Skinова печать - Константин Алов

Битцевского района Московской области. Место работы — АО «Дружба». Должность — охранник. Документы двух других сделаны как под копирку.

Хорст молча наблюдал за манипуляциями своего спасителя. Впрочем, он тоже спас ему жизнь. Как тот назвал себя? Опер Крюк. Жалко, что мент, вроде ничего мужик. Ментов Хорст не переваривал.

— Хорст, — он протянул руку своему спасителю.

Опер крепко пожал ее. Хорсту показалось, что Крюк рассматривает его слишком внимательно, будто старается запомнить, или, наоборот, вспоминает, где он его видел. Но одновременно Хорст почувствовал, что между ними установилась незримая связь. Никакие обещания и клятвы дружбы до гроба не требовались. И так ясно, что на этого человека Хорст теперь может рассчитывать в любой ситуации. На чем они и расстались. На прощанье опер бросил Хорсту:

— Тебя здесь не было. На всякий случай найди себе алиби на сегодня. И запомни время. Сейчас ты должен находиться на противоположном конце города.

Хорст шел домой и никак не мог сообразить, на кого же все-таки устраивали засаду? На него или на этого опера Крюкова?

Хорст открыл дверь и вошел в свою квартиру. Родители были дома. Из кухни доносился шум, там мать готовила обед. Отец, как всегда, валялся на диване и смотрел телевизор. Его снова выперли с работы, что не особенно его расстроило. В этой жизни его интересовала только политика.

Мать приносила домой из супермаркета, где работала фасовщицей, полные сумки продуктов. Часть продавала, потому что всего не удавалось съесть. Холодильник ломился от икры, лососины, копченой колбасы и прочих деликатесов. В баре громоздилась батарея бутылок коньяка, медовой горилки, итальянского и французского вина.

Хорст прошел в свою комнату. Дома он был просто Митей. Здесь он мог расслабиться. Здесь находились его книги, его компьютер, его лазерные диски и видеокассеты. Говорят, Пушкин перед смертью с книгами прощался, как с самыми близкими друзьями. Пожалуй, у Дмитрия Минаева ближе книг тоже не нашлось друзей. Множество переплетов размешалось вдоль стен на стеллажах.

Здесь же на полке стоял музыкальный центр, а под полкой — ящик с лазерными дисками и видеокассетами. И никакой роскоши. Вместо кровати над полом возвышался на четырех кирпичах толстый пружинный матрас-сексодром. В углу наклонная скамейка, посреди комнаты свешивался с крюка для люстры боксерский мешок.

Дмитрий включил музыку. Вкус у него был классический, изысканный. Современной попсе и тяжелому року предпочитал он старый добрый «Лед Зеппелин». Слушая «Моби Дик», он разделся и прошел в душ.

Под струями воды хорошо думалось, а подумать было о чем. В голову лезли тревожные мысли. Он чувствовал, что атмосфера вокруг него становится все более напряженной. С ним и окружающими происходили странные вещи, в помещении «Языческого союза» крутились странные люди. Непонятно вел себя Игнат, да и Шварц неприятно удивил. К тому же куда-то пропал лучший друг — Витас.

Хорошо, что он не одинок. Есть товарищи — Ванька, Татьянка, тот же Шварц. Есть наставник, гуру — профессор Святополк Жидоморов. Они не предадут. Да и вообще, как говорит Шварц — в куче не замерзнешь. Он вдруг ощутил сильный озноб и прибавил горячей воды. Постепенно довел ее температуру до максимума. Когда почувствовал, что уже сварился до полной готовности, врубил холодную. И так — от горячей до ледяной — несколько раз.

После душа он обнаружил, что усталость ушла… Он вернулся в свою комнату, растянулся на своем широком матрасе и погрузился в свои мысли. Такая уж у него была привычка: перед сном обдумывать прошедший день…

Когда он стал скином? Давно. И не стеснялся в этом признаваться. Он терпеть не мог ханжеского словоблудия и считал, что само слово «фашизм» ничем не хуже понятий «коммунизм» или «социализм». И означает примерно то же самое — быть частицей одного сообщества, группы, пучка, и подчинять личные интересы общим. Недаром фашистская партия Германии называлась национал-социалистической и рабочей.

В раннем детстве он слышал сказку про старика, который заставлял своих сыновей ломать веник то целиком, то по отдельному прутику. И делал вывод — один человек слаб, в группе — сила. В школе учили тому же, только не могли объяснить — чем объединение по классовому принципу лучше принципа национального? Ему всегда было легче идентифицироваться с группой, чем с самим собой.

В семье Дмитрия национальным вопросом не интересовались. В школе тоже. Димка с первого класса учился с Вовкой Фридманом из соседнего подъезда. Кличку тому смешную дали для еврея — Фриц. Но тогда это никому не приходило в голову. Димка ни разу не слышал, чтобы Фрица кто-то назвал жидом. Да и за что? В их дворовой компании слово «жид» означало жадина, а Фриц был нормальным пацаном, своим в доску.

Однажды в гости к родителям Дмитрия зашел то ли родственник, то ли друг. Звали его Николаем Петровичем, работал он инженером на каком-то секретном заводе. За столом Николай Петрович пил мало, зато рассказывал очень интересные вещи. Они шли вразрез с теми сведениями, которые излагались в школьных учебниках.

От Николая Петровича Дима услышал впервые о «Протоколах сионских мудрецов», о губительной роли евреев в русской революции. Николай Петрович рассказал и о том, что идею концлагерей большевики позаимствовали у англичан, которые первыми опробовали ее на бурах в Южной Африке. Но большевики, среди которых было много евреев, применили эту технологию для массового уничтожения своих противников. От него же Митя узнал, что великий Сталин ценой огромных жертв прекратил это великое еврейское наступление на Россию.

Отец Дмитрия, Павел Федорович, только посмеивался над горячностью гостя. Он доказывал, что «Протоколы» — фальшивка, подготовленная антисемитами для дискредитации сионистского движения, а большевики-евреи, наряду с преступлениями, сделали немало полезного. Например, создали под руководством Троцкого непобедимую Красную армию, первоклассную разведку, а позже — советскую атомную бомбу. Да и сам Советский Союз не стал бы тем, чем он стал — великой державой — без евреев… Разве большевики уничтожали только русских? Все народы кругом стонали… Классовая война, батенька!

Но отец раздражал Дмитрия своей бесхребетностью, и мнение предка для него мало что значило. Точнее, не значило ничего. Поэтому он без колебаний перешел на сторону Николая Петровича…

А потом Николая Петровича убили. Кто-то забил его насмерть обрезком ржавой трубы в скверике прямо возле собственного дома. Кто — так и осталось неизвестным. На похоронах Николая Петровича Дима познакомился с профессором реальной истории, как он сам представился, Святополком Жидоморовым. Тот пригласил Диму в свою группу изучения подлинной, нефальсифицированной истории родины. Занималась группа в маленьком зале при ДЭЗе, но народу