Госпожа попаданка (СИ) - Каминский Андрей Игоревич

— Поэтому ты его и узнал, — усмехнулась Лена, — и какое дело до меня твоему начальству?

— Мне-то откуда знать? — пожал плечами Ханген, — мое дело маленькое.

Сказать по правде, у Лены был ответ на этот вопрос — она помнила, как Саломея упоминала, что поддерживает отношения с Тайной канцелярией. Однако Хангену, надо полагать, не рассказывали о таких тонкостях.

— Ниак давно знал о том, что барон Кресцент — одно из доверенных лиц Тускулата, — продолжал Ханген, — и все же, мы не ожидали, что он будет действовать так нагло. Поэтому он и успел вас захватить, а мне…

— А тебе пришлось спешно исправлять свою ошибку, — понятливо кивнула Лена, — чтобы тебя не обвинили в провале всей операции. Кстати, ты знал, что младший сын Кресцента спутался с «Детями Рассвета»?

— С кем? — вскинул брови Ханген.

— Долго объяснять, — махнула рукой Лена, — да и пока неважно.

— Мое дело маленькое, — повторил Ханген, — найти тебя и барона, после чего проводить вас до границы с Вальдонией. Дальше я пойти не могу — за рекой все еще неспокойно и за Туролом нужен глаз до глаз. Но в Мюнберге тебя встретит человек, которому известно обо всем этом куда больше, чем мне.

— И кто же он? — с интересом спросила Лена. Ханген воровато оглянулся, хотя здесь их точно никто не мог услышать и, понизив голос, принялся объяснять.

Сейчас Лена вновь вспоминала этот разговор, глядя с борта купеческого судна на приближавшийся Мюнберг. Город раскинулся в месте слияния двух рек — и Мерта, широкая и судоходная, здесь словно съеживалась, выглядя как ручеек перед величественным полноводьем Рензы. Лена с трудом различала противоположный берег — как из-за его отдаленности, так и из-за многочисленных судов, заполонивших речную гладь. Груженные зерном баржи, купеческие барки, рыбацкие баркасы, военные галеры — все они сновали вверх-вниз по течению, бросая якорь возле бесчисленных причалов. Еще утром они миновали пригороды, где шла торговля скотом и у Лены до сих пор в ушах звучало нескончаемое мычание, блеяние, хрюканье и ржание, которого она наслушалась, казалось, на всю жизнь. Из-за шума и нестерпимой вони, скотный торг не допускался в город — однако прочие товары текли сюда нескончаемым потоком. Попаданка видела, как на берегу портовые грузчики, надрываясь от натуги, волокут с разных судов мешки, ящики и бочонки, как суетятся рядом приказчики и доверенные лица воротил местного бизнеса и как разъезжаются повозки с товаром, что уже завтра займет свои места на Мюнбергской ярмарке. Народ же победнее разносил все на своем горбу — лишенные собственных складов, крестьяне зачастую отдавали последние монеты, чтобы свалить свое добро на постоялых дворах, да и ночевали рядом с ним. В целом же, Мюнберг производил впечатление — даже в Никтополе, не говоря уже о Торговишце или более мелких городах, Лена не видела такого размаха.

Остаток пути прошел на удивление спокойно, даже скучно. Ночь все трое коротали в любовных утехах, хотя Кэт с Вулрех были недовольны, что приходилось сохранять людское обличье. Днем же ничего не оставалось, как созерцать проплывающую мимо Вальдонию. Мерта здесь перерезала ее почти пополам — по обоим берегам тянулись многочисленные деревни, поля, пастбища и сады. Попадались здесь и города и замки знати, а также храмы и монастыри, не дающие забывать о том, что Вальдония, прежде всего, духовное владение. Порой вся эта пастораль сменялась густыми лесами — заповедные рощи для охоты знати, куда простолюдинам вход разрешался только по большим праздникам. В остальные дни за нарушение запретов крестьян ждали большие штрафы, а то и более суровые наказания — вплоть до смертной казни.

Подобный лес окружал и Мюнберг — огромная чащоба, простиравшаяся до границы с Тюргонией. Как и многие здешние леса, этот считался обиталищем нимф, дриад и Белых Дам — духов леса в женском обличье, составлявших свиту Астарота и подвластных ему архонтов. В иные дни эти духи покидали свои леса и, вместе с русалками и суккубами, проникаали в Мюнберг, чтобы проказничать, соблазнять и вводить в смущение горожан. Те же без особой надобности не совались в Мюнбергский Лес — кроме опять-таки знати, кичившейся своей архонтской кровью. С реки Лена видела башни и крепостные стены замков — аристократия, как правило, сторонилась городских «торгашей» предпочитая проводить время в загородных поместьях. На ярмарку ходили слуги, закупавшие там все, что велели хозяева. В замки допускались лишь ювелиры и торговцы предметами роскоши, когда знать, не доверяя вкусу слуг, желала самолично выбрать драгоценную безделушку или новый наряд. Но, избегая без лишней надобности появляться в городе, местные владыки чутко держали руку на пульсе его жизни — как с помощью магии, так и целой сети шпионов и доверенных лиц. Иначе и быть не могло — слишком важен был этот город для всей империи, чтобы упускать из виду, чем он живет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мюнберг находился не только на берегу — часть его разместилась в месте слияния рек, на группе островов, соединенных между собой и берегом широкими мостами. Здесь величавыми колоссами вздымались монументальные здания — средоточия духовной и экономической мощи Империи. Сусальным золотом блестели колонны храма Маммона — одного из ближайших подручных Астарота, покровительствующего банкирам и ростовщикам. Этот храм одновременно являлся и главным банком Империи, ее финансовым сердцем, где через артерии торговых путей ежедневно прокачивались потоки золота. Рядом возвышалось стройное здание из розового мрамора, чьи изящные шпили венчали черные полумесяцы — будто потеки темного шоколада на торте из розового зефира. Полумесяцы делали здание похожим на мечеть, но ни одну мечеть не могли украшать статуи обнаженных дриад и суккубов, крылатых юнцов, вроде амуров, и прочих симпатичных созданий, раскинувшихся в раскованных позах на карнизах и балконах здания. Над главной дверью храма виднелся барельеф прекрасного юного существа неопределенного пола. Обнаженное стройное тело прикрывали лишь длинные волосы, из которых выглядывали острые рожки, на которых блестел серебром все тот же лунный серп. Архонт Астарот, — а Лена сразу поняла, что это был он, — восседал на свирепом леопарде, а в руках сжимал извивающуюся гадюку.

Над всеми зданиями возносился исполинский храм из черного камня, с множеством шпилей, башен, апсид и галерей, украшенный диковинными фресками и скульптурами. Над главными воротами красовался витраж, изображавший огромного черного кота: Баал, Первый Архонт, изображался тут в обличье, наиболее уместном там, где превыше всего чтили Астарота. Последний также присутствовал на витраже — в виде изящного леопарда, льнувшего к Архонту-Императору. С четырех сторон, ориентированных, как поняла Лена, по сторонам света, парочку окружили и остальное Семеро: Асмодей, в виде свирепого льва; Белиал, в обличье черного волка; семиглавый змей Левиафан и Вельзевул в виде гигантского насекомого. Лишь стоявший особняком Плутос имел человеческое обличье, но и он держал на поводке из извивавшихся змей трехглавого пса. Были здесь и архонты рангом пониже, составлявшие свиту Семерых. Лена знала, что это — Собор Семидесяти Двух, великий храм, где от века короновались императоры Тевмании. Сначала это были герцоги Тюргонии, в состав которой когда-то входила Вальдония, но, после того как короли Брокгарта помогли обособиться князьям-епископам, вот уже несколько веков только Рокштайны возлагали на себя имперскую корону. Замок владык Вальдонии, кстати, стоял на соседнем острове, хотя князья-епископы и нечасто бывали тут, предпочитая свои загородные резиденции.

— Хорош глазеть! — вынырнувшая откуда-то Кэт бесцеремонно прервала созерцание Леной шедевров вальдонской архитектуры, — успеешь еще насмотреться. Не знаю как ты, а я, собирюсь как следует прошвырнуться по здешним лавкам.

Маячивший за ее спиной Вулрех вздохнул — похоже, оборотистая кошкодевка уже заставила его смириться с перспективой хождения по магазинам. Лена усмехнулась и, шлепнув подружку по соблазнительному заду, спустилась в каюту за вещами. Ни она, ни ее спутники не обратили внимания на стоявшее возле одного из причалов прогулочное судно с черно-багровыми парусами и носовым украшением в виде обнаженной девы, обвитой большим змеем. На корме располагалась каюта с окошком, задернутым портьерой из алого бархата. Из-за нее за рекой внимательно наблюдала госпожа Амали. Черные глаза хищно блеснули, когда колдунья увидела сходивших на берег путников.