Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева

жена его заслуживала наказания, как и те, кто высмеивал его в деревне. Возможно, он тоже мог бы стать «иным», но разминулся с кораблем надежды. Разминулся с жизнью.

«Значит, так надо», – подумала Котена, отгоняя сомнения. Но Вхаро вновь избежал клинка, перекатившись по палубе к своему оружию. Он вскочил на ноги, но кинулся не на противника, а на одного из воинов, которые обступили поединок. Видимо, надеялся вновь шантажировать, приставив к горлу клинок.

Своей целью он выбрал безусого отрока, который только-только учился держать саблю и испуганно жался к отцу или старшему брату. Вхаро кинулся на него, рассчитывая либо убить, прорвав цепь обороны, либо прикрыть себя для отступления. При всем его вечном отчаянии лиходей не желал умирать в честном поединке. Что ж, его выбор. Вен Аур не мог допустить, чтобы пострадал кто-то из друзей. Он кинулся наперерез и стремительно рубанул Вхаро наискосок по спине. Враг издал болезненный вопль и повалился ничком.

Толпа расступилась, отходя от залитой кровью палубы. Этот корабль еще не ведал убийств, но, кажется, настал тот день, когда пришлось просоленным доскам испробовать на себе вкус смерти. Вхаро некоторое время не шевелился, Вен Аур стоял над ним, подозрительно приставив кончик меча к шее поверженного врага.

– Жив, зараза, – фыркнул он, когда Вхаро слабо пошевелился и вскоре сел на колени.

Вен Аур волей клинка заставил его приподняться. Вхаро только тяжело дышал, покачиваясь из стороны в сторону. Он проиграл и больше не сопротивлялся.

– Убей меня! – тихо проговорил он, но потом подался вперед и воскликнул: – Убей и освободи! Ты знаешь, каково это? Знаешь, каково убить собственными руками зов? Это как расколоть надвое душу, нет у меня больше души! Сколько лет уже нет! Я горю заживо, так избавь от этой муки, она слишком затянулась. – Он закрыл лицо руками, но потом со всей силы ударил сжатыми кулаками по палубе. – Убей меня, истыкай ножом, снеси голову! И дай возродиться! Хаос примет меня, я вернусь домой!

Вен Аур с гордостью победителя вскинул голову, отзываясь:

– Не избавлю. Высадите его на этом острове. Так велела моя жена.

Глаза Вхаро расширились, он кинулся в ноги Вен Ауру, умоляя скороговоркой:

– Нет! Только не это! Я не хочу оставаться в одиночестве один на один с ним! Со Змеем! С тишиной! Он идет за мной! Он через меня придет в ваш мир! Слышите?

– Ты преувеличиваешь свое значение, – скривился Вен Аур, ведь он тоже побывал в пасти у Змея.

После этого исчезли из него хвастовство и заносчивость. Он стал мудрее и, возможно, великодушнее. Но Вхаро не просил помилования. Лицо его искривилось гримасой боли и предельной злобы. Котена отчетливо видела это, стоя немного поодаль. Но она осмелела, подступая к поверженному противнику. К тому же над ним неизменно кружили Огневик и Генерал Моль.

– Не хочешь остров? Ладно, будь по-твоему. Свяжите его, – небрежно приказал Вен Аур. – Мы выпустим тебя возле разрыва Барьера. Иди обратно в Хаос, возможно, ты сможешь жить там. Мне жаль тебя, Вхаро. Жаль, что ты перепутал зов и любовь.

Янычары начали подступать к Вхаро с тугими веревками, а Вен Аур отвернулся. Его чествовали как победителя, поднимался гвалт народного обожания. Но Вхаро, который еще мгновение назад смиренно припадал к доскам палубы, раскидал в гневе сторожей и кинулся вперед. В нем пробудилась сила для последнего рывка.

– Себя пожалей! – прошипел он, стремясь добраться до отнятой сабли.

– Вен, сзади! – истошно выкрикнула Котена.

Но прежде, чем ее избранник успел среагировать, она дикой кошкой кинулась вперед с кинжалом лиходея, который неведомо как остался у нее в руке. Она и не заметила, а теперь подлетела быстрым соколом, ранив Вхаро в плечо.

Клинок впился глубоко, пробил сухожилия. Враг, зарычав от нежданной боли, повернулся к ней, и Котена выдернула нож. От страха за свою жизнь она вонзила клинок ему в грудь, вытащила и снова вонзила, хотя могла бы остановиться. Но он как будто сам кидался на нож – и еще раз, и еще, дырявя мехи легких, захлебываясь кровью, захлебываясь неправедной жизнью.

Что-то происходило, что-то страшное. Котена позабыла все слова, позабыла и свое имя, и песни вокруг. В ее руках оставалось лишь жало смерти, сжатое за рукоять до побелевших костяшек. И по нему сочилась чужая жизнь. Жизнь ее врага, ворона, сгоревшего феникса. В миг удара ее пронзил далекий отзвук старой-престарой песни, обветшавшей и изуродованной. Но все же не тишины…

Вхаро привлек к себе Котену, вцепился в ее плечи, жадно приникая к ней, к своей погибели. И показалось, словно на лице его отразилась торжествующая улыбка блаженства, избавления, перепаханная страданием человеческого тела.

– Котя… – только рассеянно донесся голос Вен Аура.

Ох, любимый все еще звал ее этим детским именем, все еще считал ее маленькой доброй девочкой. Котена же стояла, сжимая обеими руками окровавленный нож. Ее синий сарафан заливала кровь Вхаро, она же брызнула в лицо, когда враг резко отпрянул назад и упал навзничь, тихо говоря лишь ей одной:

– Спасибо, Котена. Я всегда знал… кх, всегда… что ты сильная. Спасибо!

Палубу вновь залила кровь, очень много крови. Вхаро умирал, Котена несколько мгновений стояла над ним в воцарившейся тишине. Никто не праздновал победу, потому что все ожидали, что его поразит клинок Вен Аура. Случилось иначе. Случилось… Еще никто не осознал, как именно. Но сама Котена уже все прекрасно понимала. Она вновь убила, нож не дрогнул в руках. Но когда пришло осознание, она выбросила оружие за борт, чтобы соленые волны смыли с лезвия кровь, изъели его коростой и растворили. Она желала, чтобы это оказалось ее последним убийством на пути к новой жизни.

– Ты сильная! Это жестокий мир… Так всегда и бывает, кх, – хрипел Вхаро, молящим жестом протягивая руку к Котене.

Она в порыве милосердия села рядом с ним и положила его голову к себе на колени. Кровь заливала подол, но Котена не замечала. Никто не приближался, все уже понимали, что лиходей больше не представляет опасности.

– Ты возродишься в Хаосе и услышишь истинный зов, – проговорила Котена, и ее начали душить слезы. Но ни единой не скатилось по щекам.

Она убила Вхаро. Она чувствовала, как исходит жизнь из его искореженного тела. Но он впервые по-настоящему улыбался. И плакать хотелось не от убийства проклятого разбойника, а от того, что по мере приближения к смерти в нем вновь пробуждалась уничтоженная много лет назад песня. Тишина отпустила его. И он радовался. Но одновременно покидал мир живых. Как будто нельзя