Медведи и Я - Лесли Роберт Фрэнклин

Очевидно, они с Ред-Ферном обо всем договорились еще до моего приезда.

— Я слыхал от Ред-Ферна и Клита, что ты хочешь отпустить медведей на волю, когда они смогут жить самостоятельно. Это правда?

Мне очень понравился его мягкий голос и загадочная глубина больших карих глаз. На шее он носил отполированный кусочек омелы, местный талисман здоровья и долголетия. В ярком солнечном свете его длинные седые косы свисали из-под широкополой фетровой шляпы, как две змеи.

— Да, я и в самом деле хочу так сделать, — ответил я. — Хочу помочь им обосноваться на собственной территории, где они смогут сами добывать себе пищу, в местности, где нет охотников. Пожалуйста, объясните всем, что я вовсе не собираюсь ни приручать медвежат, ни готовить их к жизни в неволе.

— Скажу, — пообещал он. — Можешь пользоваться моей хижиной столько лет, сколько будет нужно. Больше всего золота в водосборе озера Нэтоуайт и в устье Отет-Крика. В апреле я помогу Ред-Ферну доставить тебе припасы. У моего сына Ларча есть хижина на другом берегу озера. Он навестит тебя, когда озеро замерзнет и он пойдет проверять свои капканы. Мы надеемся, что в этом году район озера Такла станет провинциальным парком. Тогда не будет никакой охоты, никаких ловушек.

— Далеко до вашей хижины, мистер А-Тас-Ка-Ней?

— Если плыть самым коротким путем — сто десять миль. Один отрезок волоком, там мили четыре, остальное все вниз по течению. Не пытайся переправляться через озеро при сильном ветре. Это очень опасно, когда ты в каноэ один. Пороги лучше одолевать волоком.

Он сел, достал из бокового кармана сложенную во много раз карту, это была очень подробная карта, составленная Департаментом земель и лесов еще во времена пионеров. Индеец прочертил маршрут карандашом и протянул карту мне.

— В просторах Британской Колумбии легко заблудиться. Вот это укажет тебе путь.

Затем он показал рукой на облака, которые собирались над холмами за озером Бабин.

— Облака — это воздушные типи, в которых живут мечты золотоискателей.

Когда каноэ было загружено всем обычным моим снаряжением плюс зимний запас продовольствия, медвежата и я, на нем оказалось три четверти тонны. Оно осело так, что над водой выступала лишь полоска борта не шире шести дюймов, что было очень опасно — ведь предстояло двигаться по неспокойной поверхности озера. Местные ребятишки, женщины и кое-кто из стариков принесли подарки медведям — пеммикан, вяленое мясо, кукурузные лепешки, свиные лепешки и икру. В косых лучах заходящего солнца четче проступали глубокие характерные линии на выдубленных солнцем и ветром лицах.

Хэнку Моргану и Клиту Мелвилу удалось убедить некоторых индейцев бабин, что у меня честные намерения относительно медведей, но в конце улицы, у пристани, еще что-то тихонько бурчали группки самых недоверчивых индейцев. Четверо не внушающих доверия молодых людей с ружьями, среди которых был и парень, чья собака пострадала в драке, сели на длинную лодку и, заведя мотор, отплыли на середину озера. Вступать в разговоры они не пожелали.

Когда я снова вывел каноэ в озеро, медвежата, как бы движимые угрызениями совести, по очереди пробрались через груду припасов на корму, чтобы лизнуть меня в лицо, помириться и увериться, что я больше не сержусь за то, что они натворили в Топли-Лендинге. Я подумал, что этим медвежатам нужна не только хорошая, натуральная пища, но и игры, физические и умственные; им нужно мое одобрение — даже за разгром в самой аккуратной лавке на всем севере; им нужны самоуважение, искренняя любовь, здоровое соперничество, а иногда и драки, чтобы выпустить пар.

Как всегда, любуясь их детской беззаботностью, я больше всего хотел одного — сохранить незамутненными источники их неподдельной радости.

Дальнее пастбище

Я рассчитывал проделать долгий путь от Топли-Лендинга на озере Бабин до хижины А-Тас-Ка-Нея на озере Такла дней за двенадцать — четырнадцать. Обычно сто десять миль можно пройти на каноэ по озерам за три дня, включая отдых. Однако на этот раз времени ушло гораздо больше, потому что груз был тяжелый, а за медвежатами и дроздами нужен был глаз да глаз. Маршрут был сложным, на волоки уходило много сил, и еще очень мешали встречные ветры. Пройдя миль двадцать пять к северу вдоль западного берега озера Бабин, я решил пересечь озеро там, где далеко вперед, образуя теснину, выдавался полуостров Грин-Эрроу. Озеро здесь было всего три мили шириной, и его спокойно можно было пересечь рано утром, до того как поднимется ветер. Я решил продолжать путь на север вдоль восточного берега, до устья впадающей в озеро реки.

В конце северо-восточного рукава в озеро впадал очень бурный поток. Я представлял себе, какой это будет трудной задачей — полторы мили тащить за собой на канате тяжелое каноэ вверх по течению озера Моррисон. Я знал, что мне предстоит проделать это снова в дальнем конце озера Моррисон, на другой порожистой реке, соединяющей его с озером Талоу. За этим озером я мог, как мне говорили, наткнуться на старую индейскую тропу, которая шла параллельно отрогам Бейт-Рейндж, а потом зигзагами спускалась вдоль крутого гребня гор, в долину озер Фрайди и Накинилерак… Хотя этот волок занимал всего четыре мили, я по прошлому опыту знал, что на него уйдет по меньшей мере четыре шестнадцатичасовых рабочих дня — шестнадцать раз по восемь миль. В те времена не считалось чем-то необыкновенным, когда здоровый молодой мужчина весом 160 фунтов перетаскивал на себе четыре тюка по восемьдесят фунтов в каждом. Само каноэ весило семьдесят девять фунтов. После этого трудоемкого волока, по словам Ред-Ферна, пойдут реки Накинилерак и Отет-Крик, изобилующие неисследованными порогами и водопадами.

Через десять минут плавания на север от Топли-Лендинга мы вновь оказались в незыблемом мире дикой природы, где люди еще отмеряли время по восходу солнца, полдню, закату, костру и неспешному сну — в мире, где койотам и волкам хватало и простора, и времени, чтобы петь свои древние песни, в этой огромной, широко раскинувшейся стране, где четыре величественных времени года четко сменяли друг друга и всякий подлинный сын северных лесов, познавший их, не в силах был с ними расстаться. Я смотрел, как вечерний ветер шевелит шерсть медведей, сидевших каждый на своем любимом месте, отвоеванном у других в горячих спорах, и удивленно разглядывавших живые существа на проплывавшем мимо берегу. В свою очередь, все животные на берегу глядели на нас. Рыжие белки уже начали громоздить высокие (до шести футов) кучи еловых шишек, пищухи ворошили припасенное ими сено на краях скал.

Четыре угрюмых индейца с ружьями медленно плыли вслед за нами до самого вечера, потом вдруг повернули и направили свою моторку назад к Топли-Лендингу. Спустя час Ред-Ферн и Клит Мелвил примчались на катере провести часок у нашего костра.

Я еще раз мысленно перебрал доводы в пользу того, чтобы переселиться в такой далекий и труднодоступный район, как озеро Такла. Во-первых, там можно будет намыть золото, а, во-вторых, я считал его идеальным местом, где можно спокойно вырастить медвежат и потом отпустить на волю. Чтобы нормально развиваться в собственной среде, им необходима естественная медвежья пища, а ее можно найти в местности, где есть болота, луга и лес, вдали от борьбы за существование на не выжженных пожаром, но пострадавших от засухи окрестностях озера Бабин.

Дикий медведь вырастает и запасается здоровьем на двадцать пять — тридцать лет жизни за счет жесткой программы физических нагрузок и питания, равной которой не знает ни одно другое животное его веса. Я не раз наблюдал, как медведи барибалы и гризли переплывали озеро шириной в три мили, а затем взбирались на гору на другом берегу, хотя могли бы выбрать и более легкий путь. Я видел также, как барибалы галопом спускаются с горы и, не снижая скорости, лезут на пихту высотой футов двести, как мы по шесту, обнимая ствол передними и задними лапами, пока не вскарабкаются до самой верхушки. Новый район обещал неограниченные возможности для развития всей заложенной в медведях энергии.