Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик - Роберт Сильверберг

И постепенно начал сознавать, что уже не спит.

Не было границы между сном и пробуждением — только внезапное и полное понимание, что глаза его открыты. И два сознания (спящего наблюдателя и страдающего Деккерета) слились в одно. Но тем не менее, он находился в пустыне под страшным полуденным солнцем. И он был наг. Кожу чувствительно саднили царапины и волдыри. И были муравьи. Крошечные насекомые действительно карабкались по его ногам, поднимаясь до колен, вцеплялись в кожу. Сбитый с толку, подумал, что наверное метался во сне, но сразу отказался от этой мысли: не мог же спящий уйти так далеко в пустыню. Он встал, стряхнул муравьев, посмотрел в сторону лагеря.

И не увидел его. Значит, действительно, бродил во сне голый по обжигающей наковальне пустыни и заблудился. Это все еще сон, подумал он с яростью, и сейчас я проснусь в тени флотера Баржазида! Но пробуждения не произошло. Теперь Деккерет понял, как погибали люди в Пустыне Украденных Снов.

— Баржазид!— закричал он.— Баржазид!

Крик эхом отдался в донах. Он закричал снова, потом второй раз, третий, но слышал лишь дрожащий собственный голос, оставшийся без ответа. Сколько он мог продержаться? Час? Два? Без воды, укрытия от солнца. Даже без одежды. На непокрытую голову изливал свой жар огромный пылающий глаз в небе. Стояла самая жаркая пора дня. Окружающий пейзаж повсюду выглядел одинаково — плоская мелкая чаша, выбитая жаркими ветрами. Он пошел было по своим следам, но следы оборвались через несколько ярдов — дальше начиналась твердая скалистая поверхность. Лагерь мог находиться где угодно, скрытый возвышавшимися барханами. Он еще раз позвал на помощь, и опять не услышал ничего, кроме эха. Возможно, если бы ему удалось подыскать подходящий бархан, он мог бы успеть закопаться по шею и продержаться до тех пор, пока не спадет жара, а в темноте попытаться отыскать лагерь по костру. Но таких барханов он не видел. Как бы поступил в таком положении Властитель Стиамот, подумал он, или Властитель Тимин, или один из великих воинов прошлого? И что мог сделать он сам? Просто умереть? Глупо. Он все поворачивался, исследуя горизонт. Ни одной путеводной нити, ни единого намека, куда пойти. Передернув плечами, он опустился на землю в месте, где не было муравьев. Не было и слоя песка, зарывшись в который мог бы попытаться спастись. Не было и силы духа, которая, несмотря ни на что, помогла бы выжить. Он утратил себя во сне и умрет, как и предсказывала Колатор Ласгия. Единственное, что у него осталось,— это характер: он умрет без слез, гнева и стенаний. Может быть, на это уйдет час, может быть, меньше. Но это очень важно — умереть с честью.

И он стал ожидать смерти.

Но вместо нее пришел — через десять минут, полчаса, час, он не знал — Серифэм Рэйнэйлион. Урун, как мираж, появился с востока, медленно, с трудом направляясь к Деккерету, нагруженный двумя флягами воды. Подойдя ярдов на сто, он помахал двумя щупальцами и окликнул:

— Вы живы?

— Более или менее. Вы настоящий?

— Самый настоящий. Мы вас полдня ищем.— Резинистое щупальце маленького существа порывисто сунуло в руки Деккерету флягу с водой.— Держите. Глотните-ка, только немного. НЕМНОГО! Вы слишком измождены и захлебнетесь, если пить с жадностью.

Деккерет едва справился с порывом осушить фляжку одним глотком. Урун прав, нужно пить умеренно, не спеша, иначе могло стать плохо. Он капнул чуть-чуть в рот, подержал на языке, прополоскал горло и, наконец, проглотил. Потом сделал еще один осторожный глоток, затем глоток побольше. В голове немного закружилось. Урун кивнул на фляжку. Деккерет встряхнул ее и отпил снова, подержав воду щеками.

— Далеко лагерь?— спросил он наконец.

— Минут десять ходьбы. У вас хватит сил идти самому или сходить за остальными?

— Я сам.

— Тогда идемте.

Деккерет кивнул:

— Сейчас, еще глоток.

— Берите фляжку и пейте, сколько хотите. Если устанете, скажите, отдохнем. Не забывайте, мне вас не унести.

Урун медленно направился к невысокому песчаному гребню в пятистах футах на востоке. Пошатываясь от слабости и головокружения, Деккерет последовал за ним и с удивлением понял, что гребень совсем не так полог и низок, как казалось, что-то произошло с глазами. Он возвышался над головой футов на тридцать, скрывая два более низких бархана дальше. Флотер стоял у подножия дальнего.

В лагере был один Баржазид. Он взглянул на Деккерета с презрительной досадой:

— Решили прогуляться?

— Во сне. Меня все-таки поймали ваши похитители снов. Словно заклятие.— Деккерета начало трясти — солнечные ожоги мучили тело. Он лег у флотера, накрылся легкой рубашкой.— Когда проснулся, то не увидел лагеря. Я был уверен, что погибну.

— Еще полчаса, и так бы и вышло. Уже высохли на две трети. Счастье, что мой мальчишка проснулся я заметил, что вас нет.

Деккерет плотнее закутался в одежду.

— Значит, вот как здесь погибают. Уходят во сне днем.

— И так тоже.

— Я в долгу перед вами. Вы спасли мне жизнь.

— Хм, жизнь вам спасают с тех пор, как мы миновали Кавагский Проход. Вы бы уже погибли раз пятьдесят. Но если хотите кого-то благодарить, благодарите уруна. Он-то по настоящему потрудился, разыскивая вас.

Деккерет кивнул:

— А где ваш сын? И Кэймак Грэп? Тоже ищут?

— Уже возвращаются,— ответил Баржазид, указывая на только что появившихся из-за бархана скандаршу и мальчишку. Ни на кого не глядя, скандарша опустилась на свой тюфяк. Динитак Баржазид лукаво улыбнулся Деккерету и спросил:

— Приятно прогулялись?

— Не очень. Я сожалею о причиненных хлопотах.

— Ничего. Только вот что теперь делать?

— Может быть, привязывать меня, пока я сплю?

— Или придавливать тяжелыми валунами,— предложил Динитак, зевая во все горло.— Лучше постарайтесь оставаться на месте, хотя бы до захода солнца.

— Я попробую,— сказал Деккерет.

Но снова уснуть оказалось невозможно. Кожа зудела от бесчисленных укусов насекомых и солнечных ожогов, несмотря на успокаивающую мазь, которой снабдил его урун, и чувствовал он себя отвратительно. В горле сухо першило, глаза болезненно слезились. И он вновь и вновь перебирал в памяти случившееся: сон жару, муравьев, жажду, внезапное осознание смерти. Он искал в себе трусость, но не нашел ее. Огорчение? Да. И гнев, и тревога, но никакой паники, никакого страха. Хорошо. Худшее, решил он, было не в зное, жажде и опасности, а в самом сне, безумной расслабляющей тревоге, в сне, который снова начался радостью, а посредине претерпел мрачное изменение. Невозможность получить утешение здорового сна, подумал Деккерет, гораздо хуже гибели в пустыне, потому что умирать приходится только раз, а сны человек видит постоянно. Не связаны ли такие сновидения с бесплодностью Сувраеля? Деккерет знал, что когда послание исходит от Властительницы, его внимательно изучают (если необходимо — с помощью тех, кто поднаторел в искусстве толкования снов), поскольку в них таятся знания, жизненно важные для надлежащего поведения человека. Но эти послания, вернее, просто сны, вряд ли исходили от Властительницы. Казалось, они направлялись какой-то темной силой, зловещей и деспотичной, более пригодной брать, чем давать. Меняющие Форму? Возможно. Что, если какое-то их племя сумело раздобыть, несмотря на огромные расстояния, отделяющие их от Острова Снов, один из механизмов, благодаря которым Властительница может достичь глубин сознания любого из своей паствы, и, скрываясь в засаде в жарком сердце Сувраеля, грабит путников? Ворует их души? Лишает жизненной силы тех, кто украл их мир?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});