Бешеный прапощимк части 1-9 - Дмитрий Зурков

Теперь они ломились обратно сквозь цепкие заросли, норовившие уцепиться за одежду, хлестнуть в темноте по лицу, глазам, подставить подножку корневищем. А в спину чужакам бил леденящий душу волчий вой. Все эти люди в зеленых мундирах были опытными охотниками и отлично понимали смысл этой жуткой песни: «Смерть чужакам! Смерть осквернившим наш лес! Вы пришли на чужую землю, здесь же и умрете! Ваши трупы съедят земляные черви, а костями будут играть в логовах наши кутята! Сегодня мы устроим кровавый пир и ваши самки будут долго и безуспешно оплакивать вас, а ваши щенки подохнут от голода, потому, что некому будет принести им кусок мяса!..»

Если бы какой-нибудь человек оказался рядом с ними, то в неверном свете колдуньи-луны ему порой могло показаться, что это бегут не люди, а скелеты, обряженные в форму егерей кайзеровской армии. Застывшие мертвенно белые лица, оскаленные рты, пустые черные глазницы…

Выбежав на просеку, с которой они несколько часов назад начинали свой путь, егеря без сил повалились на землю, безуспешно пытаясь ощетиниться стволами винтовок, ходившими ходуном в трясущихся непослушных руках. Глотки с хрипом пытались впихнуть в легкие, пережигавшие кислород, прохладный ночной воздух. Сердца бешено колотились внутри клеток из ребер, пот заливал глаза… Последний отдаляющийся аккорд волчьей песни заставил их судорожно еще теснее прижаться друг к другу. Затем наступила тишина…

Прошло несколько томительных минут, прежде, чем к ним вернулся дар речи. Вся вода из фляжек перекочевала в желудки, но пересохшим глоткам и хриплым голосам так и не помогла.

— Когда я был сопливым мальчишкой… — оберъягер Ханс Брюнер сунул в рот сигарету и теперь безуспешно пытался попасть спичкой по коробку. — Я… Смеялся над рассказами дедушки… О вервольфах… Которые как-то гнались за ним по лесу… И выли, наверное, точно также… Мои внуки тоже… Будут смеяться, когда я буду им рассказывать… Про сегодняшнюю ночь… Если буду… Если останусь жив… Шайзе…

— Нет, Ханс. Боюсь, что ты никогда и никому этого рассказывать не будешь. — Унтер-офицер Фриц Штернер, старший группы, обвел угрюмым взглядом своих подчиненных, и затем продолжил. — Камрады, большую часть из вас я хорошо знаю еще по охотничьим угодьям нашего герцога Вюртембергского. Я не один десяток лет охотился на волков, и знаю все их повадки… Сегодня была не обычная стая, а… что-то гораздо хуже… Обычные звери так выть не могут. На такое способны только… — Он запнулся, не решаясь выговорить жуткое слово и тем самым привлечь к себе внимание тех, о ком говорил. — Поэтому я хочу, чтобы вы знали: утром я доложу герру оберсту о том, что следы русских обрываются в непроходимой трясине и, судя по всему, они все утонули, пытаясь выбраться из окружения. Если кто-нибудь из нас расскажет правду, над нами будут смеяться сначала все сопляки из Рейхсхеера, а потом вся обслуга домов для умалишенных. Но перед этим все-таки последует военно-полевой суд и наказание за невыполнение приказа. А еще раз идти к этому чертовому болоту нет желания ни у меня, ни, я думаю, у вас…

* * *

Выйдя на поляну, негромко свищу «Свои», в ответ в черном провале ворот два раза, и после паузы, еще раз мигает фонарик. Значит, все в порядке. Захожу внутрь, и меня наперебой встречают одним и тем же вопросом: «А что это было?». Волчий вой здесь был хорошо слышен и, наверняка, доставил присутствующим немного острых ощущений. Я представляю, каково проснуться среди ночи от такого «будильника».

— Ничего особенного. — Пытаюсь вкратце объяснить произошедшее. — К болоту с той стороны подошли немцы, и наш хозяин отправил им навстречу стаю волков…

В ответ — немая сцена, народ пытается переварить сказанное.

— Что значит «отправил»?.. Как это?.. Ему волки подчиняются?.. Невозможно!.. Ну нифига ж себе!..

— А то и значит. — Чего-то меня покаламбурить тянет. — Дед Мартьян высвистал из леса волков, они перед ним выстроились, он им скомандовал «Фас!» и показал направление движения. Они и убежали.

Все разговоры пресекаются фразой Семена, почему-то подошедшего сзади:

— Я-то серых повидал на своем веку в достатке. Ток вот ни разу не слыхивал такой «музыки». Ручные они там, аль нет, у меня б с десяток верст пятки сверкали, если б за спиной такое…

— А ты откуда бредешь, добрый молодец? — Так, пора менять тему, дабы избежать лишних вопросов. — Сказано ж было — «никуда»!

— Так мы с Гордеем никуда и не уходили. В доме — тока раненый и «сестренка». Ей такое услыхать — сам подумай, командир! Вот мы и сели возле крылечка покараулить, он и посейчас там…

Надо ж, какие у меня бойцы инициативные. И, что самое главное, инициатива — правильная…

— Добро, молодцы! Теперь часовые бдят, остальным — спать… Я скоро вернусь, за старшего остается Семен.

— Командир, я — с тобой. — Игнатов, назначенный старшим, тут же начинает подрывать основы единоначалия.

— Для тех, кто ночью плохо слышит, повторяю: ты — за старшего! Я… Иду… Один…

— А ежели?..

— Один!..

Быстренько разворачиваюсь и иду к полянке, где, изредка мигает светильничек. Дождавшись меня, Мартьяныч молча поворачивается и шагает впереди, указывая путь. Идем минут десять, от бесчисленных поворотов в разные стороны появляется ощущение, что старик просто водит по кругу, чтобы днем я не смог повторить маршрут. Что ж это за место такое таинственное?.. Внезапно, выйдя на очередную полянку, он останавливается, и привыкшие к темноте глаза вскоре различают какой-то черный забор. След в след за дедом обхожу по часовой стрелке частокол из заостренных бревен и сворачиваю в небольшую калитку. Мартьяныч жестом показывает мне «Стой!», прислушивается к чему-то только ему одному слышимому, затем проходит вперед и зажигает заранее приготовленный факел, воткнутый в землю. В мерцающем пламени видна огороженная округлая площадка, в середине которой высится громадный, наверное, в три-четыре обхвата, дуб. Раскидистые ветви почти везде лежат поверх заостренных бревен, создавая своеобразную крышу. Перед лесным великаном врыт в землю и окружен неглубоким ровиком валун высотой в половину человеческого роста неправильной вытянутой формы. В скудном освещении он кажется иссиня-черным, будто поглощающим свет, на поверхности нет никаких бликов. Старик поворачивается ко мне и командует:

— Подойди и положи ладони сверху!

Хочется задать кучу вопросов, но ноги сами несут меня к камню, протягиваю руки и кладу их на верхушку. Поверхность прохладная, состоящая из множества мелких извилистых бугорков, пересекающихся друг с другом, с гладкой, будто отполированной поверхностью. В «низинках» между ними камень ноздреват, напоминает на ощупь пемзу. Такое ощущение, что держу во много раз увеличенную косточку от персика.

— Так кто же ты, Воин?.. Почему в твоем теле живет две души?.. — Голос деда напряжен и, как будто, хлещет по ушам. — Ответь!

Оборачиваюсь на звук, ведун стоит, сверля меня взглядом, будто пытаясь высмотреть что-то одному ему видимое и важное.

— А с чего вы взяли, Мартьяныч, что у меня их две?

— Говори мне «Ты»! Я могу… Я вижу человеческие души. И две в одном теле может быть или у баб непраздных, когда они дитё под сердцем носят, или у юродивых, но не у всяких… Или у тех, в кого вселился демон… Но Велес принял тебя, не отверг, значит, ты — не демон… Кто ты?..

Ну вот, опять, блин! И что, снова «каяться» и «исповедаться»?.. Но взгляд у деда каков! Скоро дырку во мне прожжет! Открываю рот, но говорю совсем не то, что хотел…

— Дед Мартьян… Я — из будущего…

Старик моментально срывает с шеи какой-то блестящий багряно-золотистый в свете факела кружок на кожаном шнурке…

— Смотри на него!..

Медальончик, на котором огненными змейками отражаются языки пламени от факела, покачивается перед глазами, голова начинает кружиться, я чувствую, что куда-то уплываю…

Прихожу в себя моментально, будто просыпаюсь по команде «Подъем!». Лежу на земле в позе «звезды», головой в сторону валуна. Рядом сидит дед Мартьян и внимательно смотрит на мое пробуждение.

— Ну, очнулся?.. На-ка вот, попей. — Старик протягивает мне баклажку с пряно-сладковатым травяным настоем. — Извиняй, что я тебя так… Зато теперь вопросов гораздо поубавилось… Воин из будущего…

— Зато у меня они никуда не делись, дед Мартьян. Наоборот. Даже больше стало.

— Ну, так задавай свои вопросы. — Старик спокоен и невозмутим. — Ежели смогу, — отвечу.

Вопросов действительно куча, только вот мысли, как мыши от кота, разбегаются в разные стороны. Болото… Не ходи сюда, ты здесь чужой… Рыська… Сивый со своей стаей… Жуткий волчий вой в ночи… Камень под дубом… И с чего начнем? А с начала…

— Мартьяныч, а ты кто на самом деле? И что это за место?

Дед добродушно усмехается, оглаживает бороду и изрекает: