Бегущий в Лабиринте (Трилогия) - Джеймс Дашнер (Дэшнер)

Будущее человеческой расы превыше всего. Каждая смерть и каждая жертва стоит конечного итога. Приближается финал нашей титанической работы, которая, я уверена, принесет плоды. Мы создадим матрицу. Изготовим лекарство.

Мозгачи пока размышляют, готовятся, и когда дадут добро, мы снимем Блокаду и сообщим оставшимся субъектам, есть ли у них иммунитет ко Вспышке.

На этом все.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Лекарство от смерти

Посвящается моей маме, самому лучшему человеку на Земле

Глава первая

Сводить с ума начал запах.

Не одиночество, длившееся неделями, не белые стены вокруг, не отсутствие окон и постоянно горящие лампы. Ничто из этого больше не волновало. У Томаса забрали часы и кормили каждый раз одним и тем же блюдом: ломтик ветчины, картофельное пюре, свежая морковь и кусок хлеба. С Томасом не разговаривали, в комнату никто не входил. Ему не оставили ни книг, ни телевизора, ни видеоигр.

Изоляция длилась уже недели три – если, конечно, Томас правильно рассчитал время. Полагаться приходилось исключительно на инстинкт, чтобы верно определять, когда наступает ночь, и высыпаться по-человечески. Томас ориентировался по часам кормежки, хотя ему казалось, что паек приносят нерегулярно. Словно пленника намеренно стараются сбить с ритма.

В комнате с мягкими стенами, полностью лишенной красок, единственным исключением был почти неприметный унитаз из нержавейки (в углу) да старинный деревянный стол. На кой он Томасу? Непонятно. Сиди один в невыносимой тишине, времени – вагон, размышляй, как развивается у тебя в организме зараза. Вспышка, вирус, постепенно уничтожающий все человеческое.

И ничто из этого не изводило Томаса так, как вонь от собственного немытого тела. Из-за нее нервы звенели перетянутыми струнами, крошились кирпичики здравомыслия. С момента, как Томас очнулся, ему не позволяли мыться, не давали смены белья, вообще ничего для соблюдения гигиены. Хватило бы тряпки – обмакнуть в стакан с водой и обтереть хотя бы лицо. Но у Томаса была только пижама. Даже спальное место не обустроили: он дремал, пристроив зад в углу и спрятав руки под мышки, пытаясь сохранить хоть немного тепла – что удавалось лишь изредка.

Томас и сам не мог понять, отчего его так пугает вонь собственного тела. Возможно, запах – первый признак того, что тело он уже начал терять? Вопреки рассудку разум подкидывал картины – одна ужасней другой – о том, как гниют члены и внутренние органы превращаются в тухлое месиво.

Глупо, и тем не менее Томас боялся. Его досыта кормили, он не испытывал жажды, спал вволю и частенько упражнялся до изнурения, часами бегал на месте. Логика подсказывала, что если он и гниет заживо, то дело вовсе не в вялом сердце и легких, однако он почти убедил себя: в организме поселилась смерть, и вскоре она поглотит его целиком.

И когда эти темные мысли завладевали Томасом, он размышлял: не соврала ли Тереза, сказав, что он внезапно слетел с катушек, взбесился, а значит, поражен Вспышкой? Что, попав в эту страшную комнату, он уже был болен? Бренда и та предупредила о грозящих переменах к худшему. Так, может, они обе правы?

И еще мучил страх за друзей. Что с ними? Где они?

Что с их разумом творит сейчас Вспышка? Неужели после всего пройденного им уготован такой вот бесславный конец?

В сердце закрался гнев. Как крыса, трясущаяся на холоде, в поисках тепла и крохи хлеба. С каждым днем это чувство крепло и постепенно набрало такую мощь, что Томас порой дрожал от ярости. Лишь усилием воли получалось загнать ее обратно, в глубь себя, успокоиться. Томас не хотел совсем избавляться от гнева, отнюдь – он его пестовал и берег, чтобы в нужный момент, в нужном месте отпустить на волю. ПОРОК – они во всем виноваты, они забрали у Томаса жизнь и друзей. Теперь используют бедных подростков ради якобы благих целей и плюют на последствия.

Они за все заплатят. Томас клялся в этом себе по тысяче раз на дню.

В свой двадцать шестой – наверное – день, проведенный в плену, ближе к обеду, Томас сидел, привалившись спиной к стене и глядя на дверь, на убогий стол. Он каждый раз принимал эту позу, позавтракав и поупражнявшись. Глядел и невольно надеялся, что вот сейчас дверь откроется – полностью, а не только щель в ней, через которую просовывают тарелку с едой.

Томас бесчисленное количество раз пытался отпереть дверь и постоянно обыскивал ящики стола. Неизменно пустые, они пахли кедром и плесенью, но Томас раз за разом – по утрам – проверял их. Оставить какой-нибудь сюрприз спящему – вполне в духе ПОРОКа.

Так и сидел Томас, глядя перед собой. Наедине с белыми стенами, тишиной, запахом немытого тела и мыслями о друзьях: Минхо, Ньюте, Фрайпане, прочих глэйдерах, переживших Жаровню. О Бренде и Хорхе, пропавших сразу после спасения на летающем берге. О Гарриет и Соне, об остальных девчонках из Группы «В». Об Эрисе. О том, как Бренда предупредила Томаса, едва он проснулся в белой комнате. Откуда у нее дар телепатии? И за кого эта девушка – за Томаса или же за ПОРОК?

Но чаще всего он вспоминал о Терезе. От мыслей о ней он не мог отделаться никак, пусть даже с каждым проведенным взаперти моментом ненавидел ее все сильнее. Напоследок она успела сказать, что ПОРОК – это хорошо. К добру ли, к худу ли, однако, думая о Терезе, Томас представлял все самое дурное из произошедшего за последнее время. Внутри его закипал гнев.

Если бы не злость, не ярость, он свихнулся бы от бесконечного ожидания.

Он ел, спал, упражнялся, лелеял мечту об отмщении. Так прошло еще три дня в одиночестве.

А на двадцать шестой день дверь открылась.

Глава вторая

Томас сотни раз представлял себе этот момент: что сделает, что скажет, как бросится к выходу, свалит первого, кто войдет, и вырвется на свободу. Впрочем, подобными мыслями он скорее тешил себя, ибо ПОРОК не так прост и не даст убежать. Нет, каждый шаг надо продумывать очень тщательно.

Когда же наступил долгожданный день, дверь с легким хлопком воздуха отворилась. Томаса поразила собственная реакция на происходящее: он даже не шевельнулся. Внутренний голос подсказал: между ним и столом сейчас воздвигли невидимый барьер, как тогда, в столовой барака. Время действовать не пришло. Пока не пришло.

Вошедшему Томас удивился самую малость – это был Крысун. Посланник, сообщивший глэйдерам о «последнем» испытании, переходе через Жаровню. Крысун не изменился: все тот же длинный нос, юркие зенки, сальные патлы, зачесанные поперек крупной залысины. Тот же нелепый белый костюм… Только лицо его стало чуть бледнее. На сгибе локтя Крысун нес неизменную папку, беспорядочно набитую мятыми бумажками, и тащил за собой стул с прямой спинкой.

– Доброе утро, Томас, – сдержанно кивнул он.

Не дожидаясь ответа, запер за собой дверь и сел перед столом. Затем раскрыл папку и принялся рыться в содержимом, а когда отыскал нужную страницу, сложил поверх нее руки, вылепил на лице жалкое подобие улыбки и вперил в Томаса пристальный взгляд.

– Добрым это утро станет, когда меня выпустят, – ответил Томас. Он не говорил так долго, что с непривычки голос прозвучал хрипло, надтреснуто.

На лице Крысуна не дрогнул ни единый мускул.

– Да-да, понимаю. Ты не волнуйся, я принес целую кучу хороших вестей. Уж поверь.

Томас на секунду испытал радостный подъем и тут же устыдился собственной невольной реакции. Ничему-то его жизнь не учит.

– Хороших вестей, как же… Забываешь, что не дураков набирали.

Выдержав небольшую паузу, Крысун ответил:

– Не дураков – правда, однако интеллект не единственный критерий, по которому составлялись группы. – Он помолчал, глядя на Томаса. – Думаешь, нам это нравится? Думаешь, нравится мучить вас? Все наши действия подчинены одной-единственной цели, и вскоре эта цель тебе откроется.

Последние слова покрасневший Крысун практически выкрикнул.

– Ну-ну, притормози, – сказал Томас, осмелев на мгновение. – Остынь и расслабься, приятель. Сердце-то не железное.

Какой кайф сказать подобное в лицо этому уроду.

Крысун аж привстал, подавшись вперед. Вены у него на шее взбухли и пульсировали. Потом он присел и сделал несколько глубоких вдохов-выдохов.

– Продержи обычного мальчишку в белом ящике с месяц – и он присмиреет. Но не ты, Томас. Ты еще больше обнаглел.

– И сейчас ты объявишь, что я не шиз? Что у меня нет Вспышки? Нет и не было? – Томас не удержался. Гнев кипел в нем; Томас чуть не лопался и едва мог говорить спокойно. – Только так я не утратил рассудок. В глубине души знал, что вы обманули Терезу, прогнали меня через новый тест. Ну и куда мне дальше? Пошлете на Луну? Или в одних трусах заставите переплыть океан?