Кровавое дело - Ксавье Монтепен

В это время подошла Жанна Дортиль.

— Готовы аксессуары? — спросила она. В то же время на сцену вышел Поль Дарнала с другой стороны и спросил:

— Где револьвер?

— Вот он, — ответила Жанна, увидев револьвер на столе.

— Он заряжен? Да. — ответил сам себе комедиант, оглядывая оружие.

Он снова положил его на стол и, обращаясь к Жанне, прибавил:

— Смотри, душечка, будь поосторожнее! Знай, что я очень дорожу своими глазами.

— Однако ты мне, наконец, надоел! — громко крикнула будущая звезда, со злостью топнув ногой. — Я и без тебя знаю, что мне нужно делать!

С этими словами mademoiselle Дортиль повернулась на каблучках и быстро ушла за кулисы; Поль Дарнала поспешно последовал за ней, мнимый пожарный немедленно подбежал к столу, на котором лежал револьвер, вынул из кармана панталон другой револьвер, как две капли воды похожий на первый, и поменял их местами.

Проделав все это молниеносно, он снова подошел к занавесу и через дырочку принялся смотреть в залу.

— Все готово? — крикнул режиссер.

— Да, — ответили ему голоса из-за кулис.

— Я даю знак поднять занавес.

Выйдя на сцену, режиссёр увидел пожарного.

— Берегитесь, служивый, — сказал он, — я сейчас дам знак к поднятию занавеса: вас могут ударить.

Луиджи повернулся, отдал честь режиссеру и вышел не торопясь.

Актеры стояли наготове.

Режиссер стукнул три раза.

В зале было шумно: публика сильно волновалась.

Всюду Жанна Дортиль служила темой для разговоров, и общий голос единодушно признал будущую звезду настолько же отвратительной, насколько и претенциозной.

— Жаль, потому что она действительно замечательно хороша, — говорили самые снисходительные. — Кокоткой она была бы великолепной, но как актриса ровно никуда не годится.

Пароли, вначале очень веселый, хотя и нервной веселостью, после первых актов вдруг стал мрачен, как туча.

Аннибал Жервазони, от которого не ускользнула эта перемена, спросил:

— Что с тобой, Анджело? Ты как будто нездоров?

— В этом случае внешность не обманчива. У меня действительно страшнейшая головная боль.

— Тогда поедем сейчас же домой. Хочешь?

— Нет. Мне бы хотелось подождать конца. После спектакля мы поедем с тобой ужинать, и головная боль пройдет сама собой.

— Как хочешь!

Пока они обменивались этими словами, занавес поднялся.

Анджело стал крайне внимательным.

Он взял бинокль и направил его на сцену, не сводя пристального взгляда с того стола, на котором должен был находиться револьвер, главнейший аксессуар последней сцены. Увидев его в первый раз, Анджело вздрогнул. Отбросив бинокль, он схватился за красный бархат барьера ложи.

Аннибал, продолжавший наблюдать за ним, находил выражение его лица необыкновенно странным. «Как бы ни была сильна головная боль, — подумал он, — все-таки ею одной трудно объяснить такое страшное искажение лица».

Начинался последний акт.

Устав смеяться, публика не переставала шептаться и переговариваться.

Анджело следил за ходом действия со все возрастающим лихорадочно-напряженным вниманием. Тысяча мыслей вертелись у него в голове. Успел ли Луиджи?

Действие шло своим чередом.

Жанна Дортиль показалась на сцене в последний раз: наступал момент трагической развязки.

Пароли буквально перестал дышать, когда молодая женщина вышла на сцену. Он как будто выжидал чего-то.

Бухгалтер нисколько не занимался им, а с интересом следил за перипетиями пьесы.

Один Жервазони с каким-то смутным недоверием и лихорадочным вниманием наблюдал за более чем странным поведением Анджело.

Вот послышались последние реплики.

Жанна Дортиль снова помчалась, закусив удила.

Публика, под влиянием в высшей степени сильного драматического положения, перестала шептаться и вся обратилась в слух, несмотря на полнейшую бездарность актрисы.

Будущая звезда схватила револьвер.

Внезапная дрожь пробежала по телу Пароли.

Аннибал Жервазони заметил эту дрожь и опять спросил себя: «Да что же это такое, наконец, с ним делается?»

Жанна Дортиль с револьвером в руке бросилась на Поля Дарнала. Резким движением она подняла оружие.

Актер увидел дуло револьвера, направленное прямо на него, и, забыв от страха, что находится на сцене, громко проговорил:

— Берегись же, черт тебя возьми!

Не слушая Дарнала и совершенно забыв, что она делает, Жанна спустила курок.

Раздавшийся страшнейший взрыв мгновенно привел в ужас всю публику.

В зале раздались дикие крики.

Поль Дарнала и Жанна Дортиль, оба в крови, упали на пол. К ним моментально бросились все находившиеся за кулисами.

— Занавес! — в ужасе закричал режиссер.

Занавес упал.

Весь персонал театра находился в невообразимой панике. Актеры, статисты, машинисты — все положительно потеряли головы. Madame Литро бросилась к двери, ведущей из залы на сцену, и кричала раздирающим душу голосом:

— Дочь моя! Где моя дочь! — И кулаками изо всех сил колотила в дверь, которую почему-то не отворяли. Так сильно было ее материнское отчаяние, что в это время она даже перестала казаться смешной.

Физиономия Анджело разом изменилась. Лицо его приняло обычное, спокойное выражение.

— Вероятно, какой-нибудь несчастный случай, — невозмутимо заметил он.

Никто из зрителей не трогался с места. Все толковали с большим оживлением, стараясь объяснить себе причину только что совершившегося несчастья, последствия которого, по всем признакам, должны были быть крайне серьезными.

Вдруг поднялся занавес.

Сцена была совершенно пуста.

Две громадные лужи крови невольно приковывали взгляд к тому месту, где упали актеры.

Ропот ужаса прошел по всей зале.

Наконец на сцену вышел режиссер, расстроенный, бледный. Подойдя к суфлерской будке, он поклонился публике и дрожащим от волнения голосом проговорил:

— Случилось несчастье. Револьвер, который был в руках у mademoiselle Жанны Дортиль, разорвало, и monsieur Дарнала убит на месте. Mademoiselle Дортиль опасно ранена.

Гробовое молчание встретило эти слова.

Режиссер снова поклонился и ушел.

Занавес упал, и все разошлись, комментируя на все лады несчастный случай.

— Несчастные люди эти артисты! — философски заметил Анджело. — В их ремесле есть такие опасности, которые никому и в голову не придут! Эта комедия, например, как трагически она закончилась! А мигрень моя совсем прошла! Идемте ужинать, господа!

Аннибал Жервазони оставался задумчивым.

— Удивительно, странно! — пробормотал он, следуя за Пароли.

В театре все были в страшнейшей панике.

Доктор, находившийся случайно в зале; не медля ни минуты, полетел за кулисы, но ему пришлось только констатировать смерть Поля Дарнала.

Осколок стали от револьвера, разлетевшегося вдребезги, попал в правый глаз и прошел в мозг. Другой осколок ранил его в грудь.

Жанна Дортиль лежала в обмороке. Кровь струилась по ее лбу из ранки, сделанной осколком револьвера.

Два пальца правой руки были оторваны.

Тело Дарнала отнесли на носилках к нему домой.

Жанне, только что пришедшей в себя, сделали перевязку, после чего мать усадила ее в карету и повезла на улицу де Курсель.

Анджело, его друг Жервазони и бухгалтер ужинали втроем в одном из ресторанов бульвара Сен-Мишель.

Наливая полные бокалы шампанского, Пароли думал:

«Ну, теперь я уничтожил последнее препятствие. Теперь мой путь свободен». И он торжествовал.

Около двух часов пополуночи он уже звонил у дверей своего дома.

Луиджи справился гораздо раньше.

По выходе из театра Батиньоль оружейник двинулся на улицу де Курсель, чтобы переодеться.

На следующее утро он явился в свою мастерскую в Батиньоле в обычный час, тщательно вычистил револьвер и, не замеченный хозяином, снова положил его не прежнее место, среди остального театрального оружия.

Глава LIX БАРОН ДЕ РОДИЛЬ ХЛОПОЧЕТ ЗА АНЖЕЛЬ

Пока происходило все вышеописанное, Леон Леройе пребывал в невыразимом волнении.

В обществе Рене Дарвиля он с утра до вечера ходил по улицам Парижа, сохраняя безумную надежду напасть на след исчезнувшей Эммы-Розы.

На другой день после трагедии в Батиньольском театре молодые люди пошли к барону де Родилю.

— Я очень сожалел о том, что не подумал осведомиться о вашем адресе, — сказал барон, протягивая руку Леону, бледное и истомленное лицо которого страшно поразило его.

— А разве вы узнали что-нибудь об Эмме-Розе?! — воскликнул студент, и сердце его забилось со страшной силой.

— Увы! Нет! — проговорил барон.

У Леона вырвался жест отчаяния.

— Я поручился за Анжель и, рискуя скомпрометировать себя, испортить свою карьеру, обратился к моему начальству с просьбой выпустить ее на поруки.