Становление - Александр Коломийцев

Благодаря пятну на биографии, «дикари» признавали Порфирьева своим, и как бы отверженным. Но, кроме «дикарей», никто, включая и самого себя, отверженным Порфирьева не считал. Жил Егор Демидович бобылём, и в основном обретался на участке. Возможно, благодаря почти постоянному присутствию на буровой мастера, не смотря на прогулы, первая бригада метры всё же давала и план, хоть и с грехом пополам, выполняла.

В вагончике в нынешнюю ночь ночевало шестеро. Валентина Матвеевна, провозившись с керном до потёмок, отложила визит в первую бригаду до утра. Кострыкин и геологиня заняли места работавших в ночь Семёна и Боталки. Геолог и стажёр устроились на верхних полках.

Масляков, перед тем как заснуть, битый час испытывал терпение соседа, бубнил о непревзойдённых качествах овса, очищающего организм от всевозможных шлаков. Окунающийся в забытьё Мезенцев так и не понял, в каких именно случаях достигается лучший эффект, – если пить настой или есть проросшие зёрна. После овса Масляков перешёл к целебным свойствам мумиё, но из последней лекции засыпающий Мезенцев усвоил лишь одно, в отличие от овса, мумиё является архидефицитным веществом.

Побудку, когда занимавшееся осеннее утро лишь проявляло контуры, устроил аккуратист Кострыкин. Надавливая языком на щёки и глядясь в маленькое круглое зеркальце в пластмассовой узорчатой рамке, Анатолий тщательно удалял механической бритвой колючую растительность, появившуюся на лице. Покончив с бритьём, продул у печки ножи, и когда сотоварищи по ночлегу покинули свои ложа, жмуря глаза, шлёпал по щекам ладонями, распространяя по вагончику запах «Тройного» одеколона.

Многолюдность вызвала у новоприбывших недоумение. Высокий парень с волевым лицом, украшенной недельной давности золотистой бородкой, которого товарищи называли Гусём, оглядел с укоренившимися во взгляде превосходством и насмешкой позёвывающих обитателей вагончика, воскликнул:

– Я уж думал, смена приехала, а тут и геологи, и трактористы. Да геологов аж двое. Матвеевна, тебя Демидыч заждался, даже домой не поехал.

Товарищи признавали Гуся вожаком, и несколько раболепствовали перед ним. Угреватый парень с широким носом тут же поддакнул:

– Чо за порядки, ей-бо! Во второй бригаде два геолога, а у нас ни одного. Кто категорию поставит, Демидыч, что ли?

– Ой, не заводись! То ли не доспал? – откликнулась Валентина Матвеевна. – Когда это было, чтоб из-за геологов наряды задерживались? Месяц только начался, всё поставлю, не егози.

Но угреватый не унимался.

– Я рабочий человек, на сдельщине, не на окладе. Заездку отработал, имею право знать, чего заработал. А вам, начальникам, пошевелиться лень, бока у печки греете.

Неожиданно для скандалистов в поддержку геологини выступил Кострыкин. Для самой Валентины Матвеевны опека решительного мужчины неожиданностью не выглядела. Анатолий не любил, когда задевали симпатичных ему женщин, а большетелая, налитая Валентина Матвеевна весьма и весьма ему нравилась. Повстречайся они где-нибудь вдали от родных весей, напористый ловелас непременно бы предпринял штурм богатой плотью крепости. Во-вторых, такой уж язвительный имел Кострыкин характер. Ткнуть носом зарвавшегося нахала или хвастуна в собственные грехи, особенно если данный имярек стыдливо обходил стороной сотворённую когда-то шкоду, было его любимым развлечением.

Сидя в независимой позе, закинув ногу на ногу, и дымя «Примой», Кострыкин презрительно спросил:

– Ты, рабочий человек, ты, когда в восемнадцатой работал, да зафестивалил на смене, о чём думал? Бригада не на окладе, – на сдельщине, а двести метров из-за тебя коту под хвост, три недели заново перебуривали. Рабочий человек! Балабон.

– Не твоё дело, – огрызнулся угреватый с вызовом, но настроение у него упало.

– Ему премию за ту аварию выписали. Скажи, Юрка, ты сколько раз в жизни тринадцатую получал? – спросил смазливый парень с волнистыми волосами.

Парня прозывали Самцом, и прозвище ему нравилось. Но привлекательность его портили лупоглазые глаза, и ярко выраженное самодовольство, читавшееся на лице. Из-за самодовольства Мезенцев почувствовал к незнакомому парню неприязнь.

Незамысловатую шутку встретил всеобщий хохот. В чужом вагончике «дикари» вели себя беззастенчиво. Гонористый Валера спасовал перед напором нахальства, и помалкивал. Гусь, а за ним все дружки его, не спросясь, наливали чай, и пришедшим Семёну и Боталке ничего не досталось. Семён, не сумев выцедить из чайника и капли жидкости, недовольно фыркнул, посунулся к умывальнику. На него недовольно заворчали:

– Ты, Сенька, кого тёрся на буровой по сю пору? Мы думали, они на мешках сидят, а они трудовую вахту несут. Передовики производства, мать вашу! Давай укладывайся, в третьей попьёшь, ждать не станем.

Боталка, по складу характера, клонившийся к более сильным, иудушкой принял сторону зубоскалов.

– Да я ему в шесть часов говорил, давай завязывать. Дак куды там, трубы досадить надо, за пересменку скважину завалит, вот и проканителились, – пошмыгивая, и озираясь по сторонам, взахлёб говорил он.

– Да обрасти она дерьмом, скважина эта, чтоб я из-за неё хоть час лишний здесь оставался, – отозвался Самец, поддержанный одобрительными взглядами и возгласами своих дружков.

– Ну, кто с нами, пошли. Будете так канителиться, в другой раз не заедем, – Гусь поднялся из-за стола, резким движением выплеснул остатки чая на печку.

– Тебе чо здесь, баня? – недовольно рыкнул Кострыкин, но коновод «дикарей» и ухом не повёл.

– Гуськов! – окликнула Валентина Матвеевна. – Вы на чём, на тракторе?

– Ну да, на бочке. Чо, назад поедешь? – хихикнул Гуськов. – Учти, место только наверху, на цистерне.

– Смене накажи, чтоб за мной заехали, – не обращая внимания на насмешку, велела Валентина Матвеевна. – Назад-то, кто трактор поведёт?

– Меня не колышет. Доведут, делов-то! – весело отозвался Гусь, и, минуя ступеньки, спрыгнул на землю.

Трактористов не хватало, и Невзоров, скрепя сердце, позволил перевозить вышку с точки на точку Гуськову, до курсов бурильщиков закончившего СПТУ, и имевшего удостоверение тракториста. Благодаря дополнительным обязанностям, зарабатывал более всех в бригаде, и это обстоятельство ещё более возвышало его над товарищами. В отличие от дружков, Гуськов не фестивалил и прогулов не совершал. Этому имелось простое объяснение. Работу тракториста, он ставил выше «бурёжки». Старший механик шёл навстречу, и обещал взять трактористом после Нового года, а пока недвусмысленно сказал «посмотрим». Что означало «посмотрим», было и ежу понятно. И Гусь коноводил, на выходных вёл разгульную жизнь, но держался в рамках. Правда, Невзоров строго-настрого запретил разъезжать на тракторе по участку, но подобное указание Дикая бригада игнорировала.

Масляков, когда в вагончике сделалось чересчур шумно, «дикари» задирали почти всех присутствующих, нелицеприятно прохаживались на счёт геологов, ушёл к буровой, глядеть при свете переноски поднятый на новой скважине керн. Мезенцев оставался в вагончике, знакомясь с обстановкой. Глядя на разухабистых парней, втихую радовался, что судьба поступила с ним не слишком жестоко, и ему не придётся с ними соприкасаться. Пока вскипятили новый чай, почаёвничали, на улице развиднялось.

Масляков слюнил палец, тёр керн, рассматривал налипшую на палец глину, близоруко подносил к носу комочки песка. Мезенцев сел на одноячеистый ящик, сидеть было низко, неудобно, и он вытянул ноги. Масляков, словно продолжая прерванный разговор, забубнил, продолжая рассматривать образцы извлечённой на поверхность породы.

– Тут золота практически нет. Россыпи находятся за водоразделом, а здесь так, жиденький ареал. Жаль, что ты не попал на детальную разведку.

Мезенцев хохотнул.

– Что, золото прямо в керне блестело? Буровики керн не растаскивали?

Масляков серьёзно ответил:

– При современных нормах промышленного содержания, золото кустарным способом не намоешь.

Беседу нарушила громкая барабанная дробь. Удары невидимых палочек набирали неимоверную частоту, сливаясь в непрерывную трель, затем звучали раздельно, с замедлением. Меняющаяся частота барабанной дроби создавала ускользающий мотив. Мотив был иллюзорным, но завораживающим. В филармоническом зале он бы не звучал, но здесь являлся необходимой составляющей. Мезенцев поднялся, скрадывая шаги, углубился в лес. От сосредоточенности, опасаясь произвести шум и спугнуть барабанщика, даже прикусил губу. Но всё же, очевидно, спугнул. Стук внезапно прекратился, и человек замер, досадую на свою неуклюжесть. Прошло несколько минут, и весёлая дробь раскатилась по тайге. Барабанщик обнаружился метров через тридцать на сухой лиственнице, задрапированной клочьями паутины и старой хвои. Пауза объяснялась переменой места, в вышине белело длинное свежее дупло. Стараясь не обеспокоить лесного обитателя, Мезенцев несколько минут наблюдал, как ловко тот добывает корм, и, утолив любознательность, вернулся на буровую.