Зекамерон XX века - Вернон Кресс

Хмурым сентябрьским утром довезли нас до большого лагеря в Асино, севернее Томска. Долгие месяцы во внутренней тюрьме, скудный паек, бесконечные допросы, суд и этап превратили меня в тощего и бледного зека. После побега и нескольких месяцев свободы мне все казалось в лагере еще более нестерпимым, хотя на воле приходилось самому заботиться о своем питании, а это совсем не просто, если у тебя нет ни денег, ни документов, ни знания русского языка. По прибытии нас долго держали около бани. Подходили женщины. Одна, в халате врача, спросила:

— Умеете петь? Нам голоса нужны в самодеятельность! — Но, узнав мою статью и что я беглец, сказала со вздохом: — Тогда ничего не выйдет, вас в БУР посадят, там не до пения!

В зоне БУРа, за колючей проволокой, отделявшей нас от общей зоны, были два барака — для политических и для уголовников-рецидивистов. Возле вышки стоял карцер. В «политбараке» было шумно, в нем жило около ста человек, почти все власовцы или «легионеры».

Меня встретил дневальный, одноногий старик венгр, и в тот же вечер приняли в свою компанию грузины, их было два десятка из бывшего легиона «Бергманн»[131]. Они держались особняком, их старший, громадный хевсур Франкашвили, довольно сносно говорил по-немецки. Он пристрастно расспросил меня, посовещался со своими по-грузински и затем по-русски объявил:

— Работать и питаться будешь с нами. У русских всегда споры — чего они тут не поделили? А мы дружно живем. Садись ужинай, у нас кормят хорошо!

Действительно, кухня нас не обижала. Но работа была тяжелой… Я пошел с грузинами на шпалозавод. Толстенные бревна вытаскивали из реки Чулым, резали на нужной длины заготовки и пускали в распиловочный станок, где они превращались в железнодорожные шпалы. На распиловке работал сам Франкашвили— коротким крючком переворачивал бревна, отцепляя их от зажимов, закреплял снова и опять переворачивал для второго захода. Делал он это молниеносно и аккуратно. Я таскал большие горбыли, без привычки сильно уставал, но через неделю втянулся, сказалась сытная пища. Возле пилорамы громоздились высокие штабеля бревен. Иногда тот или другой зек по неосторожности попадал под бревно, результатом почти всегда был перелом ноги. Нередко после основной работы приходилось загружать шпалами целый эшелон — невероятно тяжелый и утомительный труд.

…Подъем! Мы вскакиваем, громко ругаясь, с наших нар, умываемся, завтракаем — как хочется еще поваляться после тяжелого вчерашнего дня! — и собираемся во дворе БУРа. Двор имеет отдельные ворота, дабы нас, изолированных, не могли перемешать с общей зоной. Потом дорога вдоль железнодорожного полотна, обыкновенная пыльная сибирская дорога. Мы идем быстрым шагом, кругом конвой, собаки. С первого дня я убедился, что тут мне не повторить свой «гениально простой» трюк, которым я воспользовался год назад: на резком повороте колонны, когда путаются ряды, нырнуть в кусты. Здесь дорога открытая, полно стрелков и, главное, собаки. Конвой как бешеный, чуть расстроились ряды: «Ложись!» Почему эта команда звучит всегда, когда проходим по лужам? Если не выполнишь, мигом трах-бах! — и над нашими головами свистят пули, видно, им легко списывают патроны. Звук выстрелов мне знаком, оглядываюсь, хотя это запрещено, на стрелявшего сержанта. Так и знал — трофейный парабеллум!

«Дальше, дальше, быстро!» Мы почти бежим, шлепая по грязи, не замечая прекрасный густой лес на расстоянии пистолетного выстрела. Это необычное измерение имеет для нас роковой смысл — бывали и тут отчаянные, но бесполезные попытки, когда водили еще без собак, так, по крайней мере, рассказывают старожилы БУРа. Лес с левой стороны отступает, вдали виден большой лесопильный завод, где работают бригады из общей зоны. Недавно там женщина подделала пропуск, переоделась и ушла «с концами»… Лес рядом, основное выскользнуть из-под стражи, потом им уже трудно поймать.

Приближаемся к вахте рабочей зоны. Конвой занимает вышки, дается сигнал, и нас впускают на огромную территорию лесосклада и шпалозавода. Быстро разбегаемся по местам. Франкашвили орет могучим голосом:

— Готово! Запускай, Федя!

Рычит мотор, предварительно распиленные чурбаны летят в желоб с водой, на повороте их подхватывает Наливайко. Он высокий и широкий, как шкаф, левой руки нет, говорят, потерял на службе в фельджандармерии. Здесь он незаменим: крючком, привязанным к правой руке, цепляет чурбаны и поворачивает их на транспортер. Наверху, у пилы, Франкашвили со своими молодцами — раз! Замок захлестнут, колодка проходит через станок пилорамы и обратно! Поворот, снова громкий щелчок замка, и готовая шпала летит на отводный транспортер. Сортируют и отвозят шпалы власовцы. Я подхватываю горбыли и толкаю их в сторону Давлеева, беспалого калмыка, бывшего председателя колхоза, в войну он перегнал скакунов из конезавода в Германию, а теперь складывает горбыли на вагонетку и время от времени отвозит их.

Мотористом у станка работает Комаров, в прошлом капитан-сапер. Он сильно выделяется своим маленьким ростом: почти все в нашей бригаде высокие и крепкие. Правда, кое-кто еще очень худ, из тех, которые недавно были под судом и следствием. Несмотря на тяжелый труд, молодой организм на свежем воздухе поправляется быстро, кому питания мало — есть ларек, где обменивают наши премии (обычно промтовары) на продукты. Тяготит только полная изоляция, даже во время обеда надзиратели не спускают с нас глаз. А в бригаде, которая разбирает для нас плоты, есть даже женщины, но мы их видим издалека.

Наш станок стоит на самой высокой точке, выше только бесконечные штабеля горбылей, бревен, горы опилок. Укладывает их, как правило, весь лагерь — в выходные дни организуют что-то вроде воскресника. Но нам, как рекордистам, дают все-таки раз в месяц отдыхать. По производству шпал и процентам выработки мы находимся на первом месте в Советском Союзе, не знаю, среди зеков или вообще, и существует ли такой завод, где работают одни вольнонаемные, но гонка ужасная — положение и парабеллум обязывают.

С нашей высоты виден почти весь завод — повсюду люди копошатся, пилят, таскают руками и лебедками, ворочают попарно рычагами и вагами метровой толщины бревна, закатывают их в штабеля высотой с трехэтажный дом. Недавно здесь работали малолетки, и один из них, которого избил бригадир, спрятался в штабелях, хотел бежать после работы, когда снимут с вышек конвой — ночью ведь зона пустует. Но вечером на поверке обнаружили исчезновение одного зека, перерыли всю зону, даже разгрузили готовый эшелон шпал, однако виновника переполоха нашли только на второе утро. Из-за поисков у нас неожиданно оказался выходной день, а беглец, хоть и не достиг своей цели, все же отомстил бригадиру, его посадили в БУР, а потом отправили первым эшелоном — за такой простой пощады не дают никому!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});