Плач - Кристофер Сэнсом

Я прошел по лабиринту плотно расставленных строений с внутренними двориками. Некоторые стражники уже узнавали меня, хотя, как всегда, в стратегических точках мое имя сверяли со списком. Все великолепие вокруг уже было знакомым, почти обыденным. Теперь, проходя мимо, я избегал смотреть на великие произведения живописи и скульптуры, чтобы не задерживаться. Я увидел двух каменщиков, строящих новый замысловатый карниз в коридоре, и мне вспомнились слова Лимана, что каждый камень во дворце прослоен по́том простых людей. Вспомнил я и о том, как мало платят ремесленникам на королевских работах, оправдывая это повышением статуса за счет работы на короля.

Меня снова приняли в приемной королевы. Какой-то молодой человек, один из бесконечных просителей, спорил со скучающим стражником в черном с золотом мундире:

– Но ведь мой отец послал лорду Парру известие, что сегодня я приезжаю из Кембриджа. У меня степень по каноническому праву, и я знаю, что освободилось место в Научном совете королевы…

– Вас нет в списке, – флегматично отвечал стражник, и я подумал: кто же вышел из Совета? Уж не я ли – в связи с тем, что моя работа закончена?

У выходящего на реку окна, как обычно, кружком сидели фрейлины королевы с рукоделием на коленях, наблюдая за танцем, который на удивление ловко исполняла дурочка Джейн. Я увидел Мэри Оделл, сидящую среди благородных дам, несмотря на свой низкий ранг. Молодая хорошенькая герцогиня Саффолкская со своей собачонкой Гардинером на коленях сидела между ней и сестрой королевы леди Хартфорд, которую я видел в замке Бэйнардс. Высокий худой мужчина с узким лицом, похожим на клюв носом и всклокоченной бородой с презрительным выражением наблюдал за танцем у них из-за спины.

Джейн остановилась перед этим джентльменом и, отвесив поклон, сказала:

– Вот, милорд Суррей. Разве я не подхожу, чтобы танцевать с вами в Хэмптон-Корте перед адмиралом?

Значит, это был граф Суррей, старший сын герцога Норфолкского и якобы реформатор. О нем говорили как об искусном поэте, а еще он прошлой зимой имел неприятности из-за того, что устраивал пьяные кутежи в Сити.

Он грубо ответил:

– Я танцую только с женщинами высокого положения, миссис Дурочка. А теперь извините меня, мне нужно встретиться с отцом.

– Не грубите Джейн, – с укоризной сказала герцогиня Саффолкская, увидев, как круглое лицо шутихи покраснело.

Однако тут Джейн увидела стоящего рядом меня и указала в мою сторону:

– Вот почему королева ушла к лорду Парру! Законник опять пришел тревожить ее делами! Смотрите, у него горб как у Уилла Соммерса!

Все обернулись ко мне, а она продолжала:

– Он хотел отобрать у меня Утю, но леди Мэри не дала! Она знает, кто ее истинные друзья!

Блеск в ее глазах сказал мне, что Джейн вовсе не придурковатая – весь этот вздор был задуман, чтобы унизить меня.

Мэри Оделл поспешно встала и подошла ко мне:

– Ее Величество и лорд Парр ждут вас, мастер Шардлейк.

Я с радостью ушел вместе с ней в святая святых королевы.

* * *

И снова королева сидела на высоком кресле под своим красным балдахином. Сегодня на ней было ярко-зеленое платье с вышитыми цветами, листьями и даже стручками гороха на ветке. Под ее арселе, как мне показалось, я заметил седые пряди в темно-рыжих волосах. Лорд Парр стоял сбоку от нее в своей обычной черной робе и с золотой цепью, а с другой стороны устроился архиепископ Кранмер в своем белом стихаре. Низко поклонившись, я увидел на столике рядом шахматы и подумал: черная фигура и белая фигура.

Все трое рассматривали на мольберте перед собой чей-то портрет в полный человеческий рост: недавно нанесенные краски были такими яркими, что притягивали глаз даже среди великолепия Уайтхолла. На заднем плане, как фон, виднелись темно-красные шторы кровати с балдахином на четырех столбах, а на переднем – раскрытая Библия на пюпитре рядом с леди Елизаветой, которую я сразу узнал. На принцессе было то самое красное платье, которое я видел на ней, когда она жаловалась, что приходится так долго позировать рядом с кроватью.

Но это скучное занятие стоило того, потому что портрет был поистине как живой. Расцветающая грудь Елизаветы контрастировала с хрупкостью ее худеньких, детских плечиков. Она держала в руках маленькую книжечку, а лицо ее было спокойным, с выражением настороженной властности, несмотря на свою юность. Я прочел значение этой картины – она показывала девочку, которая вот-вот станет женщиной, образованную, серьезную и царственную. А кровать на заднем плане напоминала о скором наступлении брачного возраста.

Королева, внимательно рассматривающая портрет, прислонившись к спинке стула, сказала:

– Превосходно.

– Портрет говорит все, что нужно, – согласился Томас Кранмер и, повернувшись ко мне, тихо проговорил: – Я слышал ваши последние новости, Мэтью. – Что в том кружке был шпион и теперь он мертв. Его хозяин, скорее всего, кто-то очень важный, член Тайного совета, но мы не знаем кто.

– Да, милорд, – сказал я и добавил: – Мне очень жаль.

– Вы сделали все, что могли, – сказал архиепископ, эхом повторив слова Барака.

Я посмотрел на Екатерину. Она выглядела озабоченной и опечаленной, и в ней ощущалась некоторая скованность, в которой я увидел признак напряжения. Королева ничего не говорила.

– По крайней мере, этот кружок анабаптистов уничтожен, – сказал лорд Парр. – Я бы хотел увидеть их на костре!

– Подкупленный Лиманом дворцовый стражник и тюремщик Милдмор должны быть высланы за границу, – твердо проговорил Кранмер. – Для нашей безопасности.

– Вы бы тоже сожгли их, милорд архиепископ, – прорычал лорд Уильям, – если б не необходимость их удалить!

– Только если б усердные проповеди не смогли заставить их отказаться от ереси! – с гневом проговорил Томас. – Я не хочу никого сжигать.

– Вы оказали нам огромную помощь, Мэтью, – сказала Ее Величество, – с этими сведениями Лимана о Бертано.

– Значит, это оказалась правда? – спросил я.

Парр посмотрел на Кранмера, а потом на королеву, которая кивнула, и с суровым видом проговорил:

– Это только для ваших ушей, Шардлейк, и мы говорим вам это только потому, что вы первый сообщили нам это имя и нам интересно ваше мнение. Про Бертано знаем только мы четверо. Мы не сказали ничего даже брату и сестре королевы. А вы не должны ничего говорить тем мужчине и юноше, работающим у вас, – добавил он угрожающим тоном.

– Мы знаем, что вы полностью им доверяете, – мягко вставил Томас.

– Расскажите ему, племянница, – сказал Уильям.

И королева, вяло и неохотно, заговорила:

– Неделю назад, днем, Его Величество принимал кого-то в своих личных апартаментах. Все слуги из его покоев были удалены, – добавила она. – Обычно он говорит мне, если приезжает кто-то из-за границы, но накануне вечером он сказал, что об этом визите должен знать он один, и я осталась у себя. – Екатерина потупилась и замолчала.