Полуштоф остывшего сакэ - Юрий Горюхин

— Не расстраивайся, прадедуля, лучше расскажи, что дальше было.

— А дальше чего? Женился — вот чего!

— Константин, Сережа говорил, что после твоих рассказов Юрочка во сне ворочается сильно, ты бы не переутомлял его, — Татьяна Александровна принесла прадеду чай с лимоном, а мне стакан кипяченого молока, от которого меня тошнило чуть ли не с рождения и будет тошнить, видимо, до смерти.

— Это мне бабки-ежки снятся, потому что дедушка сам храпит на соседней кровати и пугает меня! — парирую, но все равно мягко и неотвратимо отправляюсь домой пить перед сном еще один стакан кипяченого молока.

История 7

В возбуждении стучу в дверь прадеда. Я только что слепил свою первую снежную бабу.

— Ты что такой мокрый, Егорка? У тебя же полные снега валенки! — удивляется Константин Иванович.

— Ерунда! Бабу сегодня вылепил! — говорю торжественно, но как бы и снисходительно к значимости события.

— Это хорошо, что сам вылепил. Мы вот с Татьяной Александровной до свадьбы и не виделись никогда. Женили нас, что называется, «втемную».

— Как это? — закрываю глаза и на ощупь пытаюсь найти бороду прадеда.

— Не балуй! — дает мне Константин Иванович щелбан по лбу. — Как, как? Брат мой Павел женился, сестра Агриппина замуж вышла, вот и решили в 1896 году мой отец Иван Сергеевич да брат его Лука Сергеевич и меня женить, тем более что Лука Сергеевич своего Константина уже давно как женил. Покумекали братья и сосватали у одноверцев Марковых мою Таню. Пока не привезли ее к нам в дом, я даже и не знал, какая она из себя. И ей тоже каково? Шестнадцать лет, девочка совсем, в чужую семью, тоже неизвестно за кого. Но мне повезло, супруга оказалась красавицей да умницей! — громко говорит прадед и шепотом добавляет: — Но строгая, скажу я тебе, и упрямая!

— Константи-ин! — доносится с кухни голос Татьяны Александровны.

— Так вот! Больше семидесяти лет вместе живем. Дружно живем, во взаимоуважении! Нынче так уже не умеют. Сережка, дед твой, еще ничего с Ириной живут, а Женька, старший, жен удумал менять! Если выпал тебе крест такой, то неси его! Мы, к примеру, с Татьяной двадцать человек детей нарожали! — бодро продолжил прадед, но вдруг тут же скис: — А выжили только Ксения, Евгений, Александр, Анна и Сергей, тебя спать укладывает да утром на сонные ножки носочки надевает.

— Ну… Бывает, что иногда надевает, конечно… А ты сам попробуй в детсад встань ни свет ни заря! — слегка смущаюсь и вроде как даже рдею.

— Ничего, не тушуйся, ты Сережке потом, может быть, стакан воды подашь, — усмехнулся прадедушка и позвал: — Татьяна! Таня, голубушка…

— Погоди ты, прадедуля, со своим кагором! У меня штаны еще не высохли, валенки на батарее греются, — еще чего-нибудь расскажи! — веду бескомпромиссную борьбу за трезвый образ жизни.

— Ну что ж, слушай. В 1906 году устроился я работать на винный склад в поселок Симской Завод, это город Сим так тогда назывался. Папе моему, Ивану Сергеевичу, уже семьдесят пять лет стукнуло, юбилей по нынешнему обычаю, Евгению, старшему, — всего пять, а деду твоему Сергею всего два годика. Поселились мы в этом краю медвежьем, богопротивным алкоголем промышлять стали. Тоскливо культурному человеку, на сто верст вокруг ни одного тебе шаляпина, чтобы на гитаре польку-трамблан сыграть. Но уныние — грех тяжкий. И сошелся я с заведующим складом Васькой Курчатовым. Он старообрядец, и я — старовер, ему 37 лет, и мне — 37, у него сыну Игорешке три годика, и моему Сережке — два, он на гитаре польку, и я на мандолине — трамблан, — в общем, сдружились. В гости стали друг к другу ходить, чаи пить, о жизни и материях разговаривать. Так жили не тужили почти год, и вдруг он прибегает как-то ко мне вечером с альманахом каким-то и статью в нем показывает. Оказывается, новозеландский физик Резерфорд открыл в английском Манчестере, что атомы, из которых божественный мир состоит, устроены таким же образом, как наша Солнечная система!

— Планетарная модель? Так от нее давно одни рожки да ножки остались, — снисходительно вздыхаю.

— Может, и остались, но решил Василий Алексеевич обучить сына Игорешку так, чтобы тот во всем этом маленьком хитром мире разобрался. И разобрался Игорешка, трижды Героем Социалистического Труда стал!

— Как-то странно, я думал всегда: либо герой, либо не герой, а трижды герой звучит как-то уж очень весело… Ну да ладно. А за что Игорь Васильевич такие награды получил?

Тут уже смутился Константин Иванович, вздохнул:

— За бомбы. За атомную и водородную. Теперь в мгновение можно всех к одной вере привести: и верных, и неверных в однородную радиоактивную пыль превратить.

Замолчали мы с Константином Ивановичем, задумались. Но детская мысль быстрая и легкая, как пинг-понговый шарик:

— А если бы тогда на винном складе поселка Симской Завод папа Игоря Васильевича не был кержаком, и вино бы распробовал, и запил бы, как многие вокруг, не стал бы никаким землемером симбирским, не выучил бы сына?..

— А Сахаров с Харитоном, а американцы с немцами? — морщится Константин Иванович. — Шел бы ты домой, Егорка…

История 8

Мороз нос щиплет, снег под ногами скрипит, как половицы у Константина Ивановича: «Скрип-скрип, скрип-скрип». Весь день можно скрипеть, но мороз нос щиплет, лучше пойду у прадеда в тепле половицами поскриплю.

— Что, Егорка, замерз? — смеется прадед.

— Ничего не замерз! — хорохорюсь.

— Вообще раньше мы, горюхинцы, зимой в одних рубахах ходили, а тулупы носили всегда на одном плече и при каждом удобном случае их сбрасывали, это еще Иван Петрович Белкин в своих записках отмечал. А я, представь себе, первый раз замерз весной 1918 года, когда нас Верховный правитель России Александр Васильевич Колчак вместе с белочехами и золотом Российской империи на Дальний Восток отправил. Много тогда народа померзло да померло, мы так и прозвали этот эшелон — эшелон смерти.

— Как — отправил? — не верю в произвол бывшего адмирала.

— Как отправляют? Объявляют всеобщую мобилизацию всего взрослого населения — и, будь добр, воюй за правое дело, иначе постановление от 30 ноября 1918 года — смертная казнь для лиц, виновных в воспрепятствовании осуществлению власти Колчака, — отчеканил Константин Иванович.

— И как же ты? — заинтригованно спрашиваю.

— Я-то ничего, померз до Челябинска, потом бежал с этого поезда, места-то знакомые были: когда в поселке Симской Завод работал, мы с Васькой Курчатовым постоянно в Челябинск по делам ездили. А вот Женьку моего закрутила, завертела революционная круговерть! Татьяна Александровна, матушка его, жена моя, взяла да послала следом за колчаковским поездом папку спасать. А он хоть был оглобля оглоблей, лет-то ему стукнуло всего семнадцать. Ну и поехал спасатель в сторону города Нерчинска, там наша старшая дочь Ксения проживала.

— Так это же почти Китай с Монголией! По тем временам — два месяца пути!

— Два месяца! Мы Женьку только после окончания всей Гражданской войны увидели. Вот когда настало время первого кавалера ордена Красного Знамени Василия Константиновича Блюхера вспомнить, на улице которого мы теперь проживаем. Познакомился с ним Евгений, в Красную Армию вступил, а заодно и в большевистскую партию. В Иркутске они колчаковский эшелон с золотом под свою охрану взяли (правда, до них кто его только уже под охрану не брал, благо золота было столько, что и Антанте, и белочехам, и большевикам хватило). Потом в Дальневосточной республике Блюхер вручил Евгению мандат агитатора по выдвижению Блюхера в Учредительное собрание — тогда тоже все было как обычно. С Евгением еще много каких историй случалось, но пусть он сам тебе все расскажет, зачем мне его жизнь своими словами искажать?

— А сестру Ксению дед Женя нашел? — не унимаюсь.

— Нашел… Их поезд в восемнадцати километрах от Нерчинска тогда стоял, комиссар Николай Иванович Сперанский, добрый человек, дал ему самого быстрого коня, но Евгений все равно чуть догнал свой эшелон. Но повидался со всеми родственниками, всех троих — Ксению, мужа ее, ребенка ихнего — в одной могиле похоронили. Татьяна! Таня, голубушка…

Но Татьяна Александровна уже сама несла в подрагивающих руках блюдечко с рюмкой кагора.

— Юрочка, ты после Нового года приходи, нам отдыхать пора.

История 9

Все кругом только и говорили: «Новый год — Новый год, Дед Мороз — Дед Мороз, Снегурочка — Снегурочка, подарки…» Новый год я благополучно проспал. Первого января пришел Дед Мороз, стал говорить глупости низким женским голосом и беспрерывно стучать палкой по полу. Снегурочка тоже пришла и стала пищать такие же глупости, что и Дед Мороз, но палкой не стучала — разводила руками в пушистых варежках. Подарки нам с сестренкой дали одинаковые: два шелестящих целлулоидных кулька конфет с мандаринами. Наташка высыпала свой кулек к себе в кроватку и стала кидаться в меня карамельками. Быстро набив карманы леденцами, я решил, что достаточно поиграл с сестренкой, и пошел поздравлять с Новым годом прадеда Константина Ивановича.