Тератолог - Эдвард Ли

Боже милостивый…

Он увидел закрепленные на потолке и направленные вниз камеры, фиксирующее со всех углов безумные разгульства, имевшие место на кроватях. Что эти люди делают здесь?

И кто они?

Разум Фаддена не мог больше размышлять над этими вопросами. Похоть снова испепеляла рассудок. Он вогнал свой некогда целомудренный член девушке в горло до самых миндалин. Затем сполз вниз, и оказался в ее вагине — точнее в одной из двух.

Он будет трахать Кэрол еще четыре раза за этот вечер, а потом умрет от обширного инфаркта. Видео с его сексуальными подвигами попадет в интернет и выпуски новостей национальных телеканалов в течение двадцати четырех часов.

Ее тело никогда не будет найдено.

5

Уэстмор проснулся примерно в три часа ночи. Резко сел, обливаясь потом. В последнее время такое случалось с ним довольно часто. Ему уже сорок, и никакой жизни, кроме работы, да еще тех «парочек пива» по вечерам. «Парочка» всегда оборачивалась восьмью или десятью бутылками. Он понимал, что находится в двух шагах от алкоголизма, но никогда сознательно не признавал это. Все фотографы пьют — по крайней мере, все хорошие. Таким было его оправдание. Но выпивка всегда негативно отражалась на сне.

Внезапно проснувшись, он испытал чувство тревоги. Неприятное ощущение, что в комнате находится кто-то еще. На самом деле ему показалось, будто он видит какую-то фигуру, стоящую в зернистой тьме и глядящую на него. Едва не вскрикнув, он щелкнул выключателем.

Естественно, там никого не было. Но что за шепот он тогда услышал, когда включал свет? Ему показалось, будто кто-то произнес, причем довольно отчетливо: «Черт. Ненавижу свет».

Уэстмор чувствовал себя полным идиотом. Это все «Джонни Уолкер Блю», которым он накидался накануне. Крепкая штука. Все, завязываю пить, — решил он, протирая глаза.

Комната походила на президентский люкс в «Фор Сизонс». Горячая ванна, домашний кинотеатр, стены, отделанные инкрустированными панелями, кровать с балдахином. Плюшевый кашмирский ковер стоил, наверное, больше чем его, Уэстмора, квартира. Две такие же, как и на первом этаже, застекленные двери смотрели на восток. За ними был балкон с видом на сад. Сквозь множественные квадратные панели лился успокаивающий лунный свет. Мысль покурить на балконе казалась замечательной, но подергав ручки, Уэстмор обнаружил, что двери заперты. Он потрогал панели. Лексан.

Хватит вести себя как параноик, — сказал он себе. Опять же, если дверь спальни тоже будет на замке, у него появится полное право вести себя как параноик. Но дверь оказалась не заперта. У него было странное ощущение похмелья. Опохмелка, конечно, не лучший вариант, но «Джонни Блю» — хороший виски. Свою одежду он бросил на бирюзового цвета кушетку, которая стояла возле стены, украшенной картиной работы, предположительно, самого Ротко. Абстрактный рисунок напомнил ему о давно утраченной любви — девушке, которую он любил больше всего на свете и которой так и не признался в своих чувствах. Настроение от этого ухудшилось еще сильнее. Все вокруг напоминало о его неудачах. Отчаяние сквозило отовсюду, в такой степени, что он чувствовал себя как дома. Поспешно одевшись, он схватил сигареты и вышел из комнаты.

Да, пить я брошу… но не сегодня.

На главной лестнице было тихо как в морге и темно. Встав возле перил, тянувшихся вдоль гостевых комнат, он окинул взглядом похожий на атриум холл и вспомнил больше деталей о внутренней планировке особняка. Прямо напротив был виден другой коридор. Уэстмор предположил, что там находятся дополнительные гостевые комнаты. Либо, спальня Фэррингтона. Неужели они и вправду видели в тот самом коридоре самого хозяина, голого и хнычущего? Бормочущего что-то про ангелов, насколько помнил Уэстмор. Потом весь этот безумный треп о концепции совершенства и о Боге. Что за псих…

Он стал осторожно спускаться по лестнице. Головная боль не отпускала. Внизу, в главном холле, горело лишь несколько светильников. Он проскользнул в гостиную, где они впервые встретились с Фэррингтоном, и сразу же направился к шкафу. Звякнув бутылками, вытащил «Джонни Блю». Плеснул себе «на два пальца» и поискал глазами штуковину, которая со слов Брайанта не являлась пепельницей.

Где-то в глубине дома тикали часы. Уэстмор выглянул сквозь лексановые панели в сад. Думай, думай.

Что это за место? Что за человек этот Фэррингтон? А тот британец? Первая порция виски проскользнула в горло, но он по-прежнему оставался предельно сконцентрированным. Почему Фэррингтон не хочет фотографироваться? Почему он вообще согласился на интервью? В прошлом он никогда этого не делал. А что насчет того…

На улице завелся двигатель, вспыхнули фары. Из тупика выехал еще один фургон с надписью «ДАЙЕ ФАРМАСЬЮТИКАЛС, ЛТД» на борту.

Что за дерьмо? Почему фургоны фармацевтической компании разъезжают рядом с этим роскошным особняком в три часа утра?

Красные габаритные огни фургона стали меркнуть, а затем и вовсе исчезли. Тишина теперь казалась какой-то обволакивающей. Уэстмор слышал прорывающиеся сквозь нее звуки: шорохи дома, шелест кондиционера. Тиканье часов — где бы они ни были — стало громче и отчетливее. Вдруг он замер. Что это было, стон? Чей-то голос? Он доносился откуда-то из глубин дома. С щелчком открылась и закрылась дверь. Шаги. И снова тишина.

Предчувствия снова накатили на него.

Плохие предчувствия.

Уэстмор покурил в темноте, выпил еще виски. Бухло и сигареты выматывали его. Сама жизнь выматывала. Вымотай меня еще сильнее, — взмолился он. Просто возьми меня. И вымотай так, чтобы ни хрена не осталось…

Он снова был пьян. К Богу ли он обращал свои мольбы? К тому Богу, в которого он, по собственному утверждению, верил? Бог ни хрена для меня не сделает, но… разве он должен? Я этого не заслуживаю. А что насчет Брайанта? Что насчет того психа Фэррингтона и того придурка Майклза? Неужели Бог имеет о разных людях разное представление? Наверное, так. Воистину нет одинаковых людей, и нет одинаковых культур. Слишком много различий. Поэтому один бог не в состоянии спасти всех. Бог должен иметь много обличий, — философствовал Уэстмор, подогреваемый спиртным.

Давай еще выпьем. Только ты и я, хорошо, Бог?

Хмель вынуждал двигаться с большей осторожностью, однако у него не получилось…

Хрясь!

Он забыл, что оставил тиковую дверь шкафа открытой, и вошел лбом прямо в торец. Боль укусила его словно дикий зверь. Вот я пьяный дурак! — успел подумать он, потом поднес руки к голове и рухнул на пол.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});