Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

облегченно вздохнула. Одну женщину, впавшую в истерику, служители незаметно вынесли из шатра.

Дрессировщик, воспользовавшись ситуацией, загнал тигрицу на тумбу. Отложив палку и хлыст, он работал пистолетом и горящим обручем. Тигрица хоть и с недовольством, но покорно прыгнула через обруч. В следующее мгновение она уже сидела перед решеткой коридора.

Грянул гром аплодисментов.

Харка видел, что дрессировщик совершенно выбился из сил. Он уже еле держался на ногах, но, выйдя на средину манежа, поклонился и поблагодарил публику за аплодисменты и овации. Тем временем служители открыли снаружи решетку коридора. Звери покинули арену. Служители подгоняли их сверху палками, просунутыми через решетку.

Среди зрителей тоже многие вытирали пот с лица. Решетку разобрали, дрессировщик, кланяясь, удалился. На манеж выскочили клоуны и принялись развлекать публику своими шутками и проделками. Но Харке было не до смеха. Он решил на следующий день пойти в зверинец и как следует посмотреть на тигров.

Далее последовали номера воздушных акробатов и канатоходцев. Харка был поражен необычайной ловкостью артистов. В какой-то момент канатоходец сорвался вниз, но успел ухватиться рукой за канат и не упал на арену.

Наконец подошло время заключительного номера. Была уже полночь. Зрители болтали, смеялись, ели сласти и пили. Харка ждал, не появится ли господин во фраке еще раз, чтобы еще раз услышать отрицательный ответ на свою просьбу. Маттотаупа сказал свое слово, а его решения были незыблемы. Покажется ли охотник по имени Баффало Билл? Вернулся ли он вообще?

Этот человек интересовал Харку даже больше, чем господин во фраке, потому что, хотя тот и был великолепным дрессировщиком лошадей, он не имел абсолютно никакого отношения к прерии. А от имени Баффало Билл веяло ветром, простором, мощью бизоньих стад, несущихся по прерии и взметающих песок! Песок прерии, а не посыпанный опилками песок манежа! Харка вспомнил спину бизона, утыканную его стрелами. С тех пор он ни разу не охотился на бизонов. Сейчас стояла осень, пора Большой Охоты. А он, Харка, сидел в шатре, в котором пахло не бизонами, а конской мочой.

От выхода на манеж по проходу между зрительскими скамьями прошел какой-то мужчина и остановился за их ложей. Харка почувствовал его присутствие, но не стал оборачиваться, не желая показать, что его здесь вообще кто-либо интересует. Мужчина постоял несколько секунд, затем молча вернулся обратно. Харка, взглянув ему вслед, увидел, что он одет как ковбой.

— То-то мы нагнали на него страху! — сказал Длинное Копье. — Ты, мой старший брат Далеко Летающая Птица, слишком богато одет, у Маттотаупы слишком гордый, а у Харки слишком неприветливый вид. Придется им выступать без нас.

— Но это был не Баффало Билл, — заметил Джим. — Если он уже приехал, но подсылает к нам какого-то косоглазого придурка, чтобы узнать, кто мы и что мы, то пусть не надеется, что мы клюнем на его удочку!

Не успел ковбой скрыться из вида, как оркестр грянул туш.

На арену галопом вылетела группа ковбоев. Джим, по привычке звонко хлопнув себя по ляжке, заорал:

— Баффало Билл! Баффало Билл!

Из зрителей почти никто не знал этого имени, которое позже стало притчей во языцех, но крика Джима оказалось достаточно, чтобы все решили, что, живя на границе и на Диком Западе, стыдно не знать это имя, и закричали: «Баффало Билл! Баффало Билл!»

Всадник во главе группы, которому были адресованы овации, выделялся прекрасной одеждой. Все на нем было сшито из дорогой кожи, в том числе сапоги с отворотами и широкополая шляпа. Он, как король, снисходительно поприветствовал публику величественным жестом. Харка внимательно вглядывался в его лицо: красивое, узкое, с орлиным носом и голубыми глазами. У него были усы и борода, но, в отличие от художника, она покрывала лишь подбородок. Чего только не выдумывают белые люди!

Тем временем ковбои начали показывать зрителям свое мастерство верховой езды. Для Харки в этих «фокусах» не было ничего нового. Но скакали они и в самом деле хорошо и стреляли метко. Индейцы так и не появились. Представление закончилось шумом, топотом копыт, стрельбой и криками. Публика не скупилась на аплодисменты. Когда ковбои лихо ускакали с арены, зрители поднялись со своих мест и устремились к выходу.

Два белых и три индейца в ложе не торопились уходить. Они сидели, пока в шатре не начали гасить лампы. После музыки, шума и столпотворения полутемный шатер, тишина и пустота вызывали странные чувства. Работники, вооружившись метлами и большими совками для мусора, подметали манеж.

Снаружи еще стояли отдельные группы людей. Мужчинам не хотелось идти домой, они стремились в пивные. Жены ворчали по этому поводу на мужей. У детей слипались глаза. Малыши хныкали.

Вдруг поднялся какой-то шум, который привлек всеобщее внимание. Кто-то срывающимся голосом звал полицию. Люди сразу же бросились к месту происшествия. Образовалась огромная толпа.

— Это я должен посмотреть! — крикнул Джим и исчез в толкучке.

Маттотаупа, Харка, Длинное Копье и художник остались стоять у входа в цирк. Никто из них еще не знал, что случилось.

Джим вскоре вернулся назад и, ухмыляясь, сообщил:

— Кассу ограбили! Вот это номер, господа! Действительно единственный в своем роде, уникальный и неповторимый! Потому что в кассе и в самом деле не осталось ни цента! Сенсация!

— А где кассирша? — спросил художник.

— Смылась, конечно! А ты как думал? Она тоже оказалась «далеко летающей птицей»!

— Значит, она не убита?