Мучительные перевоплощения Симэнь Нао - Мо Янь

Хун Тайюэ сказал: «Будь спокоен, мы сделаем всё в соответствии с государственной политикой».

«Ладно, тогда развяжите меня».

Милиционеры недоверчиво посмотрели на меня, потом на Хун Тайюэ. А тот, снова улыбнувшись, сказал: «Они опасаются, что ты решишься на глупый поступок, как загнанный в угол зверь».

Я усмехнулся. Хун Тайюэ лично развязал веревку на моих руках и даже протянул мне сигарету. Я взял ее занемевшими пальцами и сел в свое любимое кресло из красного дерева, охваченный глубоким отчаянием. Потом, подняв руку, сорвал картину и сказал милиционерам: «Разбейте стену прикладами!».

Присутствующие были поражены видом и количеством  добываемых из стены ценностей, и в их глазах я прочитал всё, о чем они думают. Каждый из них хотел бы присвоить такое богатство, каждый сразу же начал мечтать, что вот если бы эту комнату как-нибудь образом передали ему, а он бы случайно наткнулся на эти драгоценности...

Воспользовавшись тем, что они стояли загипнотизированные видом золота и серебра, я нащупал револьвер, спрятанный под креслом, и выстрелил один раз в кафельный пол. Пуля отскочила и рикошетом ударилась о стену. Милиционеры один за другим попадали на пол. И только ублюдок  Хун Тайюэ стоял невозмутимо, показывая своё мужество. Я сказал: «Хун Тайюэ, ты понял? Если бы я целился в твою голову, то сейчас бы ты лежал на земле, как мертвая собака. Но я этого не сделал, ни в кого из вас не целился, потому что ни к кому не испытываю ненависти. Если бы не вы боролись со мной, то кто-то другой боролся. Такие сейчас времена. Всем богатым людям выпала горькая судьба. Вот почему я не нанес никому из вас ни малейшего вреда».

«Ты очень правильно выразился, – сказал Хун Тайюэ. – Ты понял самое главное, почувствовал общую обстановку в обществе, так что как человека я тебя вполне уважаю, готов выпить с тобой по чашке вина и даже побрататься. Но как представитель революционных масс я не смогу жить с тобой под одним небом и должен тебя уничтожить. Причина не в моей личной неприязни, а в классовой ненависти. Если бы ты, представитель класса, обреченного на полную ликвидацию, убил меня, я стал бы мучеником революции. После этого наша власть застрелила бы и тебя, превратив в мученика контрреволюции».

Я захохотал и хохотал так, что на глазах выступили слезы. Потом я сказал: «Хун Тайюэ, моя мать верила в Будду, и я за всю свою жизнь не убил ни одного живого существа, чтобы не огорчать её. Мать рассказывала мне, что будет страдать на том свете, если после ее смерти я убью кого-то или что-то. Поэтому если ты хочешь стать мучеником, найди себе кого-то другого. Что же до меня, то я прожил немало лет. И готов умереть. Но моя смерть не будет иметь никакого отношения к вашим так называемым классам. Я накопил богатство благодаря уму, трудолюбию, бережливости и удаче, и никогда не думал присоединиться к какому-то классу. Смерть не сделает меня мучеником. Я чувствую, что эта жизнь становится беспросветной и невыносимой своей душной атмосферой. Я не понимаю многое, это меня подавляет, а потому смерть кажется мне лучшим выбором». – Я приставил дуло револьвера к виску и добавил: « В загоне для животных закопан кувшин с тысячью серебряных долларов. Но, извините, сначала вам придется покопаться в дерьме, пропитаться его вонью, и только потом выкопанные деньги окажутся в ваших руках».

«Ничего страшного, – ответил Хун Тайюэ. – Чтобы добыть тысячу серебряных долларов, мы готовы не только копаться в дерьме, но и бегать и кататься по нему. И я не советую тебе укорачивать себе жизнь. Возможно, мы что-то придумаем, чтобы ты увидел, как мы, бедные крестьяне, гордо встали на ноги, как стали хозяевами своей судьбы и построили справедливое общество».

«Извините, но я не хочу жить! – сказал я. – Я, Симэнь Нао, привык, что это мне люди вежливо кивают и кланяются, а не наоборот. Встретимся на том свете, коллеги!» – и я нажал на курок, но выстрел не прозвучал. А пока я, убрав револьвер от виска, попытался выяснить, в чем дело, Хун Тайюэ бросился на меня, как тигр на добычу, и вырвал оружие из моих рук. Вслед за ним вскочили на ноги милиционеры и связали меня веревкой.

«Коллега, – обратился ко мне Хун Тайюэ, держа в руке револьвер, – тебе не хватает знаний. В конце концов, тебе не нужно было проверять его. Револьвер имеет то преимущество над пистолетом, что в случае осечки следовало еще раз нажать спусковой крючок – и тогда, если бы не было новой осечки, следующий патрон, загнанный в патронник, свалил бы тебя и ты бы грыз кафельный пол как собака». Горделиво улыбаясь, он приказал милиционерам собрать людей и немедленно начать вычищать хлев для скота. А мне он сказал: «Симэнь Нао, я верю, что ты не водишь нас за нос, ведь человек, который собирается совершить самоубийство, не намерен никого обманывать...».

Мой хозяин, увлекая меня за собой, с трудом пробивался через ворота во двор усадьбы, потому что именно в это время милиционеры по приказу сельского начальства выгоняли оттуда человеческую толпу. Робкие люди, толкаемые прикладами милиционеров, спешили покинуть двор, а смельчаки, наоборот, так же пробивались внутрь, чтобы увидеть, что же там,  в конце концов, происходит. Поэтому легко представить себе, с какими трудностями хозяин тащил меня через те ворота. В селе уже планировалось выселить две семьи – Лань и Хуана – из усадьбы Симэнь Нао, чтобы полностью отдать ее под сельское правление, но поскольку не нашлось свободного жилья для переселенцев, а Лань и Хуан не поддавались ни на какие уговоры, то пока что сделать это оказалось даже труднее, чем вознестись на небо. И потому я, осел из рода Симэнь, в любое время мог заходить и выходить через те ворота так же, как и сельские партийные кадры и даже контролеры из уездного и окружного руководства.

После того, как с шумом и гамом немало людей всё-таки протиснулось во двор, уставшие и раздраженные милиционеры отступили в сторону и решили устроить перекур. Из своего сарая я наблюдал, как предвечернее солнце рассыпало свои золотые лучи в ветвях абрикосового дерева. Возле дерева стояли в охране два вооруженных милиционера. Людская толпа мешала мне увидеть, что же лежит у них под ногами, но я знал, что речь идет о кувшине, наполненном драгоценностями, и что именно к нему пробиваются люди. Клянусь перед небом, сокровища в этом кувшине не имели никакого отношения ко мне, Симэнь Нао! И именно тогда мое сердце дрогнуло, когда я увидел, как Симэнь Бай, жена Симэнь Нао, входит во двор через ворота в сопровождении вооруженного винтовкой милиционера и начальника сельской службы общественной безопасности.

Волосы на голове Симэнь Бай были похожи на спутанный клубок пряжи, а она вся, от головы до ног, была обляпана глиной так, что казалось, будто ее только что вытащили из могилы. После каждого шага она покачивалась и взмахивала обвисшими руками, чтобы сохранить равновесие. Увидев ее, шумная толпа мигом замолчала и невольно освободила ей проход к центральной части дома. Когда-то там за воротами стояла стена-экран с выгравированной на ней надписью «Счастье», но во время второго этапа земельной реформы два жадных милиционера развалили ее за одну ночь. Они мечтали увидеть в ней сотни золотых слитков, а на самом деле нашли пару ржавых ножниц.

Симэнь Бай споткнулась об обломки кирпичей под ногами и упала ниц на землю. Не долго думая, Ян Ци ударил ее ногой и выругался:

- Вставай! Какого черта притворяешься мертвой?!..

Я почувствовал, как в моей голове вспыхнуло синее пламя, а тревога и гнев заставили меня непрерывно топать копытами. Лица крестьян во дворе стали серьёзными, а общая атмосфера стала крайне мрачной. Жена Симэнь Нао, постоянно всхлипывая и опираясь на руки, попыталась подняться. В такой позе она была похожа на раненую лягушку.

Ян Ци поднял ногу, чтобы еще раз её ударить, но Хун Тайюэ, стоявший на ступеньках дома, громко остановил его:

- Ян, что ты делаешь? Прошло столько лет после Освобождения, а ты оскорбляешь человека и поднимаешь на него руку! Разве ты не понимаешь, что тем самым поливаешь грязью всю Коммунистическую партию?

Озадаченный Ян Ци застыл на месте, потирая руки и бормоча что-то себе под нос.

Хун Тайюэ спустился со ступенек и, подойдя к Симэнь Бай, наклонился, чтобы поднять ее. Она еле держалась на ногах и была готова упасть на колени в любую минуту. Непрерывно рыдая, Симэнь Бай проговорила:

- Сельский председатель, пощадите меня, я действительно ничего не знаю. Не забирайте жизнь у такой собаки, как я.

- Симэнь Бай, перестань! – сказал Хун Тайюэ, не давая ей снова опуститься на колени. Сначала он имел сочувственный вид, но вдруг стал строгим. Оглядываясь на людей вокруг себя, он сказал сердито: «Разойдитесь! Чего уставились? Нет ничего интересного! Разойдитесь!».