Кровавое дело - Ксавье Монтепен

Катерина обернулась на шум.

Она разом узнала свою барыню и вскрикнула от ужаса, удивления и радости.

Они бросились друг к другу и долго и молча плакали.

— Наконец-то, — нашла силы вымолвить бедная Катерина, продолжая горько плакать.

Анжель собралась с духом и проговорила:

— Эта свобода временная, которую мне дали из жалости, потому что меня по-прежнему обвиняют и я по-прежнему нахожусь на подозрении. Ты понимаешь, что я должна знать все, все, положительно все. Припомни, что происходило у нас в доме.

Катерина не могла рассказать бедной матери ничего, кроме того, что она уже говорила Леону Леройе и Рене Дарвилю.

Анжель слушала старуху с лихорадочным вниманием. Но ни один луч света не мелькнул в рассказе Катерины.

— И с тех пор никаких известий? — проговорила Анжель.

Катерина с грустью покачала головой.

— Ты везде ходила, везде расспрашивала?

— Везде.

— И нигде ничего не узнала?

— Кроме того, что я вам уже рассказала, нигде ничего. Говорят, что около двух часов перед нашим домом остановилась какая-то желтая карета, вовсе не походившая на наемную. Что в эту карету села молоденькая девушка и что там ее ждал какой-то человек, лица которого нельзя было рассмотреть.

— Ей устроили западню, в этом нельзя сомневаться ни минуты, — проговорила как бы про себя дочь Жака Бернье. — Я сама начну теперь розыски в нашем квартале. Ну, а пока что перейдем к другому вопросу. Ты знаешь, за что меня арестовали и какое страшное обвинение предъявили?

— Увы, знаю!

— Ты знаешь единственное основание, на котором покоится это обвинение?

— Да, записная книжка, найденная в вазе с цветами в вашей спальне.

— Вот по поводу этой-то книжки я и прошу тебя призвать на помощь всю твою память.

— Я сказала полицейским, что не я нашла эту книжку и что даже никогда не видела ее раньше, и это истинная правда.

— Разумеется! Но книжка сама прийти не могла?!

— Я никогда никого не впускала без вас в вашу квартиру.

Катерина опустила голову и, сдвинув брови, добросовестно припоминала. Вдруг она вздрогнула.

— Ты припоминаешь? — вскрикнула Анжель, у которой даже дух захватило от волнения.

— Господи, Господи! — пробормотала служанка, побледнев.

— Кто-нибудь входил ко мне в мое отсутствие?

— Да.

— Но кто же? Кто? Говори скорее!

— Вот что я вспомнила. Это обстоятельство казалось мне таким ничтожным, что я совсем о нем забыла. Теперь вспомнила. Разбитое окно…

— Какое окно?

— Одно из окон в барышниной комнатке.

— Когда?

— Накануне вашего возвращения.

— Кто же разбил его?

— Да какой-то мужчина, который очень неловко подбросил свою тросточку.

— Что это был за человек?

— Да просто какой-то прохожий. Я никогда не видела его ни раньше, ни после. Позади него сейчас же явился стекольщик, которого он призвал, чтобы вставить разбитое окно, разумеется, за свой счет. При этом он ужасно извинялся.

— И этот-то стекольщик и был в комнате?

— Как же было поступить иначе?

— И он оставался один в той комнате, где была найдена записная книжка?

— Да, я сошла вниз, потому что не смела оставить магазин.

Анжель ходила взад и вперед большими шагами, задыхаясь от волнения.

— А! — воскликнула она наконец. — Теперь для меня все понятно! Это он, я могу поклясться, он спрятал книжечку моей сестры в вазу под мхом. Он действовал, конечно, согласно приказанию своего соучастника, того самого прохожего, который разбил окно.

— Вы так думаете, madame Анжель?

— Еще бы! Это так бросается в глаза! Опиши мне этого человека!

— Но я не могу… я не знаю!…

— Да ведь ты же смотрела на него?

— Конечно, смотрела, но смотрела, как смотрят на всякого встречного. У него не было никаких особых примет. Он казался очень сконфуженным своей неловкостью. Разве я могла подозревать в то время, что он разыгрывает комедию?

— Итак, ни одного указания, ничего, ничего! — воскликнула Анжель. — Значит, ты не узнала бы теперь стекольщика, если бы пришлось увидеть его?

— Нет, положительно не узнала бы.

— Ну, а прохожего?

— Может быть, но утверждать тоже не смею.

Анжель направилась к двери.

— Барыня, голубушка, куда вы идете? — спросила Катерина.

— Искать следы!

Анжель заходила по очереди во все магазины, находившиеся по соседству, и расспрашивала, сколько могла.

Ее почти не узнали, до такой степени она изменилась за это короткое время, и везде, везде несчастная мать встретила ледяной прием.

Настала ночь.

Долго ходила Анжель от одной двери к другой, утомленная, убитая, низко опуская голову под любопытными и недоверчивыми взглядами жестокосердных соседей.

Наконец, совершенно разбитая, она взяла карету и велела ехать в дом барона де Родиля, ожидавшего ее со страшным нетерпением.

Мрачное выражение расстроенного лица Анжель сразу сказало барону, что ее первые попытки окончились неудачей.

— У вас нет никаких хороших известий для меня, я вижу это, — сказал он, идя навстречу и взяв ее за руки.

— Ничего, ровно ничего! — проговорила она, в изнеможении падая в кресло. — Ни одного указания, которое могло бы служить мне для дальнейших розысков.

Она рассказала про все свои мытарства.

— Моя святая обязанность присоединить мои усилия к вашим, чтобы найти нашего ребенка, — сказал Фернан. — Но, кроме меня, у вас есть еще два друга, двое молодых людей, преданных вам до бесконечности.

— О ком вы говорите?

— О молодом человеке, который спас жизнь Эмме-Розе в Сен-Жюльен-дю-Со.

— Леон Леройе? — проговорила Анжель, сдвинув брови.

— Он самый.

— Он теперь в Париже?

— Да, вот уже несколько дней. Он грустит, грустит до отчаяния, потому что любит нашу дочь глубокой, искренней любовью.

— Значит, это те молодые люди, о которых мне говорила Катерина.

— Любовь поможет Леону найти Эмму-Розу! Любовь будет руководить им.

— Эта любовь будет только источником бесконечных страданий для него и для Эммы-Розы, — грустно заметила Анжель. — Никогда нотариус Леройе не согласится на брак своего сына с моей дочерью.

— Но вы совершенно забываете, что она в то же время и моя дочь! — пылко воскликнул барон. — Не тревожьтесь о будущем, Анжель! Я обещал Леону Леройе, что наша дочь будет его женой, если Бог сохранит ее в живых.

— Вы обещали, — пробормотала Анжель, дрожа от волнения.

— Да, и я сдержу обещание. Все мое состояние будет принадлежать Эмме-Розе.

— Вы действительно искупаете все ваше прошлое, Фернан! — взволнованно проговорила Анжель. — Завтра я увижусь с Леоном Леройе!

Бедная женщина протянула обе руки барону Фернану и, горько плача, упала ему на грудь.

Глава LXII ОСКАР И ПАРОЛИ

Около половины, девятого Пароли вышел из своего дома и пошел по Монпарнасскому бульвару.

Было холодно.

Анджело шел быстро, закутанный в свою роскошную меховую шубу с высоко поднятым воротником.

Он дошел до угла улиц Ренн и Вожирар, как вдруг столкнулся нос к носу с каким-то посыльным, выходившим из подъезда углового дома. Он не обратил на него никакого внимания и спокойно пошел дальше.

Однако посыльный остановился, как вкопанный, и, глядя вслед итальянцу, стал рассуждать про себя:

«Это он… Я не ошибаюсь… Он, непременно он… Тот самый субъект, который дал мне отнести пакет в Сен-Лазар. Ах, черт возьми! Кажется, похоже на то, что я получу двести франков, обещанных господином Риго».

Время у него было свободное, и потому, недолго думая, он пошел вслед за подозрительным лицом, желая во что бы то ни стало узнать; где он живет.

Посыльный ускорил шаг, стараясь идти так, чтобы между ним и преследуемой дичью оставалось небольшое расстояние.

Но вот Пароли, пройдя улицу Ренн, повернул на улицу Бонапарт.

«О, если бы только тот попался нам навстречу!» — внутренне молился посыльный. Он еще не знал, что Риго нанял газетный киоск и сделал из него наблюдательный пункт.

Как раз в это время Оскар запирал лавочку и вдруг, случайно подняв глаза, увидел подошедшего к нему посыльного.

— Как, это вы, мой милый? — воскликнул он.

— Вот счастье-то, что я вас здесь встретил! Ведь, знаете, я в настоящую минуту выслеживаю.

— Его? — с живостью спросил Оскар.

— Да.

— Да где же он?

— А вон, посмотрите, на той стороне улицы, около магазина гравюр. Вот он пошел дальше!

Риго буквально задрожал от волнения.

— Уверены, что не ошибаетесь?

— Уж что до этого, то будьте спокойны: совершенно уверен.

— В таком случае чудесно! Не будем терять его из виду. Мы можем продолжать наш разговор на ходу, не переставая следить.

Пароли между тем пошел еще быстрее. Он приподнял свой меховой воротник еще выше, и его подвижные черты выражали живейшее беспокойство.