Знак Дракона (сборник) - Сергей Казменко

— А как же с решением референдума?

— Формально никто не нарушает законов. Вся эта информация содержится в личных файлах членов Совета.

— Послушайте, Рубаи, — сказал я. — Вы сами-то верите в то, что сейчас сказали?

— Какое это имеет значение? — он пожал плечами, посмотрел мимо меня на озеро и снова опустил глаза. Я не понимал, что у него за душой. Как и тогда, во время нашей с ним единственной встречи на Кабенге в день моего прибытия на планету, я не понимал его. И, возможно, снова в нём ошибался. Тогда эта ошибка дорого стоила мне. Да и не одному мне — она всем на Кабенге дорого стоила. Узнай я тогда, что это он, фактически, был автором «доклада Панкерта», узнай я, что стояло за всем этим — и чудовищные последствия катастрофы на Кабенге ещё можно было бы предотвратить. Но я прибыл на планету как простой наблюдатель, и он решил, что в Академии не хотят осознавать всей серьёзности ситуации, что Совет Академии, как и прежде, предпочитает закрывать глаза на происходящее. И он не рискнул рассказать мне всё, что знал о надвигающейся катастрофе. Было бы несправедливо судить его за это. Он рисковал слишком многим, и знал это. Знал даже больше того, что было в действительности, потому что события, происшедшие на Кейталле-99 после того, как он покинул планету, проходили под грифом сверхсекретной информации. Наружу просочились тогда только слухи, а слухи, как правило, ужаснее того, что произошло в действительности. И он, ощущая в себе симптомы непонятной болезни — до сих пор неясно, как он сумел тогда обмануть медицинский контроль — не мог не опасаться того, что, если болезнь его будет раскрыта, его изолируют точно так же, как, по слухам, изолировали всех поражённых на Кейталле.

Если бы Академия начала явное расследование, Рубаи — да и не он один, а, пожалуй, почти все, кто работал тогда на Кабенге — рассказали бы очень многое. Они и так пытались рассказать мне всё, что знали и думали о происходящем, но я оказался не в состоянии понять их. Всё вокруг буквально кричало о том, что катастрофа на Кабенге готовится не чьими-то враждебными руками, что она есть плод совокупных усилий самих людей, что величайшие ошибки совершались лишь потому, что никто почти не имел возможности взглянуть на ситуацию, обладая доступом ко всей необходимой информации, а те, кто мог это сделать, или ни за что не отвечали, или не решались что-то менять. Всё кричало о том, что во всех бедах повинны сами люди — но я не услышал этого крика до тех пор, пока не оказалось слишком поздно. Ведь все мы за долгие годы существования нашего отдела привыкли искать не правду — мы привыкли искать врага. И не хотел понять, что враг этот таится внутри нас.

Так неужели же кто-то снова толкает человечество на этот путь?!

— Так что мне передать совету? — спросил Рубаи, снова поднимая голову.

— Что передать? — вот уж, действительно, хороший вопрос. Попади я сейчас на заседание Совета, у меня бы нашлось, что им сказать — но Рубаи не станет передавать этого. Я на несколько секунд задумался, подбирая формулировку поточнее, потом сказал — Передайте совету, что я считаю принятие подобных решений несовместимым с его статусом.

— Что вы имеете ввиду?

— Что? Да то хотя бы, — я привстал со своего места и, опираясь о стол руками, навис над Рубаи, так что ему пришлось задрать голову, чтобы смотреть мне в лицо, — что там, где возникает тайна, всегда найдётся место для лжи! А ложь страшнее любого врага. Ложь нужна тем, кто сидит не на своём месте. Знаете, есть такая древняя пословица: «Плохая работа хуже воровства». Вы знаете, что такое воровство? Вы знаете, кого в древности называли вором? Так вот, получается, что вы все — ещё хуже! Потому что то, что вы нам готовите, неизбежно породит новую ложь, и новая ложь будет покрывать новую плохую работу, и человечество снова станет скатываться к гибели. Достаточно начать, достаточно дать лжи хоть малую лазейку — и она отыграется за всё. И будут плодиться новые Кабенги, на которых будут работать по плохо подготовленным проектам, в суете и спешке. И снова мелкие ошибки будут скрывать, совершая ошибки более крупные. Снова будут своими руками готовить катастрофу, снова будут опускаться всё ниже и ниже, снова дойдут, наконец, до того, что даже гибель людей, как гибель того же Панкерта, да и не только Панкерта, будут вынуждены скрывать. И неизвестно, сумеют ли люди на этот раз снова остановить Нашествие лжи, и не приведёт ли оно, наконец, к гибели нашу цивилизацию. Вот что я имею в виду, — закончил я и медленно опустился на своё место.

Несколько минут мы молчали. Тихо было на террасе, так тихо, что доносился до нас даже плеск волн у набережной. Я достал платок, вытер пот со лба. Хотел заказать ещё кофе, но передумал. Ничего сейчас мне не хотелось, совсем ничего. И так было пусто на душе, что хоть ложись и умирай. Я чувствовал себя совершенно разбитым и, наверное, так и просидел бы не шевелясь весь вечер, если бы Рубаи, наконец, не заговорил:

— Стало быть, вы отказываетесь? — спросил он как-то странно, будто бы ожидая от меня ещё каких-то слов. Но чего ещё он хотел от меня?

— Да, — буркнул я себе под нос.

— Ну что ж, я так и передам Совету, — сказал он, вставая.

И тут меня как ударило. Ну неужели жизнь прожита напрасно, и всё, что пришлось пережить, не имело смысла? И кто-то снова будет повторять наши ошибки, и снова будут калечиться судьбы, и снова тень Нашествия нависнет над человечеством? Если так, то жить дальше не имело смысла. Но не было у меня права умирать — как и тогда, на Кабенге. И я сказал вслед Рубаи, уже повернувшемуся, чтобы уйти:

— Передайте Совету, что я не просто отказываюсь. Я буду бороться. Я буду кричать о том, что вы планируете, на всех перекрёстках. Я не допущу, чтобы прошлое повторилось.

Он застыл на месте, потом повернулся ко мне — и меня поразило выражение его лица, совершенно не вязавшееся с тем, о чём мы говорили. Он усмехался какой-то хитрой и довольной усмешкой, и до меня не сразу дошёл смысл его слов:

— Что ж, именно этого я от вас и ждал, — сказал он, повернулся и быстро пошёл к выходу.

— Вы забыли проектор, — крикнул я ему вдогонку.

— Вам он будет нужнее. Прощайте, — крикнул он в ответ и вышел из кафе.

А я сидел и всё никак не мог свыкнуться с мыслью, что годы моего бегства от людей закончились, что впереди — снова борьба с набирающим силу злом. Только теперь это не будет борьбой вслепую, теперь я знал, против кого и как следует бороться. Я долго сидел в полном одиночестве, обернувшись к озеру и глядя на всё удлинявшуюся солнечную дорожку на волнах, и всё никак не мог понять чувства, которое родилось в моей душе. И только когда солнце утонуло в воде, и подошедший сзади неслышными шагами доктор Кастер тронул меня за плечо, я очнулся от своих мыслей. И вдруг понял, что этим чувством была радость. Впервые за много-много лет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});