Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик - Роберт Сильверберг

«Возьми у нее оружие,— сказала Колатор Ласгия.— Стимова уже подняли, и мы должны догнать его».

«Я не хочу… Я…»

«Глупо. Думаешь, во сне желания уважают? Сон — твое собственное желание. Возьми оружие».

Деккерет решился. Похолодевшими пальцами принял кинжал, энергомет и убрал их в надлежащие места на поясе. Охотники одобрительно заулыбались, ворча что-то на хриплом северном наречии, а затем, пригнувшись, помчались долгими скачками, длиной в пять шагов каждый, по берегу; Деккерет поневоле бежал следом, сперва неуклюже, потом все более плавной грацией, сопровождаемый Колатор Ласгией, легко выдерживающей его шаг. Черные волосы развевались вокруг лица, глаза горели от возбуждения. Они свернули налево, в середине леса, петляя в поисках добычи.

Добыча! Деккерет разглядел трех зверей с белой шерстью сияющих, как фонари, в глубине леса. Животные тревожно крались, взрывая землю. Они учуяли пришельцев, но пока не собирались оставлять свою территорию; огромные твари, наверное, самые опасные из всех диких зверей Маджипуры, быстрые, сильные и хитрые — ужас северных земель. Деккерет вытащил кинжал. Убивать из энергометов — даже не развлечение, просто убийство, к тому же сильно пострадает ценный мех. Почетнее всего подобраться ближе и действовать ножом, предпочтительней кинжалом. Только так охотник заслужит славу.

Загонщики смотрели на него. Выбери себе одного в добычу, просили они. Деккерет кивнул. Средний, указал он. Охотники заулыбались. Они что-то знали, о чем не сообщили ему. Так было и в тот раз: такое же едва скрываемое презрение лесовиков к господам, избалованным и алчущим смертельно опасных развлечений, тем более, что подобные развлечения оканчивались зачастую плохо. Деккерет держал кинжал наготове. Стимовы, что рыскали за деревьями, были невероятно громадными, с огромными тяжелыми ляжками; ни один человек не справился бы с таким в одиночку только холодным оружием. Но поворачивать назад было нельзя — Деккерет сознавал, что намертво прикован к данному судьбой сну. Раздались звуки охотничьих рогов и свист загонщиков. Стимовы, рассерженные и встревоженные необычными звуками, завертелись, обдирая когтями деревья, и, сделав круг, больше из отвращения, чем от страха, пустились бежать.

Теперь наступило время.

Деккерет знал, что сейчас загонщики прогонят дальше двух отвергнутых животных, оставляя одного избранного, но не смотрел ни вправо, ни влево. В сопровождении Колатор Ласгии и охотницы, давшей ему оружие, он ринулся вперед, начиная погоню, так как стимов, бывший в центре, пройдя с ревом и треском, промчался через лес. Плохо. Хоть люди и быстрее, стимовы легче продирались через подлесок, и он мог потерять добычу в этой беспорядочной погоне. Лес немного расступался, но стимов рвался в заросли, и вскоре Деккерет обнаружил, что борется с молодыми деревцами, лианами и мелким кустарником, едва успевая следить за удаляющимся белым призраком лесов. Захваченный одним-единственным чувством, он вырвался из объятий чащи и побежал, прокладывая дорогу мачете. Все было ужасно знакомым, вроде старой избитой шутки, особенно, когда до него дошло, что стимов петляет по зарослям, словно собирается напасть сам…

И спящий Деккерет знал, что такой случай скоро представится, когда обезумевший зверь случайно наткнется на охотницу и отшвырнет ее на дерево, а Деккерет, не ожидавший этого и не сумевший помешать, умчится вперед, продолжая погоню, оставив женщину лежать там, где она лежала, так что когда затаившаяся большеротая пожирательница падали высунется из норы и начнет рвать охотнице живот, рядом не окажется никого, способного защитить ее, и лишь позже, когда будет время вернуться за раненой, он пожалеет о своем бездушии, о том, что позволил себе не обратить внимания на падение человека, для него же выслеживавшего добычу. А после — стыд, вина, бесконечные самообвинения. Да, ему предстояло пережить все это снова, во сне, в цепенящем зное Сувраеля… Или нет?

Нет. Это было бы слишком просто для всеобщего языка снов, и в густом тумане, внезапно окутавшем Деккерета, он увидел, как стимов неожиданно развернулся и хлестнул охотницу, сбив ее с ног, но женщина поднялась, выплюнув несколько окровавленных зубов, и расхохоталась, и погоня продолжалась — точнее, вернулась к своей начальной стадии, а после стимов вырвался вдруг из гущи леса и напал на самого Деккерета, вышибая кинжал из его руки, грозно взревел перед последним ударом, но не нанес его; а сцена вновь и вновь менялась, и теперь уже Колатор Ласгия лежала под опускающейся лапой, пока Деккерет беспомощно дрожал рядом, не способный шевельнуться. Затем жертвой снова стала охотница, потом Деккерет, и — совсем уж неожиданно и невероятно — старший Баржазид, а после него — Колатор Ласгия. Деккерет смотрел, не отводя глаз, и голос под его локтем произнес:

«В чем дело? Все мы — и жизнь наша, и смерть — принадлежим Дивине. Возможно, для тебя тогда было важнее не упустить добычу».

Деккерет огляделся. Голос принадлежал охотнице, и звук его поразил Деккерета. Сон начал сбивать с толку. Он попытался проникнуть в его тайну, напрягая свою волю.

Теперь он видел Баржазида, стоящего неподалеку на темной лесной прогалине. Стимов снова рвал охотницу.

«Такова правда?»— спросил Баржазид.

«Наверное, да. Я не видел».

«Что вы делали?»

«Продолжал погоню. Я не хотел лишиться добычи».

«Вы его убили?»

«Да».

«А потом?»

«Вернулся обратно и нашел ее. Так…»

Деккерет помотал головой. Гнусный пожиратель падали уже оседлал женщину. Колатор Ласгия, улыбаясь, стояла рядом, скрестив руки.

«А после?»

«Подошли остальные. Они похоронили ее, затем мы сняли шкуру зверя и вернулись в лагерь».

«Дальше».

«Кто вы? Почему спрашиваете?»

Деккерет на один краткий миг увидел себя под клыкастым рылом пожирателя падали.

«Вам было стыдно?»— спросил Баржазид.

«Конечно. Я поставил охотничий азарт выше человеческой жизни».

«Вы не могли знать, что она ранена».

«Но я чувствовал. И ведь видел, но просто не позволил себе смотреть, понимаете? Я знал, что ей плохо, и ушел».

«А кто позаботился о ней потом?»

«Я».

«Даже так?»

«Да».

«Вы чувствуете себя виноватым?»

«Конечно».

«Вы виновны юностью, глупостью, воспитанием».

«Разве вы мой судья?»

«Да,— сказал Баржазид.— Взгляните на мое лицо».— Он дернул шрам на своем лице и надул щеки, и его продубленная пустыней кожа начала трескаться и лицо сморщилось, как маска, и соскользнуло, открыв под собой иное лицо, искаженное отвратительной ухмылкой, дергающееся от конвульсивного хохота.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});