Шотландия: Путешествия по Британии - Генри Мортон

Я решил подняться на палубу и полюбоваться на звезды. Луна на небе напоминала ущербную половинку апельсина. Ее тусклое свечение наводило на мысли о тлеющих углях в остывающей печи. Затем луна и вовсе спряталась за наплывшие облака, и морские волны приобрели серо-стальной оттенок. Я сидел на корме на кипе свернутых сетей, наслаждался покачиванием нашего судна и думал, какой же простой и естественной может быть жизнь. Достаточно провести день на таком вот рыболовецком траулере, и начинаешь понимать, что все нарочитые сложности, все мировые проблемы теряют свое значение в ходе непрерывной борьбы с непреходящими трудностями. Я, наверное, никогда не пошел бы замаливать грехи в монастырь, а вот на такой корабль — другое дело. Сюда я, пожалуй, мог бы удалиться. Во всяком случае, мне так кажется.

Я обдумывал перспективу ночевки на палубе: устроиться прямо здесь, на сетях, и избежать таким образом духоты и дискомфорта барсучьей норы. Если натянуть штормовку с капюшоном, которую одолжил мне Шкипер, то, возможно, будет не так уж холодно. Как давно мне не приходилось засыпать под звездным небом!

Мои размышления прервал звон корабельного колокола.

Члены команды медленно выползали на палубу. «Отдых» окончен, снова предстоит вытянуть сеть и посмотреть, чем на сей раз одарило их великодушное море. Ярко горят ацетиленовые лампы, они заливают белым безжизненным светом весь правый борт и полубак. По мере того как трал приближается к поверхности, морские воды начинают слабо флюоресцировать. Рыба вспыхнула на свету и исчезла. В следующее мгновение она уже бьется на поверхности — тысячи живых ртутных сгустков. Их глаза отливают зеленью, как у кошек в темноте, и кажется, будто море усеяно зелеными светящимися точками. Натужно скрипит лебедка. Огромный мешок с живым урожаем на мгновение зависает в воздухе, а затем с влажным всплеском опорожняется на палубу.

Потрясающий улов! Он превосходит всю дневную добычу. С мостика раздается бодрое пение:

Дейзи, Дейзи, любовь моя.Жду ответа по-прежнему я.

Ворот крановой стрелы освободился как раз вовремя: еще чуть-чуть, и чертова деревяшка очутилась бы в море!

А голос тем временем продолжал выводить:

На свадьбе немодной этойНе будет, увы, кареты, —Но будешь прекраснаНа первоклассномДвухместном велосипеде!

Очевидно, я не ошибся в оценке улова: судя по песне, он действительно хорош!

— О да, — подтвердил кто-то невидимый в темноте, — однако это еще не предел. Вот если б сеть была заполнена камбалой, тогда бы Старик исполнил свой коронный номер!

— И что же это за шедевр?

— Песня называется «Я танцую со слезами на глазах».

Вдруг ни с того ни с сего пошел ледяной дождь. Я невольно съежился, плотнее кутаясь в свой непромокаемый плащ. Рыбаки же сгрудились на корме, их руки были красны от рыбьей крови.

— Эй, друг! — громко окликнули меня. — Шел бы ты отсюда, пока не замерз до смерти.

Я намеревался остаться на палубе, демонстрируя свою выносливость. Но меня решительно прогнали вниз. Вот теперь каюта показалась мне уютным оазисом в ледяной пустыне. Здесь было тепло, на столе дымились кружки с чаем, в придачу к ним полагались джем и банка горячего рубленого мяса. Часы показывали одиннадцать, и это была наша последняя трапеза, четвертая по счету за сегодняшний день.

«Голос мира» объявил:

— Вы слушаете трансляцию из лондонского отеля «Дорчестер». Для вас играет оркестр под управлением Джека Брауна.

Каюта наполнилась громкими звуками фокстрота. Когда композиция завершилась, я услышал шарканье десятков ног и голоса людей, покидающих танцевальную площадку. Интересно, кто сегодня вечером сидит за тем маленьким столиком рядом с золоченым экраном? И соблаговолит ли Хьюго допустить посетителей на кухню, чтобы те смогли полюбоваться на живую форель?

— А что, у вас там танцуют до самой полуночи? — поинтересовался один из моряков, серьезно глядя поверх своей кружки с чаем.

— Бывает, что и дольше.

— Бедные, они же, наверное, устают ужасно…

И ни тени иронии в голосе! Этот здоровяк, который двадцать четыре часа в сутки сражается с тяжеленными сетями, действительно жалел лондонских прожигателей жизни! Мне захотелось снова подняться на палубу, чтобы там вволю посмеяться при свете холодных звезд. Ей-богу, ничего смешнее не слыхал!

Тем временем ужин подошел к концу. Моряки один за другим выколачивали свои трубки и забивались в тесные спальные каморки. Судя по всему, громкая энергичная мелодия, доносившаяся из радиоприемника, им нисколько не мешала. С одной полки торчал огромный башмак, с другой свешивалась волосатая рука, на третьей маячили потертые синие штаны.

Я почувствовал, что глаза у меня слипаются, и полез на койку, любезно предоставленную Шкипером. Скинул надоевшие за день ботинки и кое-как умостил свою бедную голову на свинцовой подушке. Какое-то время я прислушивался к плеску волн, которые рождались под носом судна и мягко катились к водным впадинам за кормой. Шум работающего двигателя напомнил мне перестук вагонных колес… в точности как поезд. О, сколько я их повидал за свою жизнь — грустные поезда и счастливые поезда…

Внезапно над моей головой разразился сущий ад! Похоже, в наше судно — в самую его середину — угодил артиллерийский снаряд! Я резко сел, со всего маху ударившись головой о низкий потолок. Вокруг ни души. Проклиная все на свете, бросил взгляд на циферблат часов. Пять утра! Так значит, я все же заснул! Команда снова была на палубе, готовая тянуть вечную, нескончаемую сеть. А разбудивший меня грохот исходил от поднятой траловой доски. Слышно было, как моряки топают по палубе, громко перекликаясь между собой. Я натянул морские сапоги и поспешил наверх.

Действительно, все они были там: низко согнувшись под резким, порывистым ветром, члены команды рассредоточились вдоль правого борта и мокрыми, задубевшими на холоде руками подтягивали сеть. И-и раз! Взяли! Е-е-ще! Взяли! Сеть медленно вползала на палубу, издавая противный скрежещущий звук — это терлись о металл песок и мелкие ракушки со дна моря.

Поистине героический труд — но они об этом даже не задумывались!

В восточной части неба появилась тревожная, как скрытая боль, красная полоска, нарушавшая безупречную синь ночи. Нарождался новый день.

4

Вот и утро — на часах половина восьмого. Дул свежий ветер. Чайки с громкими криками носились над палубой, где громоздилась очередная гора рыбы — содержимое последнего опорожненного трала.