Государство и революции - Валерий Шамбаров

В общем, это была пока лишь серия "пробных шаров" - при энергичном противодействии каждому из них Германии не поздно было пойти на попятную.

Но диагноз, поставленный Гитлером западным державам - "близорукость и импотенция", оказался верным, и они ограничились только дипломатическими протестами, на которые фюреру было глубоко плевать. В коммунистической литературе подобное попустительство объясняется антисоветизмом европейских и американских верхов, в западной - довлеющими над тогдашней политикой принципами пацифизма. И то, и другое верно. Но верно лишь отчасти и нуждается в существенных уточнениях.

Потому что антисоветизм Запада, если разобраться, никогда не был абсолютной политической величиной. Как было показано ранее, в 1919 г. в Прибалтике англичане усиленно разоружали и вытесняли немцев, противостоявших большевистскому натиску. Главной признавалась "германская опасность", а советская при этом отходила на второй план. И в начале 20-х особым антисоветизмом в политике не пахло - наоборот, великие державы наперегонки кинулись устанавливать дипломатические и торговые связи с Москвой. Да и в годы "Великой депрессии" о таком аспекте в международных делах что-то не вспоминали. Однако в 30-х ситуация коренным образом изменилась. Ведь прежде Советский Союз представлялся из-за рубежа (да и реально являлся) слабым полуразваленным государством, которое само подорвало свои силы и отбросило себя далеко назад собственной революцией и гражданской войной. Он мог "цивилизовываться", попадая в зависимость от мировых держав, мог разваливаться дальше, мог погрязать в новых катастрофических экспериментах - по большому счету, это никого не волновало, так как в любом раскладе он оставался на международной арене второстепенным фактором.

Но в результате скачка индустриализации губительные последствия революционного взрыва были преодолены, по крайней мере, в экономической сфере. А в политической установление единовластия Сталина стабилизировало эти достижения и гарантировало их от возможности новых социальных потрясений. Россия опять усилилась. И мгновенно всплыл на поверхность тезис "русской угрозы" - фактически (и психологически) еще старый, дореволюционный, разве что трансформированный и скорректированный идеологическими поправками. И именно он, а не борьба с учением, практикой и преступлениями коммунизма, стал основой пресловутого "антисоветизма".

Причем можно согласиться, что при Сталине этот тезис имел под собой куда более реальную почву, чем при царе. Экспансионистскую внешнюю политику коммунисты и впрямь проводили активно и энергично. Хотя нужно отметить и то, что о "сталинской агрессии", как порой это трактуют антисоветские источники, в данный период еще и речи не было. Те действия, которые Москва предпринимала на Востоке, и которые, собственно, воспринимались как "русская опасность", по сути, стали всего лишь адекватными действиям самих западноевропейских колонизаторов. И если одни вели наступление под флагом "распространения цивилизации", а другие - "коммунистических идеалов", то для народов, попавших под то или иное влияние, на практике это оборачивалось примерно одинаковыми последствиями. А в моральном плане советское воздействие оказывалось даже предпочтительнее, поскольку коммунисты не страдали расовыми предрассудками и не имели привычки считать (и называть) представителей других наций "обезьянами".

Что же касается утвердившихся в мировой политике принципов "пацифизма", то стоит напомнить: в их основе лежал трезвый расчет о крайней невыгодности и разрушительных последствиях современной войны для ее участников. Но ведь только для участников! А США, например, не познавшие боевых действий на своей территории и вступившие в Первую мировую в последний момент, сняли "пенки" и вышли из нее с крупным барышом. Таким образом, западный пацифизм требовал всеми силами спасти от войны свое государство. Что значило - одним из методов спасения вполне могло стать перекладывание войны на кого-то другого. И теоретически, если умно и тонко сыграть, то и на этом перекладывании можно было нажить немалую выгоду.

Вот такие факторы и отлились в уродливую международную политику середины 30-х. Главную поддержку нацистской Германии взялась оказывать та же самая Англия, которая в начале 20-х выступала основной сторонницей сближения с Советами. В Великобритании лозунги "русской угрозы" имели самые прочные корни, на уровне сформировавшейся политической традиции, да и коммунистическая деятельность в странах Азии угрожала именно британским интересам. Для ослабления "усилившейся России" требовался мощный противовес, в качестве которого и стали рассматривать Германию. И разумеется, предполагалось, что сама Германия при такой поддержке станет младшим партнером Англии - послушной цепной собакой.

В одной упряжке с Лондоном действовали и США. С приходом к власти Рузвельта Америка вышла из прежней позиции изоляционизма и пыталась активно включиться в международные дела. Но влияние на мировой арене было уже распределено между более старыми и опытными участниками внешнеполитических пасьянсов, и чтобы занять достойное место в общем "оркестре", требовалось как-то вклиниваться в чужие игры, приспосабливаться и подлаживаться к признанным "первым скрипкам". А обновившаяся Германия и интриги вокруг нее представляли нетронутое поле деятельности, где можно было свободно утвердиться и захватить прочную нишу. К тому же, как раз кончился мировой кризис, и американские предприниматели, чьи интересы определяли и политику, увидели в гитлеровской милитаризации экономики возможность выгодного вложения капиталов.

Ну а Франция в своей политике совершенно запуталась. С одной стороны, ее сферам колониальных интересов, в отличие от англичан, "русская опасность" не угрожала. А вот усиление соседней Германии касалось ее напрямую. Но с другой стороны, коммунистическая Германия в союзе с коммунистической Россией стала бы для нее полным кошмаром, а Гитлер от этого кошмара, вроде бы, избавил. А с третьей стороны, Франция испытывала сильное давление Англии, своего главного стратегического партнера, и пыталась держаться с ней в одном строю. Вот и ищи нерешительные колебания туда-сюда, чтобы и рыбку съесть, и в положении не оказаться.

А тем временем Гитлер всем им морочил головы. Чего стоило, например, "морское соглашение" с Британией! Поощряя демонстрируемую вражду фюрера к СССР, Чемберлен согласился подписать договор, по которому Германии разрешалось строить столько же военных кораблей, сколько будет строить Великобритания. И считал, что крупно перехитрил фюрера, привязав его таким щедрым на вид "подарком" к западной коалиции, а на самом деле не дав ничего, потому что равное количество крейсеров и линкоров немцы строить все равно не могли. Однако для Гитлера важность соглашения состояла совершенно в другом: в самом факте его подписания. Ведь Англия таким шагом собственноручно перечеркнула ограничения Версальского договора, юридически признала отказ от этих ограничений. А строить крейсера с линкорами фюрер и не собирался. Он намечал строительство подводный лодок безо всяких соглашений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});