СССР — Империя Добра - Сергей Кремлёв

Елизавета же пригласила в Россию будущую Екатерину Великую, которая может быть охарактеризована тремя словами: духовная наследница Петра. В 3-м томе своего журнала «Современник» Пушкин привёл такую историю:

«Государыня Екатерина II говаривала: „Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли было уже о том при Петре Великом, — и почти всегда открывается, что предполагаемое дело было им уже обдумано“…»

Это Екатерина назвала Россию Вселенной, и она же собрала вокруг себя таких людей, которые окончательно утвердили Россию в европейской политической системе как важнейший фактор. И это был фактор Добра.

Так, екатерининская Россия инициирует мирные переговоры, а затем гарантирует Тешенский мир 1779 года между Австрией и союзными Пруссией и Саксонией. А в начале 1780 года в связи с насильственными действиями английского флота по отношению к нейтральной торговле в ходе войны Англии с боровшимися за свою независимость североамериканскими колониями Россия выдвигает принцип вооруженного нейтралитета и обращается с соответствующей декларацией к Англии, Франции и Испании, втянутым в войну.

Две последние идею России признали де-юре, Англия вынуждена была считаться с ней де-факто. Принцип этот был также закреплён в системе союзных договоров России 1780–1783 годов с Данией, Швецией, Голландией, Пруссией, Австрией, Португалией и Королевством обеих Сицилии.

Этот вклад екатерининской России в правовое обеспечение режима глобальной стабильности не всегда нами вспоминается и адекватно оценивается, но такой подход к решению международных проблем был и подлинно новаторским, и дальновидным. Даже Англия в 1856 году, при заключении Парижской декларации о морской войне, была вынуждена признать старую русскую идею, а позднее эта идея вошла в ткань Гаагских конвенций уже XX века.

Россия Екатерины ведёт войны почти постоянно, но всё это — исторически неизбежные войны. И сын Екатерины Павел I смог активно вмешаться, например, в первую фазу наполеоновской эпопеи только потому, что такие фигуры, как Суворов и Ушаков, были подготовлены всем ходом царствования матери.

Павел — фигура противоречивая, привлекательная и несуразная одновременно. Пушкин в своем дневнике за 1834 год назвал его «нашим романтическим царем». Но роль России и её европейский потенциал этот «романтик» понимал отлично. Он — природный монарх был готов пойти на тесный союз с революционной Францией, потому что этот союз мог бы доставить Европе прочный мир. А мир — это высшее проявление Добра в мире.

18 декабря (по старому стилю) 1799 года Павел пишет замечательное по своему духу письмо первому консулу Бонапарту:

«Я не говорю и не хочу спорить ни о правах человека, ни об основных началах, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается».

Блестящая формулировка принципа мирного сосуществования стран мира! Да, Павел перегибал карту Европы со словами: «Так я разделю Европу с Наполеоном», но это был жест не завоевателя, а миротворца, понимавшего, что если самая мощная держава мира искренне лояльна по отношению к России, то война в мире становится невозможной.

Однако «равновесие» в Европе слишком многими понималось по-английски. Доминирующее миротворческое влияние в Европе франко-русского союза для идеологов такого «равновесия» было неприемлемо. Намечавшийся альянс России с Францией был ликвидирован весной 1801 года грубо, но эффективно — золотой табакеркой Николая Зубова по виску Павла. Может ли Зло поступать иначе?

* * *

К КОНЦУ XIX века границы России сложились практически окончательно, и именно сложились, хотя за многие территории внутри этих границ порой веками шла вооружённая борьба. Но экспансионизм как последовательная политика, как стремление получить столько, сколько может обеспечить военная мощь в данный, текущий, сиюминутный момент, России не был свойствен никогда.

Мы приходили в Пруссию, в Берлин в Семилетней войне и сами уходили оттуда.

Мы прошли всю Европу до Парижа в походе 1813–1814 годов и прошли её вновь, от Парижа до Петербурга, возвращаясь домой.

Мы пришли в революционную Европу в 1848 году с охранительными целями, но опять-таки ушли без материальных приобретений.

В русско-турецких войнах XIX века мы освобождали целые страны и народы, но плодами, в том числе и территориальными, даже этих побед пользовались чаще другие, чем мы.

Иногда мы уходили даже оттуда, откуда уходить нам не следовало бы — из Северной Америки. Геополитически приобретение Аляски и Алеутских островов было для России полностью оправданным. И если уж эти земли не населяли народы, способные создать собственное государство, то лишь одна великая мировая держава могла претендовать на них по справедливости — Россия! Однако Россия уступила и здесь. И это хорошо показывает — когда Русское Добро уступает и теряет потенциал действия, это автоматически усиливает в мире силу Зла.

Кавказские войны Россия вела не за Кавказ, ибо Грузия и Армения пришли под руку России добровольно и только так могли выжить в прямом смысле этого слова (полтора миллиона турецких армян Турция не постеснялась вырезать уже в XX веке!). На Кавказе пришлось воевать в основном с горцами, подстрекаемыми извне. Что же касается Средней Азии, то просто напомню, что, например, Маркс однозначно оценивал миссию России в Средней Азии как прогрессивную и цивилизаторскую.

Естественные границы великого государства простираются или до мощных естественных преград — рек, морей, гор, или до того места, откуда начинаются другой быт, другой язык, способные существовать автономно, не подпадая под чужое верховное влияние. В этом смысле Россия распространилась лишь до своих естественных границ, и не более того! И если сравнить в каждый отдельно взятый исторический период XIX века Россию и другие мировые державы, то можно уверенно заявить, что только Россия — одна из всех — и тогда была территорией Добра.

В грех чисто империалистической экспансии Россия впала только на Дальнем Востоке, ввязавшись в авантюру Русско-японской войны. Но как раз её неуспех лишний раз показал, что действия в стиле сил Зла России противопоказаны! Впрочем, на том же Дальнем Востоке Россия долгое время не претендовала на тот естественный океанский барьер, который геополитически может быть только русским, — на Курильские острова.

Да, можно без малейшей натяжки утверждать, что вести войны Россия была вынуждена, а вот стремление к миру и стабильности было для неё глубоко естественным, органически ей свойственным.

Иногда суть вещей обнажается вдруг независимо от желания окружающих. В 1894 году скончался император Александр III. Я не могу восхищаться этим русским монархом уже потому, что он недальновидно заложил основы переориентации России от союза с Германией на союз с Францией и продолжил губительную для России политику неосмотрительных и избыточных внешних долгов. Однако не могу не привести оценку внешней политики царствования Александра III Василием Осиповичем Ключевским:

«Он одержал победу в области, где всего труднее достаются победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества… и сделал это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда его нет, Европа поняла, чем он был для неё».

И Европа — хотя бы на миг — это поняла! Вчитаемся в выдержки из тогдашних европейских газет…

Националь Цайтунг: «Основным принципом внешней политики русского царя было поддержание мира».

Таймс: «Александр III решил сохранить мир России и Европы до тех пор, пока от этого не пострадают достоинство и интересы его народа… Счастливо человечество и русский народ, что император Александр III крепко держался идеи всеобщего мира и считал осуществление этой идеи своей первой и наибольшей обязанностью».

Кёлънише Цайтунг: «Могущественнейший монарх, который мог мановением руки двинуть громадные полчища прекрасно вооруженной армии, направлял эту силу к поддержанию мира, и не раз своим авторитетом он сдерживал воинственные порывы некоторых из европейских государств».

Пэлл-Мэлл Газетт: «Желание императора Александра III было — „не быть великим государем, но правителем великого народа, царствование которого не было бы запятнано войною“. Он желал мира, но не ценой национальной чести и интересов своего народа».

Дэйли Телеграф: «Кто знает, какие перемены будут после кончины императора? <…> Смерть Александра III, хотя и ожиданная — ужасная катастрофа».