Первая формула - Р. Р. Вирди

то ее воля – мы так и продолжали бы торговать секретами, и никаких грабежей.

Я к ней в тот день не прислушался, иначе в Карчетте сегодня точно не оказался бы. Но кто тогда об этом думал?

Притворившись, что не слышу ее тона, я ответил:

– Ну и хорошо. Мне нужно самому изучить все ходы-выходы. А уж на месте сориентируюсь, как добраться до обиталища купца и забрать у него то, что нас интересует.

Джагги сплюнул и посмотрел на меня с некоторым сомнением:

– Выбраться оттуда с золотом да серебром будет непросто, особенно если добыча окажется велика. Вдруг там и вправду целый сундук? Сундук, Ари!

Улыбнувшись, я небрежно махнул рукой:

– Вот тут нам и пригодится наша казна. Подкупим кого надо. Не тех, что на входе, – слишком опасно. А вот если парочка туули не задаст нам вопросов по поводу поклажи, сколь бы тяжела она ни оказалась… Заберут, получат деньги и доставят куда нужно. Это ведь их жизнь. Наше дело – заплатить столько, чтобы они не задумывались и не решили вдруг заглянуть внутрь.

Джагги закатил глаза, затем многозначительно покосился на Нику.

– Только и всего, Ари?

– Только и всего, Джагги, – снова улыбнулся я и обернул шарф вокруг шеи, оставив свободным длинный конец, которым в случае чего можно прикрыть лицо. – Твоя задача – проследить за воробьями. Никто из них мелькать там сегодня не должен. Если попадусь – не хочу потащить за собой никого из наших.

Оба кивнули и обменялись встревоженными взглядами.

– Все будет хорошо.

Я сиял от удовольствия, понимая, в какого отличного лицедея превратился за то время, что жил в воробьином семействе. Конечно, двух приятелей, которые знали меня как облупленного, не проведу, но испробовать на них фальшивую улыбку могу вполне.

Нику с Джагги я точно заставил забеспокоиться – хорошее предзнаменование перед походом в Высокий квартал.

Одни маски скрывают наши подлинные чувства от близких людей; другие же защищают нас от враждебного мира.

Я рассчитывал, что моя сегодняшняя личина себя оправдает.

* * *

К третьей свече мои ягодицы сплющились от непрерывного сидения в коляске рикши. Я возблагодарил господа, что лавка была хотя бы гладко отшлифована, и обошлось без заноз в заднице. Неплохо бы вознице положить в коляску подушечки для пассажиров, однако я знал, какую жизнь ведут эти люди. Любая монетка, вложенная в орудие труда, будет стоить трудяге обеда, а может, еще и ужина.

Серьезная нагрузка на кошель, тем более если у рикши есть семья.

Набравшись терпения, я стиснул зубы. Во-первых, от боли, во-вторых – чтобы не лязгали на ухабах.

Да, пешком добраться до Высокого квартала было бы приятнее, вот только одежда… Где и когда ее потом чистить? И уж, во всяком случае, за подобную чистку придется платить, а тратить лишних денег не хотелось.

Словом, я вознамерился терпеть до конца, и вдруг наступило неожиданное облегчение.

– Приехали, сам.

Рикша замедлил шаг, остановился и указал рукой на вход в Высокий квартал, на всякий случай кивнув в сторону арки ворот из богато украшенного розового и белого мрамора. Сразу за ней, перекрывая путь, поперек тяжелых столбиков лежала затворная металлическая палка. Арка – для красоты, заграждение – от нежелательных гостей.

Поблагодарив рикшу, я запустил руку в кошель и вытащил пять чипов. По правде говоря, поездка была сложной, но стоила не больше двух, а молодец, в которого я сегодня превратился, вполне мог кинуть возчику одну монетку, да еще сказать, что тому здорово повезло.

Однако я знал, что такое унижение, и прекрасно помнил его верных спутников – боль и голод. После недолгих раздумий достал еще восемь чипов, надеясь, что никто не увидит, сколько я отдаю рикше.

– Спасибо тебе.

Мой голос прозвучал сдавленно: пришлось бороться с искушением добавить уважительное «сам». Такое обращение к возчику заставило бы окружающих насторожиться, а рисковать не следовало.

И все же в глубине души мне хотелось показать бедняге, что я считаю его человеком достойным.

Подобное отношение каждому идет только на пользу. Увы, далеко не все об этом помнят. Порой уважение даже более ценно, чем деньги.

Рикша взял монетки, не поднимая глаз. Так и стоял потупившись, покуда я не отошел от коляски. И лишь подойдя к мраморным воротам, я услышал его выдох:

– Спасибо, сам… Тысячу раз спасибо!

Я сделал вид, что не слышу, хотя про себя молился, чтобы удача повернулась к нему лицом.

Впереди маячила парочка кутри – по одному у каждой колонны. Оба были разодеты в шелк и бархат цвета жирной глины. По плечам, вокруг пояса и над коленями шли золотые и голубые шнуры. Грудь защищал круглый стальной нагрудник, а шею – стальной же широкий воротник. Плечи и голени также прикрывали латы – что-то типа латуни со сталью. Волосы у обоих отливали золотом, только, конечно, то было не настоящее золото; с кромки шлемов спускалось что-то вроде вуали – ничего, кроме глаз, и не рассмотришь.

Кутри окинули меня внимательными взглядами.

Я напрягся и напустил на себя равнодушный вид. Сквозь ворота дали пройти без помех, и я наконец вздохнул спокойно.

Сделав лишь дюжину шагов, понял, чем отличается Высокий квартал от соседнего района. Каждое здание впереди было гладким, словно стекло. По форме они, разумеется, отличались, однако ни на одном я не заметил потеков строительного раствора, ни одной неровности, которые обычно оставляет торопливый работник, стремящийся поскорее довести дело до конца.

Цвета резали глаз: тут тебе и красная глина, которая никогда не потускнеет, и белый камень – такой чистый, словно и не камень вовсе, а затвердевшее облако. Заметил я и трубы, спускающиеся с верхних этажей по каменным желобам. Дальше они уходили в аккуратные водоотводы.

Ничего себе канализация! Стало быть, вода и прочие нечистоты в домах не задерживались, в отличие от зданий в рабочих и не столь привилегированных кварталах.

У одного из строений я задержался: там во дворе было нечто вроде коллектора, и, заглянув внутрь, я поблагодарил господа за то, что не поел. Понятно, что там содержалось.

На каждом окне висели шторки изящной работы – сетчатые конструкции из тонких волокон. Все они слегка поблескивали – должно быть, хорошо промазаны маслом. Отличная защита от дождя в период муссонов!

Я приметил множество неуловимых отличий, говоривших о благосостоянии жителей квартала, и глаз мой привык к ним далеко не сразу.

Впечатление складывалось такое, словно я всю жизнь прожил в маленькой комнатке, подглядывая в глазок. Что я в нем видел? Немножко света, кое-какие цвета, из которых