Сердце ангела. Рассказы - Уильям Хортсберг

— Гульнем, мистер? — спросила она, когда я проходил мимо. — Гульнем?

— Не сегодня, — сказал я.

Сев за руль, я закурил очередную сигарету. Тощая следила за мной еще пару минут, а затем, пошатываясь, пошла прочь. Было около одиннадцати.

К полуночи у меня кончилось курево. Я прикинул, что Туте не сорвется из клуба раньше, чем отработает. Времени было навалом. Я прошел полтора квартала вверх по Седьмой в ночную лавку и купил две пачки «Лаки» и пинту «Эрли Таймс». На обратном пути я пересек авеню и на минуту задержался у «Красного петуха». Внутри гремело характерное для Тутса попурри из музыки дешевого салуна и Бетховена.

Ночь была холодной, и я то и дело заводил мотор, прогоняя озноб. Лучше не нагревать салон, иначе легко заснуть. Без четверти четыре, когда закончилось последнее отделение, пепельница на приборной доске была полна, а бутылка «Эрли Таймс» пуста. Я чувствовал себя прекрасно.

Туте вышел из клуба за пять минут до его закрытия. Застегивая свое тяжелое пальто, он попрощался с гитаристом. Проходящее мимо такси резко затормозило на его пронзительный, в два пальца свист. Я включил зажигание и завел «шеви».

Движение было редким, и мне захотелось дать им форы пару кварталов, поэтому я, не включая фар, следил в заднее зеркальце за тем, как такси разворачивается на 138-й улице и направляется назад по Седьмой в направлении ко мне. Я отпустил их вперед, затем включил фары и отъехал от тротуара.

Я преследовал такси до 152-й, где оно свернуло налево. Посреди квартала такси остановилось у одного из Гарлемских «риверхаусов». Я проехал дальше до Мэйком-плейс, свернув к центру и, обогнув жилой микрорайон, вырулил обратно на Седьмую. Почти на углу, перед открытой дверью, я увидел такси. На заднем сиденье никого не было. Туте взбегал вверх по лестнице, очевидно, спеша избавиться от куриной лапы. Я выключил передний свет и встал бок о бок рядом с припаркованной у тротуара машины таким образом, чтобы видеть такси. Довольно быстро Туте вернулся. Он нес на плече красную клетчатую сумку из брезента для кегельбанных шаров.

У Мэйком-плейс такси свернуло налево и продолжало двигаться к центру от Восьмой-авеню. Я держался в трех кварталах позади, не упуская его из виду всю дорогу до Фредерик Дуглас-серкл, где машина свернула на восток по 110-й и прошла вдоль северной стены Центрального парка до того места, где Сент-Николас и Ленокс-авеню начинают расходиться. Проезжая мимо, я увидел Тутса, держащего в руках бумажник в ожиданий сдачи.

Резко свернув влево, я встал на углу Сент-Николаса и успел пробежать назад до 110-й вовремя, чтобы заметить отъезжавшее такси и удаляющуюся фигуру Тутса Суита, силуэт, скользнувший в чрево темного и молчаливого парка.

Глава шестнадцатая

Он держался дорожки, идущей по западному краю Гарлем-Меер, появляясь и исчезая в конусах света, отбрасываемого уличными фонарями, подобно Джимми Дэранте[13], прощающемуся с миссис Калабаш. Я шел за ним, прячась в тени, но Туте Суит ни разу не оглянулся. Он торопливо шагал по краешку водоема и вскоре исчез под аркой Хаддлстонского моста.

Тропинка петляла вниз, в глубокий овраг, где теснились деревья и кусты, совершенно скрывая его от города. Здесь было темно и очень тихо. На миг мне показалось, что я потерял Тутса, но вдруг услышал барабаны.

Я осторожно пробирался между деревьев, пока не достиг огромного камня, за которым и укрылся. В тусклом свете четырех свечей в блюдцах я насчитал пятнадцать человек. Трое барабанщиков играли на инструментах разной величины. Самый большой из них напоминал «конгу». По нему колотил голой рукой и маленьким деревянным молотком тощий, седовласый человек.

Девушка в белом платье выписывала в танце разные фигуры и полными пригоршнями рассыпала муку вокруг круглой дыры, выкопанной в утоптанной земле. Девушка повернулась, и ее лицо осветило пламя свечи. Это была Эпифания Праудфут.

Зрители покачивались из стороны в сторону, распевая и хлопая в такт барабанному бою. Несколько мужчин потряхивали погремушками из долбленых тыкв, а одна женщина извлекла яростное стакатто из пары железных трещоток. Я смотрел, как Туте Суит взмахивает маракатсами, словно Ксавьер Кугат, управляющий своим румба-бэндом. Пустая клетчатая сумка для кегельбанных шаров лежала у его ног.

Несмотря на холод, Эпифани плясала босая. Когда фигуры были завершены, она отпрыгнула назад, поднимая белые, как у призрака, руки над головой, словно вещающий судьбу пророк. Ее похожий на приступы эпилепсии танец вовлек в себя всю толпу.

Тени метались в неровном пламени свеч. Демонический бой барабанов околдовал танцующих своими пульсирующими чарами. Глаза их закатились в глазницах, слюна пенилась на поющих заклинания губах. Мужчины и женщины стонали, прижимаясь к друг другу, а белки глаз блестели на потных лицах подобно опалам.

Кто-то играл на детском свистке. Барабаны ворчали и рычали, ритм их был настойчивым, как жар, вовлекающий тело в лихорадочный транс. Одна из женщин рухнула на землю и принялась извиваться, как змея.

Белое платье Эпифани прилипло к ее молодому влажному телу. Она потянулась к плетеной корзине и вытащила из нее петуха со связанными ногами. Птица гордо подняла голову, и гребень ее приобрел при свете свеч кроваво-красный оттенок. Танцуя, Эпифани водила белым оперением по своим грудям, и, кружась среди толпы, ласкала птицей каждого. Пронзительный петушиный крик заставил замолчать барабаны.

Грациозно приблизившись к круглой ямке, Эпифани наклонилась и перерезала петуху яремную вену проворным движением бритвы. Кровь хлынула в темную дыру. Гордый, петушиный крик перешел в захлебывающийся вопль. Крылья умирающей птицы бешено забились. Танцоры застонали.

Эпифани поместила обескровленную птицу рядом с ямкой, где та дергалась и подпрыгивала, пока ее крылья не расправились, чтобы содрогнуться в последний раз и медленно сложиться. Танцоры подходили по одному и бросали приношения в яму. Пригоршни монет, сушеных зерен, всевозможного печенья, конфет и фруктов. Одна из женщин вылила на мертвую птицу бутылку кока-колы.

После этого Эпифани взяла петуха и подвесила его вверх ногами на ветке ближайшего дерева. К этому времени ритуал подошел к концу. Несколько членов конгрегации стояли, склонив головы, шепча молитвы и держась за руки. Барабанщики упаковали свои инструменты и, вскоре пожав друг другу руки, ускользнули в темноту. Туте, Эпифани и двое-трое других отправились по тропинке к Гарлем-меер.

Я следил за ними, держась в тени деревьев. У водоема тропа разделилась. Туте свернул влево, Эпифани и остальные избрали правую дорожку. Мысленно я подбросил монету, и она выпала «на Тутса». Он направился к Седьмой-авеню. Все говорило за то, что он идет к себе домой. Я решил добраться туда раньше.

Пригибаясь, я пробрался сквозь кустарник, перелез через каменную стену и сделал рывок через 110-ю улицу. Достигнув угла Сент-Николаса, я оглянулся и увидел Эпифани в белом платье у входа в парк. Она была одна.

Я подавил желание переиграть свой план и побежал к «шеви». Улицы были почти пусты, и я понесся к центру по Сент-Николас, пересекая Седьмую и Восьмую, не ожидая смены сигналов. Повернув на Эджкомб, я поехал по Бродхерсту вдоль кромки Колониального парка до 151-й улицы.

Я поставил машину на углу вблизи от Мэйком-плейс и прошел остаток пути через гарлемский микрорайон «риверхаусов» — симпатичных четырехэтажных зданий, располагавшихся вокруг открытых дворов и торговых променадов. Это был проект времен Депрессии, но он демонстрировал гораздо более цивилизованный подход к жилищному строительству, в отличие от бесчеловечных монолитов, пользующихся предпочтением у нынешних муниципалитетов. Я нашел вход в здание, где проживал Туте и номер его квартиры в ряду почтовых ящиков. Входную дверь я открыл лезвием перочинного ножа менее, чем за минуту. Зато осмотр двери квартиры Тутса быстро показал, что без моего «дипломата» здесь не обойтись. Оставалось только ждать.

Глава семнадцатая

Ждать пришлось не долго. Я услышал как Туте пыхтя поднимается по лестнице, и загасил сигарету о подошву ботинка. Не заметив меня, он поставил сумку на пол и полез в карман за ключами. Настало время действовать.

Он наклонился за своей клетчатой сумкой, и я напал на него сзади, схватив одной рукой за воротник, а другой толкнув в прихожую. Пошатнувшись, он упал на колени. Я включил свет и закрыл за собой дверь.

Дыша, будто загнанный пес, Туте поднялся на ноги. Его правая рука исчезла в кармане пальто и вынырнула оттуда с опасной бритвой. Я слегка напрягся.

— Я не собираюсь бить тебя, старина.

Он пробормотал что-то невнятное и неуклюже бросился вперед, размахивая бритвой. Поймав его руку своей левой, я шагнул к нему вплотную и резко ударил коленом в самое, уязвимое место. Туте с тихим стоном осел на землю. Я слегка крутанул ему кисть, и он уронил бритву на коврик. Ногой я отбросил ее к стене.