За державу обидно - Александр Лебедь

Командующий просиял:

- Я тебя не зря учил, Александр Иванович!.. Я тебе всегда верил и замечательно, что не ошибся. Сделаем так: ты сам, лично, поедешь к Верховному Совету и найдешь возможность довести до сведения его защитников, что блокирование, возможно, и штурм начнется в 3 часа ночи. Потом уедешь в Медвежьи Озера и будешь руководить прибытием двух полков Белградской дивизии.

Это было мне уж совсем не по душе. Положение двусмысленное. С одной стороны, я вроде бы автор плана блокирования. Сам согласовывал его с двумя замминистрами. Согласовывал фальшиво, неискренне, все время ощущая, что мы играем в какую-то идиотскую игру и делаем вид, что она нам нравится. Как в театре абсурда! С другой стороны, я сейчас должен ехать продавать собственный план. Черт знает что!.. К тому же вторая задача была совсем не понятна. Я даже переспросил:

- Уеду на аэродром Чкаловск? Принимать полки надо там?

- Нет, будешь руководить из кабинета командира бригады связи.

И я поехал. Снял номера с уазика, тельняшки, нарукавные знаки с себя и с водителя, убрал все остальные отличительные признаки. Отведенная роль тяготила меня, и я принял гибкое, на мой взгляд, решение. Подъехал с трех разных направлений как можно ближе к зданию, выудил из сновавших там людей наиболее заслуживающих доверия и передал им информацию с наказом довести ее до сведения Скокова или Коржакова. Я назвал не три, а два часа, оставив так называемый "ефрейторский зазор".

Прикинув, что, по крайней мере, двое из трех посланцев должны были обязательно передать информацию по назначению, я уехал в Медвежьи Озера. Там тоже царил полный хаос. Во-первых, непонятно какими офицерами госбезопасности были задержаны, доставлены в бригаду и сданы на хранение 4 человека. Один из них был Гдлян. Именно сданы, ибо инструкции на предмет содержания оставлено не было. По докладу встретившего меня офицера Гдлян сразу заявил протест, потребовав адвоката и предъявления ему обвинений. До этого объявил голодовку. Я порекомендовал офицеру истопить баню и отправить их туда. Париться лучше, чем томиться. Во-вторых, и это было главное, я это ощутил, даже сидя в кабинете комбрига, на аэродромах в Чкаловске и Кубинке творилась дикая чехарда. Белградская дивизия уже три года летала по "горячим точкам". С таким-то опытом даже при удовлетворительном подходе к делу но высадиться где угодно. А тут самолеты сбивались с графика, шли вразнобой, заявлялись и садились не на те аэродромы. Подразделения полков смешались, управление частично нарушилось. Комдива вместо Чкаловска посадили в Кубинке. И за всем этим беспорядком чувствовалась чья-то крепкая организационная воля.

В начале первого ночи позвонил Грачев: "Срочно возвращайся!" Я вернулся. Командующий был возбужден. Звонил Карпухин и сказал, что "Альфа" ни в блокировании, ни в штурме принимать участия не будет. С дзержинцами пока непонятно. Вроде их машины выходят, но точных сведений нет. Предложил мне позвонить на КПП дивизии, уточнить обстановку. Младший сержант на мой вопрос о машинах сонным голосом переспросил: "Машины? Какие машины? у нас все на месте, никто никуда не выезжал!" Все стало ясно и с дивизией Дзержинского. Тульская из Тушина тоже не тронулась. Бригада спецназа "Теплый стан" вообще куда-то пропала. Ни по каким командам связи на нее невозможно было выйти.

Грачев возбужденно ходил по кабинету и что-то говорил, а на меня вдруг навалилась огромная усталость. Я попросил разрешения пойти отдохнуть. Сказал, что буду в своем кабинете. Не раздеваясь, лег на диван и как в яму провалился.

Утром вскочил в 6 часов и узнал, что предотвратить кровопролитие все-таки не удалось. Погибли три человека. Сам я не был свидетелем тех событий, но мне пришлось потом разбираться с очевидцами и даже некоторыми участниками этой трагедии. Конечно, люди были в запале, всякий трактовал по-своему, но в целом картина получилась следующая. В соответствии с приказом о патрулировании начальника гарнизона генерал-полковника Калинина, по Садовому кольцу в колонне шла рота на БМП. Шла по своей земле. Под броней этих машин сидели 18 - 20-летние парни, которые давно перестали что-либо понимать, а вместе с этим и частично соображать. Если не понимали генералы, что говорить о солдатах и офицерах?! Рота вошла в тоннель под Калининским проспектом, всякий знающий хоть немного Москву должен признать, что как только рота втянулась в тоннель, здание Верховного Совета осталось справа сзади. Есть шутливое правило - в тактике неудовлетворительную оценку ставят в трех случаях: за нанесение ядерного удара по собственным войскам, за форсирование реки вдоль и за наступление в диаметрально противоположном направлении. Если говорить о наступлении на Верховный Совет, то тогда получается, что, втянувшись в тоннель, рота начала "тянуть" на оценку "неудовлетворительно".

К тому же любой тоннель для колонны - неважно какой, танковой, автомобильной - это ловушка. Командир роты не мог этого не знать. Но рота вошла в тоннель в колонне именно потому, что двигалась по своей земле, наступать не собиралась, и затурканные офицеры и солдаты наивно полагали, что опасаться нечего. Не угадали. "Новой русской революции" нужна была жертвенная кровь, и пролитие ее было предопределено. На выходе, забитом автотранспортом, с боковых эстакад в машины полетели камни, палки, бутылки с зажигательной смесью. Часть людей попыталась захватить БМП. И тогда раздалась предупредительная очередь из пулемета.

В августе-сентябре 1991 года после похорон трагически погибших было очень модно и актуально ругать эту несчастную роту. Потом эта тема как-то незаметно заглохла, сошла на нет.

А все объясняется просто: от зажигательной смеси загорелась боевая машина пехоты. 19-летний мальчишка-сержант под градом палок, камней, оскорблений поступил как мужчина и командир. Вывел из горящей машины экипаж, включил систему ППО (противопожарного оборудования) и организовал тушение подручными средствами. В машине был полный боекомплект: 40 выстрелов к пушке, пять ПТУРов, 4000 патронов. Растеряйся он, дай разгореться пожару машина наверняка взорвалась бы вместе со всем этим "добром". Мне приходилось видеть, что бывает, когда в машине взрывается боекомплект. Изуродованная башня лежит метрах в пятидесяти. Корпус представляет собой чудовищный, развернутый нечеловеческой силой тюльпан. Экипаж просто испаряется. В лучшем случае найдешь остаток сапога с пяткой. В радиусе 50 - 70 метров - выжженная мертвая земля. В радиусе 150 - 250 метров - срубленные осколками ветки деревьев, иссеченные здания. Здесь, в центре Москвы, со всех близлежащих домов полетели бы стекла. И не автомобильные стекла, которые рассыпаются мелким бисером, - обычные, оконные, они довершили бы картину опустошения и разгрома. И не три, а триста три, а может, и 1333 человека заплатили бы жизнью за недомыслие, глупость и неспровоцированную агрессивность. Так что спасибо, огромное спасибо этому парнишке-сержанту. Он спас сотни, а может быть, тысячи жизней. Спасибо, что нашлись тогда здравомыслящие люди, которые остановили произвол в отношении ни в чем не виновных солдат. И следует отдать дань мужеству женщины-следователя, которая вела потом это дело. Не знаю, как ее зовут, но она сумела возвыситься над буйствующей конъюнктурой и, объективно, беспристрастно разобравшись в случившемся, оправдать солдат, ставших жертвами трагических обстоятельств.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});