стукнуться, что и домой не воротишься. Занесет снегом так, что и до весны не найти. Пропади она пропадом, эта ваша охота. У меня Илья как уедет в тайгу, чтоб она провалилась в тартарары, я места себе не нахожу. Хотя бы прибыток какой был. А то ведь так больше ездят — себя тешат. А тут сиди да изводись — скоро ли приедет, али медведь там его задрал, али сам себе где-то шею сломал».

Поругавшись сколько надо, тетка Марья стала спрашивать Конона, в каком месте у него болит голова, чтобы, значит, узнать, куда у него свернулись мозги. Если боль стоит в затылке, значит, они назад покачнулись, если же какая-нибудь одна сторона головы болит, значит, они сдвинулись или вправо, или влево. Это уж каждому понятно. Но оказалось, что у Конона вся голова болит. И справа, и слева, и с затылка, и особенно над глазами. Тут тетка Марья покачала головой и тяжело вздохнула. А потом взяла длинную веревочку и опоясала этой веревочкой Конону голову над самыми ушами. Потом взяла из печки уголек и сделала на веревочке метки против носа, около ушей и по самой середине затылка. Затем сняла с его головы эту веревочку и как-то так сложила ее по своим отметинам, что ей сразу стало ясно, в какую сторону у него подались мозги. После тетка Марья легонько стала встряхивать голову Конону так, чтобы мозги у него выправились и легли куда надо. Погладит ее, пожмет, пощупает в разных местах, еще раз погладит своими пухлыми перстами и опять осторожненько начнет встряхивать. Внапоследок она еще раз опоясала ему голову своей веревочкой, опять отметила на ней угольком все нужные места, снова сложила ее по отметинам и сказала:

— Ну, теперь, кажись, все наладилось. Сейчас мы стянем тебе ее покрепче рушничком, а потом ты полежи немного вон на кровати под полатями. Пока она у тебя не отерпнет. Да не тряси головой-то, а то мотаешь ею, как баран.

Тут тетка Марья крепко стянула Конону голову рушником и положила его на кровать.

— Лежи пока тут, греховодник. А я скотишку сгоняю на речку напоить.

Пока тетка Марья ходила по своим делам, Конон смирно лежал на кровати и не тряс головой. Через некоторое время тетка Марья пришла в избу.

— Ну, как ты тут? — спросила она его. — Болит голова-то?

— Да вроде лучше стало, — ответил Конон.

— Так и должно быть, — сказала тетка Марья. — Теперь иди домой да полежи беспременно денька два. Вот все и пройдет. Ну, с богом. Иди помаленьку, не торопись.

Мы пошли домой. Лежать Конон, конечно, не лежал ни одного дня. Но головой трясти все-таки остерегался. И действительно, голова у него помаленьку наладилась. Видать, мозги окончательно укрепились на своем месте.

Пока я жевал печенюшки тетки Марьи да думал о ней, мы продолжали подниматься вверх по Облавному. По обе стороны дороги развертывались широкие лога с пашнями и покосами. На многих полосах уже маячили борноволоки. Видать, люди ночевали здесь, на пашне, если так рано выехали на бороньбу.

Наконец дядя Илья повернул в одну из таких развилок, и я сразу сообразил, что мы скоро доедем до места. Спустя некоторое время мы поднялись на самую стрелку и поехали по дороге к видневшемуся вдали стану. По обе стороны тянулись вспаханные и засеянные полосы. В одном месте кто-то боронил в три бороны у самой дороги. Когда мы подъехали ближе, я увидел, что в седле на четвертом коне сидела женщина. Дядя Илья остановил своего коня и спросил ее:

— Ты одна здесь боронишь, Зоя?

— Я-то? Нет, с тятенькой.

— А где он?

— Тятенька-то? Во-он… на меже. Лежит под березой.

— Он что у тебя, опять занемог?

— Тятенька-то?.. А чево с ним поделаешь. Вчерась не успела на полосу выехать, а он сразу за топор. Ты, говорит, борони тут, а я пойду вон на залежи березки корчевать. Я бороню себе да бороню, а он там на залежи копошится. В обед приходит — еле языком вяжет. Я попробовала было сказать ему, чтобы он садился вместо меня да боронил. А я, говорю, вместо тебя эти березки корчевать буду. Али, говорю, мы с мамонькой их осенью после страды выкопаем. Куды там, рассердился, начал ругаться, А после обеда опять туда уплелся. А вечером уж еле до стана дотянул. В груди колотье, сердцебиение, есть не хочет, заснуть не может. Сегодня с утра под березой лежит да только охает. И домой не едет. Не хочет одну меня оставлять. Как будто я маленькая. Я просто не знаю, что с ним и делать. Поговорил бы ты с ним, дяденька Илья.

— Так он меня и послушает.

— Ну, все-таки. Вон он, сюда плетется. Попробуй урезонить его.

Тут Зоя тронула лошадь и поехала по полосе в другую сторону от дороги.

— Вот человек! — не то с осуждением, не то с уважением сказал дядя Илья. — Никакого удержу на работу. Разве с его здоровьем березняк корчевать…

— А почему он такой жадный на работу? — спросил я дядю Илью.

— В отцову родову выдался. Тот до самой смерти не знал у них роздыху. И умер-то, сердешный, на поле. Поехал по коней да и потерялся. Ждали, ждали, а потом поехали его искать. Нашли в Казлыке. Лежит, понимаешь, под кустиком на потнике и спит. Конь рядом, приколот на аркане. Подошли к нему, тронули, а он уж холодный.

Тут дядя Илья вытащил из кармана трубку, выколотил ее о брусок телеги и стал не торопясь закуривать.

— Так и он. Весь в отца пошел. Сызмалетства у него какая-то жадность на работу. Все хватает, больше всех надо. До беспамятства работает. Жать начнет — жнет до того, пока не свалится. Полежит на меже, немного очухается и опять бросается на полосу. А сено мечет до того, что падает замертво под зародом. Тут Устинья сваливает его на телегу и везет домой. Другой на его месте давно скопытился бы. А он посидит день-два дома, оклемается и, глядишь, опять уж копошится на покосе.

— А почему он работника не наймет? — спросил я дядю Илью.

— Вот и я ему то же баю. Что ты, говорю, Андрей Васильевич, не возьмешь себе работника? Хоть бы, говорю, на лето. Все-таки легче будет. Куды там! Возьми, говорит, его, а потом ходи за ним да присматривай. Знаешь, говорит, какие теперь работники-то пошли… Да и на что он нам, говорит, работник-то… Зоя, слава богу, выросла. Невеста уж. Мне зять хороший теперь в дом нужен, а не работник. Вот и ищет теперь для Зои подходящего жениха. Да! Знает человек, как жить и себя соблюдать. Табак не курит, вино не пьет. Разве уж с кем в компании али с устатку когда выпьет рюмку. Не матершинничает. У него и ругань только одна: «Петнай тебя». Это он дивствительно позволяет. И ведь то антиресно, что все у него получается складно да ловко. Жнет как-то с прискоком. И не угонишься за ним. Суслоны на полосе ставит строго по ранжиру. Зарод на покосе смечет — любо-дорого смотреть. Дрова пилит по мерке. Если рез приходится на сук — он и по суку пилит. Чтобы, значит, каждое полено в плипорцию было. На гумне у него чище, чем у другой хозяйки в доме. Во-он идет… Смотри, как он с этой корчевкой-то ухайдакался. Еле тянет.

Действительно, Андрей Зыков еле тянул к нам по меже. Это был высокий худощавый мужик с небольшой реденькой бороденкой, одетый, как все мужики на пашне, во все холщовое и в броднях с кожаными подвязками.