Храм фараона - Зигфрид Обермайер

Такка в Кумме стояла в самом низу социальной лестницы и должна была постоянно обороняться от похотливых и грубых преследований воинов, и, как шакалы в конце концов добираются до своей добычи, так эти грязные кобели добрались до Такки, и счастье еще, что ее освободили из лап наемников, когда ее насиловал только второй.

В крепости она узнала и третий вид мужчин. К нему относился супруг ее госпожи, начальник гарнизона. Он и равные ему по рангу в большинстве случаев владели грамотой, появлялись на людях свежевыбритыми, накрашенными, пахнущими благовонными маслами и в безупречной одежде. Такка не могла вдоволь надивиться тому, как ее хозяйка обращается со своим мужем. Она порой забавно капризничала, выставляла требования, разыгрывала, если это ей самой нравилось, из себя покорную супругу, и умная Такка быстро выяснила, что все всегда случается так, как хочет ее госпожа. Странным образом начальник гарнизона этого, казалось, совсем не замечал, и на людях всем казалось, что он полновластный господин в семье. Между этими отмеченными высокой культурой и внешне утонченными египетскими чиновниками и их подчиненными, мужчинами-шакалами, существовала пропасть такая же большая, как между человеком и животным.

Такка полагала, что мужчину, подобного ее прежнему господину, она нашла и в Пиае. Он был художником, мог читать и писать, являлся начальником всех ремесленников, находился на службе фараона, да будет он жив, здрав и могуч, но, тем не менее, отличался от египетских чиновников, которых она встречала в крепости. Те никогда не стали бы говорить с рабыней о личных делах, и Такка никогда бы не осмелилась, хотя она и не боялась этих мужчин, задавать им какие-либо вопросы, которые не имели отношения к ее работе.

С ее нынешним хозяином это получилось само по себе. Пиай ни в коей мере не побуждал ее к разговорам, но, если она заговаривала, он отвечал ей очень дружелюбно. Когда он уставал или был невесел, он давал ей это понять, и они продолжали разговор в другой раз. Был ли это четвертый род мужчин?

Все мужчины, с которыми она ранее соприкасалась, так или иначе общались с женщинами. Дома все было просто: едва парней обрезали, они засматривались на невест и работали, как безумные, чтобы заплатить выкуп за невесту. Человек считался мужчиной только тогда, когда у него была одна или несколько жен и появлялись дети. С воинами-наемниками тоже все было ясно: они, как шакалы, кидались за всем, что пахло женщиной. Среди египетских чиновников Такка едва ли встречала кого-либо, кто не был бы женат. Одна пара молоденьких была без жен, зато у них имелись наложницы.

В доме же Пиайя до нее не было ни одной женщины, и от нее не ускользнуло бы, если бы он посещал какую-нибудь женщину после работы. Вместо этого мастер Пиай выпивал по вечерам свой кувшин пива, листал бумаги, сидел в саду у пруда и смотрел на север или беседовал с ней. Однако он был настоящим мужчиной. Такка видела это почти ежедневно, когда готовила ему ванну. Его пенис был обрезан, как у мужчин ее родины, и по его стройному, высокому, жилистому телу нельзя было установить ничего, что отрицало бы его мужественность. Такка заметила одно: этот мужчина не внушал ей ни страха, ни отвращения; граница между египетским чиновником и нубийской рабыней здесь была не так отчетлива и непроходима, как с другими. Она чувствовала в себе желание, любопытство, сначала очень туманное, а потом ставшее все отчетливее — испытать мужественность Пиайя.

И Такка начала аккуратно продвигаться по пути к этой цели. Она теперь часто думала о том, что втолковывала ей жена капитана в Кумме, египетские женщины не обрезаны, и для них является счастьем то, что они избежали этого «варварского» обычая. Теперь, когда она была лишена родины, Такка могла то, что раньше считалось одним из худших недостатков, превратить в нечто обратное. Она чувствовала себя необязанной больше подчиняться законам своей родины, согласно которым, если мужчина приближался к необрезанной женщине и та это позволяла, полагалось суровое наказание. Такка была готова изменить свои убеждения и находилась на прямой дороге к тому, чтобы стать египтянкой.

8

Изис-Неферт велела спросить у фараона, думает ли он сам сопровождать мумию Озириса-Рамозе в Фивы к его гробнице. Рамзес отправился во дворец своей второй супруги, чтобы самому дать ей ответ.

С рождения принцессы Бент-Анта царь больше не посещал Изис-Неферт в постели, и у него не было намерения когда-либо сделать это снова. Он устал от этой женщины, от ее вечных завуалированных упреков, ее торжественных манер, когда она его принимала. Да и ее до времени отцветшее, желчное лицо не возбуждало в нем никакого желания физической близости. Время от времени он навещал ее в ее покоях, болтал с ней немного, восхищался маленькой, очаровательной и очень живой Бент-Анта, а потом прощался с женой — снова вежливо, официально, холодно.

Теперь он сразу же перешел к делу:

— Я не могу сопровождать нашего сына Озириса-Рамозе в его Вечное Жилище, потому что ожидаю в ближайшие десять-двадцать дней посольства от царя хеттов. Я предлагаю тебе вместе с его вдовой и Хамвезе отвезти мумию Рамозе в Фивы. Царь богов, безусловно, будет рад визиту своей бывшей служительницы.

Резкое, ожесточившееся лицо Изис-Неферт оставалось неподвижным, насмешка фараона не задела ее, так как скорбь затмила все остальные чувства.

— Сопровождение Хамвезе меня бы порадовало, но в нем нет необходимости.

В действительности Изис-Неферт боялась, что ее позиции при дворе совсем ослабнут, если этот любимый фараоном сын отправится с ней в путешествие. Но у фараона были свои соображения на этот счет:

— Это не только ради тебя. Хамвезе должен посмотреть, выполнены ли до конца все строительные проекты в Фивах. Я получаю оттуда одни отговорки и никаких ясных ответов.

Отношения с царем хеттов Хаттусили были закреплены мирным договором, который оба владыки выполняли. Спустя несколько лет, однако, возникла помеха, которая чуть было не привела к новой войне. Свергнутый Хаттусили законный царь хеттов Урхи-Тешуп сбежал из Кеми, где жил в изгнании. Он попытался сделать все, чтобы подвигнуть Рамзеса помочь ему вернуть трон, но Хаттусили твердо сидел в седле, был популярен и признан во всей стране, поэтому египетский царь не мог, да и не хотел помогать своему непрошеному гостю. Рамзес отделывался от него ничего не значащими обещаниями, но потом стали приходить послания от Хаттусили, который все настойчивее требовал выдачи своего племянника. Фараон проигнорировал эти требования, потому что Урхи-Тешуп был залогом, который он не собирался просто так выпускать из рук. Царь хеттов из-за этого впал в такой гнев, что попросил у царя Вавилона помощи против Рамзеса и даже получил согласие. Оба владыки ждали удобной возможности вместе нанести сокрушительное поражение египтянам. Рамзес, ставший намного старше и умнее, чем во времена битвы при Кадеше, хотел любой ценой сохранить мир. Со своими доверенными лицами, Меной и Парахотепом, он обсуждал, как решить проблему. Мнение главного советника было таково: