Каждые пятнадцать минут - Скоттолине Лиза

– Доктор Пэрриш, мне очень нужно, чтобы вы выписали мне лекарства. Я изучал вопрос, я знаю, что лекарства могут помочь при ОКР. Это правда?

– Да, это так. – Это тоже было знакомо Эрику: если на свете существует волшебная пилюля – пациент во что бы то ни стало хочет ее получить. Эрик не был против лекарств в принципе, но он был против того, чтобы принимать их без особых к тому показаний, особенно подросткам.

– Я читал, что при ОКР хорошо помогают «Лувокс» и «Паксил». Вы мне их выпишете?

– Прежде чем говорить о лекарствах, давай все-таки обсудим твои симптомы.

Эрик обычно в таких случаях выписывал СИОЗС[5], например «Флуоксетин», рекомендованный Управлением по контролю за лекарственными средствами, или «Целексу», «Золофт» или тот же «Лувокс», но каждое из этих лекарств обладало, помимо выраженного положительного действия, кучей побочных эффектов, результатом которых могло стать даже самоубийство.

– А что их обсуждать, мои симптомы?

– Твое ОКР, как ты это называешь… в чем оно выражается? – Эрик хотел разговорить Макса, именно это было целью первого сеанса. – Сейчас многие люди употребляют термин «ОКР», при этом не понимая его значения. Мне нужно, чтобы ты перечислил свои симптомы.

– У меня… есть вещи, которые я должен делать – каждые пятнадцать минут. Мне необходимо стукнуть себя по голове и произнести кое-что – через определенное время. – Макс нахмурился. – Я смотрел в интернете – это называется ритуалы.

– Правильно. Ритуальное поведение.

– Да. – Макс кивнул, заметно нервничая. – Однажды на работе я расслабился и сказал свои ритуальные слова вслух, громко, и мой босс услышал. Это было ужасно…

Эрик не стал уточнять, но пометил в блокноте: «работа?»

– Никто не знает об этом, даже Буля… то есть я имею в виду – бабушка.

Макс сцепил руки, его нервозность все нарастала.

– Это ужасно, знаете… этот секрет, который я должен от всех хранить. Я как будто чокнутый, и никто этого не знает, ну как будто… как будто я веду двойную жизнь.

– Понимаю. Расскажи мне, когда эти ритуалы у тебя начались.

Эрик очень хорошо знал, что чувствует Макс, хотя не готов был признаться ему, что и сам страдал тревожным расстройством. Раньше он иногда задавался вопросом, имеет ли он право лечить людей, будучи при этом психически не совсем здоровым, но все его коллеги имели в анамнезе что-нибудь подобное, ведь психиатрами тоже становятся далеко не все. И если уж совсем начистоту – теперь Эрик полагал, что его психическое заболевание, оставшееся в прошлом, дало ему неоценимый опыт, который он ни за что не смог бы получить иным путем.

– Несколько лет назад, может быть, года два, и становится все хуже. Совсем плохо. Я должен дотрагиваться до головы, до правого виска, один раз, через определенные промежутки времени. Каждые пятнадцать минут.

– По часам, ты имеешь в виду?

– Да, если я не сплю – каждые пятнадцать минут я должен это сделать. – Макс продемонстрировал это действие, стукнув себя в правый висок кончиком указательного пальца. – И пропускать нельзя. В школе я прячусь, а на работе притворяюсь, что поправляю волосы или чешусь… или еще что-нибудь.

– Тогда тебе приходится все время смотреть на часы.

– Да, постоянно. Я все время считаю минуты, чтобы не пропустить пятнадцать. У меня это все время в голове. Все время часы тикают в голове – двадцать четыре часа семь дней в неделю.

Эрик представил себе, как это, должно быть, мучительно.

– А еще что-нибудь ты считаешь?

– Например?

– Балки на потолке, кирпичи в стене, сколько раз ты жуешь, к примеру?

– Нет.

– Повторяешь какие-то другие действия? Скажем, нет ли у тебя потребности делать то, что ты делаешь, трижды?

– Нет. – Макс покачал головой.

– Тебе не хочется выровнять все вокруг? Ну, чтобы все стало симметричным?

– Нет.

Эрик сделал пометку в своих записях.

– А какие слова ты произносишь, когда стучишь себе по голове?

– Мне нужно сказать «красный-оранжевый-желтый-зеленый-синий-фиолетовый-коричневый-черный», все разом, быстро. – Макс перечислил эти цвета на одном дыхании. – Я должен смотреть на часы и быть уверенным, что делаю это вовремя. И это сводит меня с ума.

– Уверен, что так и есть. Эти цвета имеют какое-то значение?

– Я… не знаю. – Макс сделал паузу. – Но картинка у меня в голове… как будто краски… я как будто рисую красками, как в детстве, ну вы знаете, у всех детей такие бывают, там крышки открываются и можно брать краски, и еще обычно кисточка такая, плохая, у которой волоски в разные стороны торчат и выпадают, как ресницы…

– Я помню такие. – Эрик и правда понял, о каких красках он говорит, у Ханны тоже такие были.

– Ну вот они приходят мне в голову, и я должен это произнести.

– А почему именно пятнадцать минут, как ты думаешь?

– Я не знаю. Но пятнадцать – это хорошее число. Я вообще люблю числа. И пятнадцать мне нравится – как число. – Макс пожал плечами с несчастным видом и съежился, став совсем маленьким под своей черной футболкой. – Я очень не хотел, чтобы мне исполнилось шестнадцать лет – потому что тогда мне уже не было бы пятнадцать.

Эрик снова сделал пометку:

– А что, когда тебе было пятнадцать, с тобой случилось что-то очень хорошее?

– Да нет, вовсе нет.

– Может быть, произошло что-то, что спровоцировало у тебя начало этих ритуалов?

– Нет. – Макс покачал головой в замешательстве.

– Диагноз твоей бабушке ведь поставили примерно два года назад, да? Ты сам мне сказал это вчера вечером.

Макс моргнул.

– Да, так и есть.

– Значит, тебе как раз было около пятнадцати.

– Правильно. А это имеет какое-то значение?

– Возможно. – Эрик подумал, что это было бы слишком просто. – Иногда какое-то событие становится как бы катализатором и может вызвать или усилить симптомы ОКР.

– О! – Лоб Макса разгладился. – Так вот в чем дело?

– Нет, все не так просто. – Эрик поднял руку вверх. – У тебя есть предположения – почему и зачем ты совершаешь эти ритуалы?

– Нет.

– Это происходит чаще утром или вечером?

– Да постоянно, независимо от времени суток, от этого невозможно спрятаться. Я, знаете, пытался. Пытался маскироваться. Я почти не выхожу никуда, потому что это невозможно скрыть. И потом – каждый раз как я выхожу, оно усиливается. – Макс сложил брови домиком, улыбка сползла с его лица. – Я хочу избавиться от этого дерьма. Я просто больше так не могу. Оно все время у меня в голове. Я все время смотрю на часы, я смотрю на телефон, на наручные часы, постоянно. А я хочу быть нормальным, как все остальные.

Эрик почувствовал волну сочувствия к этому парню. Он напомнил ему о Ханне – и о том, как сильно Кейтлин хотела, чтобы Ханна была нормальной. Да и он сам, Эрик вспомнил, как он хотел быть нормальным, когда его тревожное расстройство цвело буйным цветом. Быть нормальным – это простое желание каждого душевнобольного. Быть нормальным – это быть как все, быть правильным. Эрик побывал по ту сторону баррикады, поэтому лучше других понимал, как размыта и иллюзорна граница между тем, что считается нормальным, и тем, что таковым не считается.

– Тебе кажется, что если ты не стукнешь себя в висок и не перечислишь цвета, с тобой случится что-то плохое?

– Да.

– А что с тобой случится, если ты этого не сделаешь?

– Я не знаю. Я не пробовал. И даже не хочу пробовать. Я просто знаю, что должен это делать.

Эрик снова сделал пометку.

– Кто-нибудь в твоей семье страдает чем-нибудь подобным?

Эрик закатил глаза:

– Нет, моя мать тупица, она не способна даже убрать за собой.

– В порядке информации: на самом деле это миф, что все страдающие ОКР такие уж чистюли. Например, есть такая разновидность ОКР, при которой больной копит всякий мусор. – Эрик уже понял, что с матерью Макса все непросто, учитывая то, что он уже слышал о ней в больнице, но он не хотел сейчас менять тему.