Горы дышат огнем - Веселин Андреев

и поднимался на цыпочки, чтобы казаться более грозным. Задушевно, лирично поверяла нам стихи Смирненского Светла.

Веселым сюрпризом для бенковцев оказалось Колкино «Письмо Гитлеру». Оно действовало безотказно: уж сколько раз мы его слушали, но каждый раз давились от смеха, кричали, преисполненные радости, что написал его наш товарищ. Он приготовил для нас и веселые новогодние пожелания — каждый, кто их получил, чувствовал себя счастливым.

Я рассказывал в четверостишьях о том, кому что снится: Гитлеру — миллиард солдат, Герингу — машинка, которая делает самолеты, Дуче — что Черчилль возвращает ему Африку, и так далее. Чувствовали мы себя хорошо и шутили по поводу того, что снится Дочо Христову:

Как спускаются жалкие с Балкан длинными рядами партизаны и плачут у его порога: «Бай Дочо, прости нас, ради бога!»

Впервые прочел я и свою «Лопениаду», поэму о «великом сражении у села Лопян», с почти гомеровским прологом, тремя главами и эпилогом. Может, она и не была такой уж смешной, но ребята, узнавая в ней себя и события, в которых они участвовали, искренне смеялись, наверное для того, чтобы вдохновить пишущего эти строки на дальнейшее творчество...

— Тихо! — крикнул вдруг Велко, сидевший у радиоприемника. — Москва!

Через пространства, метели, оглушительные сирены раздается перезвон Кремлевских курантов.

— С Новым, красноармейским!.. — поздравляет всех Велко.

И мы обнимаемся, став вдруг удивительно серьезными. Кремлевские куранты всегда действуют на нас так...

Потом мы поем песню за песней, пока из радиоприемника не раздается вдруг трескучий просительный голосок Добри Божилова, в тот день доставивший нам большое удовольствие: «Подходит к концу 1943 год, который уйдет в историю и который принес Болгарии много испытаний, много печали, много тревог и горьких слез». «Ох, дурачок ты, сколько еще горьких слез предстоит тебе пролить!» — очень непочтительно выражается о премьер-министре Алексий, но на него цыкнули, чтобы не мешал слушать. «Помолимся же всевышнему, чтобы он ниспослал полное единомыслие и единодействие в душу болгарского народа».

— Сгинь! — машет рукой Брайко. Его слова надо понимать как в буквальном, так и в переносном смысле.

Гремят орудия.

— Это наступает наш год, партизанский... Давайте-ка, братцы, расцелуемся! — кричит кто-то.

— Звоните, звоните! — кричит Караджа, обращаясь к нашим врагам. — Звоните, это будет ваш погребальный звон! Этот год — последний для вас.

(Караджа, пророк, как жаль, что не дождался ты, братец, того дня — Девятого сентября, когда мы действительно их уничтожили!)

И снова песни, теперь уже шуточные, даже озорные...

«Стойте! Замолчите! Встаньте! Только что погибли семнадцать наших товарищей!»

Я не прокричал этого в ту ночь. Надо было бы, но тогда я ничего еще не знал. Мы пели, а надо было помолчать или грянуть революционный реквием: «День придет, и великий народ...» Это страшно, но так было: от крови погибших таяли снега Арабаконака, а мы пели. Теперь стоит мне подумать о новогодней ночи, как я тут же вижу: вот они лежат, семнадцать, кто где упал, сделав последний шаг с пулей в сердце.

Меня всего захватила эта книга. Радуюсь, что рассказываю о все новых людях и все больше тревожусь, удастся ли мне воссоздать их образы? Нет, недостаточно иметь характерных героев, типичные события, не нужны простые обобщения. Я хочу, чтобы вы знали, какими людьми были Станко и Мико Лаковы, и Димитрина Антова, и все пятьсот наших бойцов, и все наши ятаки. Доблесть одного может характеризовать всех, но каждый человек имеет право на то, чтобы вы лично познакомились с ним, живым, ушедшим в бессмертие.

Научите меня, как рассказать обо всех?

...Шестнадцатого декабря арестами начались жуткие дни для Этрополя, Лопяна, Джурова, Осиковицы.

Ужас положения отдельного человека, — не выдержав и сказав хоть немного, он начинает давать показания и дальше — становился ужасом положения для всех: если проговорится один, не выдержит и другой. Тогда мы были беспощадны к тем, кто давал показания, не можем мы их оправдать и сейчас. Хочу, однако, сказать молодым, а также и тем взрослым, которых не лишили разума кошмары инквизиции: да, было невыносимо. Но сильные духом, именно духом, переносили все. Я кланяюсь им до земли. Не знаю, какое чувство во мне сильнее: признательность или удивление.

Может быть, жестоко вспоминать о нем, позже он бежит из тюрьмы и погибнет смертью партизана, достаточно ему той трагедии, которую он пережил, но бегство от истины невозможно. Дончо Велев признается, что был секретарем, и выдает Этропольский районный комитет. Не он начал первым, но он расширил провал. Говорили и другие...

И враги, боясь нас, арестовывают, бросают всех в тот большой этропольский дом, который глядит на мир своими семьюдесятью двумя глазами, превращенный в общинное управление, полицейский участок, душегубку, как и старая милая школа, носившая имя Ботева. Вначале враги набросились на женщин, решили, что они послабее, но большинство женщин по жизненному опыту знало, что такое мука. Враги бросили тогда в погреб малолетних детей. Да, кое-что негодяи понимали в человеческих чувствах, надеялись, может, мужчина и наплюет себе в душу, чтобы спасти своего сына. Но такие действия врагов только быстрее делали детей мужчинами.

Сколько их было — сто или больше? С утра до вечера и всю бесконечную ночь стояли они лицом к стене, все вместе и каждый отделенный от других молчанием — иначе расстрел! И отдых только в одном случае: когда потеряешь сознание. Здесь бьют примитивно, наотмашь. Утонченная инквизиция унижает человеческое достоинство, но грубая пробуждает его, каждый удар кажется смертоносным, кровь попадает на стены — алые пятна становятся все темнее и расползаются...

— Пусть нас режут на куски, все равно мы ничего не скажем! — заклинает Миче молодых. — Пусть нас режут на куски!

Миче можно доверять...

...Марийка Гаврилова, Миче — вот о ком надо рассказать!

Жизнерадостная дочь прогрессивного этропольского учителя Ивана Гаврилова, она становится коммунисткой еще в ботевградской гимназии, а в университете расцветает и душой, и телом. Нет, это не шаблон: «расцветает» — в применении к ней точное слово. Прежде всего физически: стройная, энергичная, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Она красива яркой красотой: округлое лицо с полными свежими губами, большие глаза-каштаны, в которых и мысль, и веселые огоньки, и стремление разобраться в человеке, и едва уловимая грусть, трудно остаться безразличным к их ласке или гневу. Веселая и общительная, она смеется заразительно, умеет найти простые слова для каждого, обладает особой силой, чтобы помогать людям. Марийка работает официанткой в ресторане и изучает историю. И делает историю —