Вепрь-2 - Константин Калбанов

— Все как есть прознала. Помнишь ли, боярышня, того скомороха, что нас тут на заднем дворе развлекал?

— Как же. Мы когда с дедушкой в Обережную ездили, ну когда в меня чуть стрела не попала, он уж хозяином на постоялом дворе был, — ага и гордости в голосок подпустила, а то как же, ить смертушка сторонкой прошла, когда она бросилась батюшку спасать.

— Вот-вот, он самый. Так вот он в прошлую осень оженился на холопке своей, полюбилась она ему, вот он ей вольную дал и под венец повел. Коли ты там была, то должна была наверное ее видеть, Голубой звалась.

— Была такая, мне прислуживала, ничего так, красивая, — показалось или тень на лике младом мелькнула, а в голоске что-то на недовольство похожее. Да ну. Конечно показалось, с чего бы это ей недовольной быть.

— Так вот, к лету у них дите народилось, дочка. Сказывают Добролюб, ну скоморох тот, души в ней и женке не чаял. А тут война. Налетели вои гульдские да пожгли то подворье, всю его семью и холопов смерти лютой придали. Сам он едва живой остался, пришел в себя, а ни подворья, ни семьи-то и нет. Самого изуродовали так, что от лика только маска звериная осталась и сказывают в самом в нем от горя случившегося, зверь лютый проснулся. И пошел он мстить за семью свою, за любовь загубленную…

— Так таки и любовь.

— А как же иначе-то. Нешто можно просто так извести столько народу. Гульды уж пролом в стене сделали и готовились на утро штурму учинить, а Добролюб, прокрался в лагерь ихний да потравил прорву народу. Наутро все уж в чистое приоделись, чтобы смертушку принять, а к ним выходит скоморох и весть несет, что гульды сегодня воевать не станут. Поговорил он о чем-то с твоим батюшкой, о чем, никто не ведает, да только после того разговора воевода, начал готовить людей к бою. Следующей ночью, Добролюба за стены отправили, а под утро у гульдов в лагере пороховой погреб взорвался. Батюшка твой сразу стрельцов в бой повел, крестьяне посадские и окрестные в сторонке не остались, во след за сотнями пошли и как те гульдов отбросили, увели пушки в крепость, а что не смогли порушили. Вот тогда-то конец войне считай и случился, потому как сил у ворога взять Обережную более не оставалось.

— И все это Добролюб?

— Ага. Да только сказывают, он и по сей день покою не знает, все за ладу свою мстит.

— Вот же заладила, любовь, лада, — да что это с боярышней, она ить страсть как любит романы западников про такое читать, и славенские сказания, что в книги уложены все уж перечитала, и пересказами разными заслушивается, а тут фырчит как котенок недовольный.

— Точно тебе сказываю Смеяна. Муж коли любит все учинить сможет. Вот хош я скажу Свистухе, чтобы залез на крышу терема и спрыгнул, сделает, — убежденно проговорила Птаха.

— Ой ли?

— Спрыгнет, вот скажу, что за него пойду, прямо сейчас побежит.

— И думать не смей. Расшибется муж, а тебе только хиханьки, — заволновалась Смеяна, забота о холопах у нее уж в кровь вошла, а парень служил верно и исправно. Про его же безответную любовь всем было ведомо.

— Да какие уж тут хиханьки, коли слово держать надо будет.

— Вот скажу матушке, повелит тебе и так за него пойти.

— Так я ведь это только для примеру, — не на шутку разволновалась девица. Парень он конечно пригожий и ликом весь благообразный и муж не из последних, да только не лежала к нему душа, что тут поделаешь.

— Ладно, пошутила я. Но и ты, так больше не шути. Ишь удумала над мужем изгаляться. Иди уж.

Девка вышла оставив боярышню одну, а на ту хандра напала. Спроси отчего, так и не объяснит. Нет, что испортило ей настроение она понимала, рассказ о поруганной любви скомороха и то, что он за то люто мстил гульдам. Вот только кто бы объяснил какая ей с того печаль? Ну да, видела она как он на нее взирал, льстило это сердечку девичьему. И там на постоялом дворе она специально до последнего лик не открывала, а потом буквально наслаждалась, произведенным эффектом. И еще больше ликовало сердечко, когда она смертушки избежала, а он про то прознал. Вид у него был тогда такой… Такой… Ну, прямо как в тех романах рыцарских, прямо как в рассказе Птахи, словно он весь мир готов за нее извести. Понимала она, что он никто против нее и надежды ему никакой нет, и сама о том вроде не думала, сладостно на душе, что вот так на нее взирают и ладно. Так чего же сейчас-то?

До конца дня она сама не своя ходила и все на подворье в толк никак взять не могли, что с вечно веселой и смешливой боярышней приключилось. А что тут скажешь, коли она и сама ничегошеньки не понимала. Однако пришло утро, солнышко разогнало тучи на небе и на душе у девицы посветлело, а лик озарился озорной улыбкой. Миновала хнадра, ну и слава Отцу небесному, не то уж думы появились, не приболела ли красавица.

К обеду еще одно событие приключилось, на двор въехали три всадника. Какой-то молодой боярич в сопровождении двух боевых холопов заявился с поклоном к Световиду от батюшки своего боярина Вяткина, да с грамоткой к осадному воеводе Градимиру из приказной избы, чегож грамотку до крепости держать, коли воевода здесь оказался.

Дружба, дружбой, служба, службой, но как только этот парень взглянул на Смеяну, так и позабыл как дышать. И взгляд тот не прошел сторонкой, был замечен девой, и не осталось больше и тени в душе от прошлого ненастья, снова сердечко екнуло, а глазки сами из под опущенных ресниц на младого воя косятся, а тот и ликом и статью пригож. Чует девичий взгляд, а от того, грудь колесом сама выгибается, будь хвост, так непременно распушил бы похлеще павлина, рука сама своей волей живет и картинно на изукрашенную рукоять сабельки ложится. И все-то молодым кажется, что та игра только между ними происходит, никому неведомая и никем не понятая. Посматривают на те потуги старшие, да прячут улыбки, кто в бороду, кто в край платка. Ой, что то будет.

ГЛАВА 3

— И ты Здрав будь, Добролюб, — мужчина сладенько так улыбнулся.

Едва взглянешь на такого и сразу вспоминается народная мудрость: Мягко стелет, жестко спать. Впрочем, может это у Виктора такая ассоциация, потому как он прекрасно знает, что этот купчина подставил своего подельника, сразу и по полной. Повидимому, он специально никогда не забирал весь товар из закромов постоялого двора, чтобы случись что, у представителей власти имелись неопровержимые доказательства вины владельца подворья.

Ладно, нужно играть дальше. Виктора подставить у него никак не получится, он-то знает чего ждать от этого красавца, а вот купчишка видать считает себя самым ушлым. А и то, из такой передряги почитай без потерь вывернуться, да и Лисом за так не назовут, здесь почти все имена с умыслом даются. Страшные раны на лице посетителя ничуть не пугают Отряхина. Нет, сказать, что впечатления вовсе никакого, это соврать, но то больше неприятные ощущения от вида безобразных шрамов, а вот страха или неуверенности в себе ни чуть не бывало.

— С чем пожаловал? Гляжу, товар не рассматриваешь, а прямиком ко мне, стало быть, дело какое имеешь.

— Ума у тебя палата, — глянув по сторонам и никого не увидев в лавке, произнес Виктор.

Ничего удивительного в том, что посетителей не было, время уже послеобеденное, пик миновал, а тут еще и нудный дождик еще с рассвета как зарядил, так никак успокоиться не может. Холопов Лиса тоже не видно, похоже в лавке он один, но вот убедиться в этом не мешало бы. В таких разговорах лишние уши ни к чему, потому как если Волков только заподозрит что-то неладное начнет обрубать концы, а этот купчина ему нужен, эдак он время с экономит, потому как была у него уверенность, Отряхин имеет выход на тех, в ком нуждался Добролюб. Вот только не нужно показывать, что обо всем догадывается, пусть купчина уверится в своем превосходстве.

— А ты как думал, — уже самодовольно улыбнулся купец, — коли с головой не дружить так можно и по миру пойти.

— Вот и я о том. Не ведаю знаешь ли, да только досталось мне этим летом.

— Слышал. Сочувствую горю твоему, в одночасье лишиться всей семьи… Понимаю, словами тут не поможешь…

— Тут ничем не поможешь, — ответил Виктор пряча глаза, в которых сейчас плеснулся бешеный огонек, вот всегда так, как про то подумает, но нельзя купчине обличье свое выдавать, он и произнес-то это едва слышно, от чего голос показался дрогнувшим от переполняющего горя, но никак не ярости, — но ить жизнь-то продолжается, потому живым о живых думать нужно, а усопшим отдать дань уважения.

— Твоя правда Добролюб.

— Так вот, когда побили моих и пожгли подворье, нашли аспиды мою казну. Я как раз собирался отправляться в Рудный, там заказ у меня на товар большой, потому деньга не в схроне была, а в доме.

— Много взяли?

— Остались только слезы.

— Но ить я слыхивал, воевода батюшка тебе подворье за счет казны восстановил и ты с большим прибытком гульдам кровушку пустил, одних боевых коней восемь взял, да оружия и справы всякой. Нешто не восполнило?