Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

Крон.

– Она видимо шла с работы домой. Как сейчас помню, представилась, поинтересовалась происходящим, вся такая милая и серьёзная одновременно, я штабных работников не любил никогда, презирал даже, но тогда мне она показалась такой милой, что я даже улыбался ей. Потом ребята даже подкалывали меня, мол капитану по духу девки штабные. Шутки кончились, когда вечером, по следу одного из террористов мы нагрянули к ней в дом. Она не собиралась его укрывать, я в этом был уверен и тогда, но мне хотелось выслужиться и повысить авторитет своей роты. Да и если честно, я обозлился, увидев в какой роскоши и достатке она жила, прям дворец, два этажа, кабинет, ковры на полу, всё как в мечтах. А я тогда жил в сраной общаге, комнатка три на три метра, кухня, сортир общий со всем этажом. Я гнобил и унижал её словами, пока мои бойцы искали этого парня, мы нашли его и я со всем пафосом, с которым только мог, пристрелил беднягу. Я имел право этого не делать, но я упивался своей властью над ситуацией, мне даже понравилось, как кровь растекается по светлому ковру, понравилась и выражение её лица, испуг со смесью ненависти. Я даже не успокоился, когда увидел её в камере, мне так хотелось морально уничтожить, довести её до слёз, не могу понять своей злобы к ней. Но тогда я готов был на многое, лишь бы она зарыдала от бессилия. Потом её отправили в лагерь.

– Прости, Чак, но мне, что-то захотелось тебе вмазать хорошенько, – обалдев от такого рассказа, сказал Крон, глядя на собеседника. – Но раз она сейчас в верхах, то все сложилось не так, как ты хотел, к счастью.

– Следующая наша встреча так-же не задалась. Это произошло через несколько месяцев, когда пришёл указ переформировать часть горохраны в строевые части и отправить на фронт. Я тогда попал со своей ротой в город Ирк, полностью разрушенный от боёв. Его обороняла горстка добровольцев и бывших уголовников, почти все полегли. Так вот там-то я и встретил её. Она меня узнала в толпе других солдат и попыталась меня убить, набросилась, как сумасшедшая и пыталась всем, что было под руками, разбить мне голову.

– С каждым твоим словом, я её всё больше уважаю.

– Ага, вот только не получилось, как видишь, у неё меня на тот свет отправить. Как я узнал позже, её с лагеря принудительно отправили вместе со всеми лагерными в добровольцы, с которыми ей и довелось оборонять Ирк. Навидалась она там наверно многого, с учётом того, что погибло процентов так девяносто защитников. А там мы на Аппор пошли в наступление, а она как назло, мне везде на глаза и под руку попадалась. Кидалась и бранилась на меня. Как-то даже рота на роту из-за конфликта с ней в драку пошли. Словно в наказание мне судьба её прицепила, где я там и она. Помирились немного с ней лишь в Аппоре, она сидела средь грязи и крови на земле, когда мы штурмовали администрацию города, я спас её, не знаю для чего, но зачем-то потащил за собой. Кто ж знал, что она мне жизнь спасёт потом, когда меня сын Лесо своими кулачищами в бетонный пол вбивать будет.

– Так эта она завалила этого генерала?

– Она. Тоже по новостям смотрел?

– Слышал, кто-то говорил, что девка сына Лесо пристрелила.

– Вот с тех пор судьба нас сводит постоянно. А как сведёт, что-то происходит обязательно. В Брелиме она меня даже на ужин пригласила. Тогда уже при штабе была. Накормила, напоила, а я до последнего боялся, что она меня прирезать хочет за старые обиды. Напились мы с ней тогда, как старые друзья. Потом она зачем-то поцеловала меня. Зачем ума не приложу, но вкус тех губ я помню до сих пор.

– Звучит как приятное воспоминание.

– Потом мы попали в тыл к врагу, я убивал на её глазах безоружных, ползал по грязи, оборонял магазин, где пришлось пристрелить майора, что желал выдать её врагу, признался как дурак, что влюбился в неё, получил заслуженный отказ, а потом, чуть не погибли. Лишь чудом спаслись. Последний раз видел её, когда сидел у трупа своего друга, что вызволял нас из окружения.

– М-да, история интересная, но на любовную тянет с большим трудом. Хотя, я все-таки, был прав, она тебя отшила. Хотя, с учётом какой ты мразью раньше был, то правильней было бы тебя в том Ирке и прибить. Я не думал, что ты раньше был таким. Что с тобой стало, отчего ты сейчас такой? Судя по твоим словам, ты был гордостью Хегерских палачей.

– Ты и половины не знаешь, Крон, какой гнидой я раньше был и скольких человек погубил. Тогда у меня была идеология и всё в мозгу сходилось, не требовалось каких бы то ни было объяснений. Я был прав всегда и непоколебим ни перед чем, пока однажды не встретил эту девушку. Она конечно ни при чем, но с её появлением, моя жизнь изменилась.

– В лучшую сторону?

– Да хрен его знает. Просто всё стало по-другому, и в жизни, и в душе. Как говорит товарищ Ломер, я стал менее эффективной деталькой в системе.

– Да Ломер сам ещё та деталь, – возмущенно добавил Крон, что не испытывал любви к партийцам. – Они начали эту заваруху, благодаря им я потерял своих сыновей, а теперь, видите ли, ходят и выискивают виноватых. Да плюнь ты на этого негодяя. Лучше возьми да навести свою подругу. Пока она рядом. Глядишь и вытащит из этой клоаки, что ты именуешь фронтом. По старой-то дружбе. Ведь я так понимаю теперь она не мечтает тебе башку разломить?

– Кто ж меня отпустит?

– Придумай, что-нибудь, я же повар в конце концов, а не полковник.

– Ты прав, надо, что-то придумать.

Чак глянул на наручные часы и поняв, что засиделся, резко подскочил и засобирался на почту, пока та не закрылась. Солдаты разорвали его, если бы их письма не отправились сегодня, да и многие ждали вестей из дома. Крон всучил ему бумажный свёрток с кофе и завёрнутый в полотенце мясной рулет с хлебом, чтобы тот угостил своих солдат. Чак крепко пожал ему руку, поблагодарил и быстрым шагом умчался в сторону почтового пункта.

Солнце уже вовсю поливала округу своим жаром, становилось неуютно и все старательно прятались в тени, проезжающие мимо машины, поднимали душные облака пыли, пот струился по спине и одежда противно прилипала к коже. Чак еле