Такой смешной Король! Повесть первая: «Король» - Ахто Леви

Когда же фюрер позвал немцев домой, многие повели себя очень странно: одни немцы заявили, что они эстонцы, а другие же — эстонцы — что они немцы. Двадцать немцев, заключенных в тюрьму, захотели ехать на новую родину. На что, спрашивается, они там нужны? Семьдесят сумасшедших из Сеевалди тоже решили увезти. А они на что? Разве на фатерланде совсем перевелись психи и жулики? Заключенных свозили на пароход под конвоем, а некоторым еще сидеть да сидеть… Больше половины из этих «немцев» не знали и трёх немецких слов…

— Будут ли заключенные на «Бременхавене» (название парохода) свободно гулять или их закроют в трюме? — вот что интересовало одних звениноговских политических аналитиков.

— Это дело самих немцев, — определили другие.

Сумасшедшие будто бы не совсем охотно соглашались переселяться. «Хотим умереть в Эстонии», — заявляли они, а про зов фюрера и слушать не хотели, плакали, умоляли: «Мы здесь родились, жили и умереть хотим здесь». Они падали на землю и орали, что не нуждаются в новой родине.

Из домов престарелых люди также отказывались уезжать, даже отказывались от денежных пособий, лишь бы позволили остаться. Психи скоро успокоились, полагали, за счет успокоительных уколов. Арестантов привозили в порт в полицейском автофургоне, за исключением более именитых уголовников, которые прибывали в частных легковых автомобилях.

Некоторых психов несли на руках — для чего такие фатерланду? Встречавшие заключенных на пароходе немецкие криминалисты объявили о том, что заключенные и в Германии будут сидеть. Спрашивается, не все ли им равно, где сидеть?

Однажды исполнилось давнишнее желание молодого Короля: его повезли наконец в город Журавлей, о котором он уже был наслышан. Это стало возможным благодаря тому, что единственно воскресный день был удобен Алфреду для перевозки в новую мастерскую ящиков со столярными инструментами.

Встали рано. В четыре часа утра во двор заехал Манчи на Серой, впряженной в знакомую телегу. Где же Вилка? Ее, оказывается, пришлось временно посадить на цепь. Погрузили три продолговатых ящика, на них и устроился Король. Алфред с Манчи пошли пешком. Когда они уставали, то садились сзади на ящик передохнуть. Когда Король подслушивал разговоры мужчин Звенинога, было интересно и познавательно. Когда же между собой говорили Манчи с Алфредом, ничего интересного для уха Короля не было — о делах деревни, о ее жителях, которых Король и не знал совсем, ведь он и родственников своих отсутствующих не знал и не имел о них никакого представления. От Звенинога до города Журавлей восемнадцать километров — два часа лошадиного хода, когда она триста метров шагает не спеша, затем, получив по заду прутом, двести трясется мелкой рысцой.

Немало времени отнимали у лошади проезжающие маленькие русские грузовички, которые ей не нравились, она их не признавала и привыкать к ним явно не хотела — шарахалась, словно молодая, в стороны, в глубокие канавы, так что при приближении машины Манчи останавливал Серую и держал за узду, отвлекал ее разговором про саареский клевер. Но так или иначе, а к часам восьми утра они въехали на возвышенность Тахула, от которой до города Журавлей оставалось километра четыре. С этого места город уже хорошо просматривался. И Король увидел выделяющиеся над общим фоном города две старинные башни старого замка в зеленом воротнике деревьев. Вскоре въехали в город, но журавлей нигде не было видно, на улицах тоже было мало; перед ними в город въехали другие повозки, громыхая железными ободками колес о булыжную мостовую.

Алфред и Манчи обратили внимание на повозку впереди.

— Это же наш барон с Брюкваозера, — сказал Манчи, — помещик, хозяин брюкваской усадьбы. Куда это они? Старик уже лет двадцать никуда из имения не выезжал.

Да, конечно, экипаж, на который указал Манчи, отличался от обычных повозок Островной земли — он не гремел, а катился мягко, его колеса были обтянуты резиной, и был он длинный да широкий, с мягким сиденьем, на котором восседал седой старик и кто-то помоложе рядом.

Короля ни старик, ни экипаж не занимали. Он с интересом разглядывал бронзовое изваяние солдата с саблей в руке, револьвером на поясе и флагом за спиной. Затем стал переживать за кошку, которая пыталась поймать голубя. Кошка нравилась Королю гибкостью и легкостью, когда прыгала, но голубь был тоже не дурак: вроде еле ковылял, но всегда успевал отлететь вовремя.

Впереди едущие повернули налево, и Манчи сказал Алфреду:

— Поедем посмотрим, интересно все же.

Алфред нахмурился, что означало: некогда ему пустяками заниматься, но тем не менее они поехали налево. Манчи и Алфред знали, а Король — нет, что едут они в порт, расположенный на маленьком полуострове, называющийся Ползучим. Король не знал также, что здесь происходила переправа немецких переселенцев на огромный пароход, стоявший на рейде за островом Абрука. Король не знал еще, что из себя представляет Абрука, но догадался, что здесь-то и жил повелитель ланьего народа, чью шкуру набили и выставили в музее.

Утро было прохладное. Они поехали по открытой всем ветрам дороге, по сторонам которой расстилались низкие кусты можжевельника. То там, то сям возвышались огромные валуны. Они доехали до низких зданий складов, и здесь Короля приветствовали тучи чаек кричавшие свое неизменное «кай-як», словно этим единственным словом можно рассказать на их языке обо всем на свете.

Король с жадностью всматривался в море и ничего другого поначалу не замечал. Море, как и всегда, его особенно волновало. Оно было удивительно красивым, освещенное утренним солнцем. Белые гребешки на волнах и тяжкие вздохи прибоя были ни с чем не сравнимы.

На пристани оказалось множество народу. К причалам были пришвартованы корабли, но не такие большие, как те, которые однажды Король увидел в порту Главного города. А людей — мужчин, женщин, детей — все прибывало. С чемоданами, тюками, мешками. Здесь же были таможенники и полицейские.

Алфред поставил свою повозку так, чтобы не мешала прибывающим. Они втроем сидели на телеге и молча смотрели. Король ничего не понимал.

— Что это? — обратился он к Алфреду. — Это базар?

В Главном городе он бывал на базаре, там было много народу и стоял гомон, но вместо чаек там были воробьи и голуби.

— Смотри и не мешай, — ответил Алфред не очень весело и добавил: — Люди уезжают, вот что это.

Конец пристани был отделен веревкой, за нее проходить разрешалось только чиновникам и уезжающим. Таможенники и полицейские занимали места у столов, к ним подходили люди с вещами.

— Кто самовольно зайдет за веревку, тот уже в Германии, — предупредил констаабель (констебль). Все стали опасливо сторониться веревки.

— Вчера большинство уже погрузилось, — неизвестно кому говорит, приостановившись около них, незнакомый дядя. Почти на руках пронесли старушку, какой-то толстый мужчина подал таможеннику огромный бидон литров в тридцать. Таможенник заглянул внутрь, понюхал.

— Простокваша! — констатировал он.

Бывший владелец поместья Брюква тащит с трудом большой ящик. На нем можно прочитать надпись большими буквами: Аренсбург (город Журавлей) и барон… Затем его фамилия уже меньшими буквами. Некоторые тетки стараются до вскрытия своих чемоданов предупредительно информировать таможенников о содержимом: «Взяла побольше мяса, бутербродов, поди знай, сколько продлится этот рейс». Специалисты по металлам взвешивают золото, серебро, спорят о нормах ценностей.

— А это бывший городской советник, — комментирует тот же дядя.

Возле кучи чемоданов грустно стоит бывший советник, кто-то к нему обращается:

— Как настроение?

— Такое, что хоть в море прыгай, — отвечает советник мрачно.

— Известно что-нибудь о будущем?

— Ровно ничего, кроме одного: этот рейс наверняка состарит меня лет на сто…

Молодая женщина в слезах обнимает уезжающего мужа.

— Почему она плачет? — спрашивает Король.

— Потому что остается, — отвечает Алфред. — Она не немка, и ее фюрер не хочет, а он — немец.

— Вчера четырехгодовалую девочку мать оставила на скамейке, — рассказывал дядя, стоявший рядом, — сама побежала за забытыми документами. Девочка орала, пограничник ее убаюкивал, потом немецкие медсестры с парохода увезли ее на корабль. Мать объявилась только вечером, ее муж остался здесь. Ну и трагедия была! Как они расставались!..

Многие переселенцы из бедных, чаще слышен эстонский, даже русский язык, чем немецкий…

— А многие немцы перед отъездом тут долгов понаделали… в магазинах все в кредит покупали.

Капитан небольшого пароходика «Кассари», доставляющего уезжающих на «Адлер», который на рейде у Абрука стоит, облокотился на поручни трапа. Ему кричат:

— Как поход?

— Как у евреев в Палестину, — рокочет тот в ответ.